Придя в сознание, Маркус перевернулся на бок, ощупал себя. Никаких ранений не обнаружил, только на затылке наткнулся на большую шишку. Недалеко от нею стоял сгоревший танк, над мастерскими ветер гонял пепел… Хохмайстер встал, покачнулся на ослабевших ногах и побрел не зная куда. По шоссе бежали люди с чемоданами, ранцами, велосипедами, детскими колясками. То обгоняя, то отставая, проходили танки, брички, грузовики с солдатами. Горели фольварки, подожженные убегавшими хозяевами.

Вечером Маркуса остановил патруль полевой жандармерии. У него не оказалось документов, были сорваны погоны. Его о чем-то спрашивали, он что-то отвечал. Так и не добившись ничего вразумительного, старший патруля кивнул на стену дома дорожного мастера. Его подвели к холодной каменной кладке. Изможденный солдат с эсэсовскими знаками, в петлицах поднял автомат и стал стрелять по нему. Хохмайстер упал, удивившись, что не чувствует боли. Он лежал и лежал, с безразличным спокойствием думая о себе. Наконец он услышал, как из дома кто-то вышел.

— Надо похоронить его, не может же он здесь валяться вечно, — донесся старческий мужской голос.

— Лучше оттащить куда-нибудь подальше, — посоветовала женщина.

— Нынче тепло, от трупа будет нести, — не согласился старик.

Шумно вздохнув, он взялся за лопату и начал копать рядом яму. Маркус не мог сообразить, что это говорили о нем как о мертвом. Он уснул под убаюкивающее звяканье лопаты и пугливое покашливание женщины.

— Надо позвать пастора, — неуверенно сказал старик.

— Мы даже не знаем его имени, — ответила женщина.

— Но он немец.

— Теперь немцев никто не согласится отпевать…

Его приподняли за ноги и голову, спихнули в яму. Больно ударившись головой о стенку, он издал громкий стон. «Я не мертвый!» — хотелось крикнуть ему, но из груди вырвался лишь кроткий всхлип. Старик стал вытаскивать его из ямы, повторяя с суеверным страхом:

— Господи, кто бы мог подумать…

— Мы же видели своими глазами, как в вас стреляли! — воскликнула женщина.

Хохмайстер смахнул фуражкой грязь с мундира, хотел было пойти к дороге, но старик потянул за рукав.

— Мы копали яму, — напомнил он.

Маркус потянулся к карману, где лежали деньги. Бумажника не оказалось. Тогда он снял часы и отдал соотечественнику.

Через день он снова наткнулся на жандармов. Они отвели его на ферму, где набралось с полсотни таких же, как он, горемык, потерявших свои части. Всем вручили винтовки и приказали пробиваться к Берлину. Ввязываться в бой никому не хотелось. Шли малыми дорогами, запасались едой в брошенных складах или отбирали хлеб у крестьян.

Ночью увидели зарево. Это горел Берлин. Город уже нельзя было ни объехать, ни обойти. Обосновались вместе с беженцами на ночлег во дворе покинутой дачи. Долго не могли уснуть — мешал шум с автомагистрали: с надрывом шли крытые армейские грузовики, бронетранспортеры, текла на запад непрерывная река людей.

Проснувшись утром, Маркус с удивлением заметил, что шоссе опустело. Он выскочил на лужайку. Напряженная тишина была такой глубокой, что в ушах зазвенело само собой. Маркус вздохнул всей грудью, как узник, который только что вышел на свободу. Но скоро он услышал гул, инстинктивно втянув голову в плечи, нырнул в кусты цветущей сирени. Из-за деревьев выскочил зеленый самолет с красными звездами на крыльях, пронесся над крутой крышей виллы, дал очередь из пулеметов. Где-то вдали истребитель развернулся, сильно накренившись на крыло, снова пролетел над головами людей, махавших белыми полотенцами и простынями.

Через час-полтора на шоссе показался танк. На его борту алела звезда, как у самолета. Он юрко вбежал во двор, откинулся люк, на башне появился танкист, крикнул:

— Гитлер капут?

Немцы согласно закивали.

— Тогда по домам! Цурюк нах хауз!

Они шарахнулись в разные стороны, как вспугнутые воробьи.

В Берлине шли уличные бои, а некоторые части 3-й гвардейской танковой армии, в том числе и полк минных тральщиков Павла Клевцова, обтекали город с юга. Они наступали на Потсдам, чтобы скорее замкнуть кольцо окружения и выйти к Эльбе на соединение с войсками союзников.

Одну из танковых бригад задержал сильно укрепленный рубеж. Командующий армией не хотел лишних жертв в эти майские солнечные дни, когда в самом воздухе ощущалась победа, поэтому вызвал «пожарную команду» — тральщики. Павел выехал в танковую бригаду. Он хотел выяснить, сколько потребуется машин для прорыва через минные поля.

После операции «Фауст» прошло два года. В академии Павел взялся за свое дело, которое считал главным, — конструирование легкого, прочного и надежного трала, того самого, над которым начал работать еще до войны. После Курской битвы немцы перешли к обороне, устилая поля и дороги минами, и эти тралы оказались крайне необходимыми. Их начал делать специализированный завод.

Начальник инженерных войск Михаил Петрович Воробьев приказал Клевцову организовать отдельный инженерно-танковый полк.

За основу этого нового полка Павел избрал батальон Борового из бригады Самвеляна. Командование утвердило штатное расписание. Боровой назначался командиром, Клевцов — его заместителем по инженерной части. Месяц ушел на обучение экипажей работе на тральщиках. Потом полк вступил в бои. Его перебрасывали с одного фронта на другой как самое секретное оружие.

Лишь немногие наши командиры знали тогда об этой «пожарной команде», которая всегда прибывала туда, где намечался прорыв. Полк тральщиков форсировал Днепр, таранил укрепления на Правобережной Украине и в Яссах, штурмовал Карпаты. Он же освобождал Словакию, где за полгода до этого погиб товарищ Павла по операции «Фауст» Йошка Слухай. Противоминные тральщики действовали в Польше, участвовали в Висло-Одерской операции, прорывались через Зееловские высоты…

В дни битвы за Берлин, когда приходилось брать дом за домом, а немцы были вооружены таким опасным для танков оружием, как фаустпатрон, Павел предложил ввести простое, но эффективное средство защиты танков: навешивать поверх брони листы железа вроде экранов.

Такая экранировка снижала пробивную силу фаустпатрона, провоцировала его действие. «Почему, возникает вопрос, мы применили экранировку сравнительно поздно? — спросил в своих воспоминаниях маршал И.С. Конев. — Видимо, потому, что до этого практически не сталкивались с таким широким применением фаустпатронов против танков в уличных боях. В полевых условиях мы с ними не очень считались. Особенно обильно фаустпатронами были снабжены батальоны «фольксштурма», в которых преобладали пожилые люди и подростки.

Немецкий фаустпатрон — одно из тех средств, которое может породить у необученных, физически неподготовленных к войне людей чувство психологической уверенности в том, что, лишь вчера став солдатами, они сегодня могут реально что-то сделать на поле боя, даже убить наступающего противника. И, надо сказать, фаустники, как правило, дрались до конца; на последнем этапе войны они проявляли значительно большую стойкость, чем видавшие виды, но надломленные поражениями и многолетней усталостью немецкие солдаты».

Прибыв в танковую бригаду, остановленную перед Потсдамом, Павел вызвал роту тральщиков. Ею командовал лейтенант Алексей Петренко. Рота прорвалась через минные поля, помогла танкистам выполнить боевую задачу.

Вскоре пал Берлин. Бои стали затухать. Вдруг 4 мая 1945 года Боровой получил приказ: срочно направить Клевцова в распоряжение штаба 1-го Белорусского фронта.

По дороге в Берлин Павла не покидала тревога. Вызов к большому начальству обычно ничего хорошего не сулил.

Однако отлегло, когда его провели в кабинет и он увидел… Волкова.

— Алексей Владимирович! — воскликнул он, но, заметив генеральские погоны, осекся.

— Ладно, ладно, — Волков подошел ближе, долго, как бы изучая, рассматривал его и вдруг рывком прижал к своей груди. — Здравствуй, вояка! Рад, что выжил.

Алексей Владимирович вернулся к столу, спросил:

— Карлсхорст знаешь?