Чтобы поддержать свое коммерческое реноме, Цвиклинский с утра отправлялся на Крытый рынок в поисках подходящей по цене и качеству партии табака. Увы, или одно, или другое обязательно не устраивало привередливого поляка. Тамошние маклеры даже прониклись к пану Цвиклинскому уважением: их первоначальный расчет облапошить приезжего не оправдался, он ничуть не уступал им в деловой хватке.

Не удавалось Шнелю выяснить судьбу и перебежчика Курбанова. Через знакомых журналистов Энвер тоже ничего не смог узнать. Власти же по непонятной причине хранили молчание в отношении «террориста». Вилли начал уже подумывать, не поехать ли в Анкару самому, но туда неожиданно отправился Штендер. Вероятнее всего, это означало, что он хотел быть на месте, когда начнется задуманный им провокационный спектакль.

Подходя вечером к Галатскому мосту, Энвер еще издали увидел в руках шедшего навстречу Шнеля свернутую газету. Не останавливаясь, он прошел мимо и свернул на набережную. Вскоре его догнал Вилли. Вид у обер-лейтенанта был явно встревоженный.

— Что случилось? — взволнованно спросил Энвер.

— Курбанов погиб.

— Что?! Откуда это стало известно?

— У Штендера появился новый кавас по имени Мамед. Его лицо показалось мне знакомым. А сегодня я зашел к шефу…

— Когда он вернулся?

— Вчера. Так вот, Штендер позвонил мне сегодня утром и приказал быть у него к двенадцати. Когда я пришел, оказалось, что шеф задерживается в пресс-клубе. Кавас проводил меня в гостиную. Сам встал у окна и все поглядывал во двор. Потом повернулся и говорит: «Пусть эфендим простит меня, но наш хозяин очень нехороший человек». Я, конечно, удивился, спросил, с чего это он взял. Мамед стоит и только головой качает. Я было подумал, что это какой-то трюк Штендера, и хотел как следует отругать нахала каваса, но тот всё объяснил мне. Оказывается, мой отец однажды выручил его из беды, помог откупиться от полиции после какой-то аферы. Вот кавас и решил из благодарности предостеречь меня.

— Но при чем здесь перебежчик?

— Вчера поздно вечером у Штендера был Зауэр, и кавас подслушал их разговор. Турецкая разведка каким-то образом узнала о знакомстве перебежчика с моим шефом. Этого человека, видимо, взяли в оборот, и тот признался, что является офицером германской разведки. У Штендера могли быть большие неприятности. Поэтому он устроил, чтобы перебежчика в тюрьме отравили.

— Ты веришь этому кавасу, Вилли? А вдруг вся история с отравлением просто проверка, насколько тебе можно доверять в подобных делах? В конце концов, ты же не профессионал-абверовец…

— Да нет, я спрашивал о кавасе у отца. По его словам, Мамед хоть и продувная бестия, но умеет ценить добро. К тому же историю с перебежчиком мне пришлось чуть ли не клещами вытягивать. Кавас что-то недоговаривает, хотя в целом, по-моему, не врет.

— Жаль Курбанова. Ну, а Штендеру мы это еще припомним. Я приготовил тебе приятный сюрприз. Завтра сам убедишься, что кое-чему в этой школе я научился. Ты говорил, что Цвиклинский сообщил приметы нескольких человек, заходивших на виллу. Так вот я сфотографировал нашу группу во время занятий. Пленка проявлена, получилось хорошо, осталось только напечатать. Ночью займусь этим.

В этот вечер Вилли был в хорошем настроении. Негромко напевая, он мастерил очередную модель самолёта. Сегодня сеанс по расписанию был односторонний, предстояло лишь принять сообщение, а для этого вполне подходил и его собственный кабинет. Он посмотрел на часы: время еще есть, встреча с Энвером назначена на десять. Молодец, ловко придумал с микроаппаратом, которым их учат пользоваться. Стоит передать в газеты снимок, где перед курсантами на столе лежит мина, и школе Штендера конец.

В комнату вошла двоюродная сестра Анна. У нее недавно умер муж, детей не было, и она, страшась одиночества, переселилась к его родителям. Прекрасная хозяйка, Анна взяла на себя все заботы по дому, что было большим облегчением для Вилли.

— Опять возишься со своими игрушками, — неодобрительно вздохнула она. — Лучше бы спустился, поговорил со стариками. Они переживают, что долго нет вестей от Фридриха.

При упоминании о брате лицо Шнеля помрачнело.

Как только сестра вышла, он запер дверь и снял боковую стенку шкафа. Эта громоздкая уродина много лет пылилась в кладовой — родителям было жалко выбрасывать свадебный подарок покойного дяди. После возвращения из госпиталя Вилли подновил реликвию и поставил к себе. Между двойными боковинами он устроил тайник и прятал там чемоданчик, в котором смонтировал рацию. Вилли привычно растянул под потолком антенну, включил приемник. Настроившись на нужную волну, стал медленно поворачивать верньер. Сквозь треск и шорох разрядов донесся негромкий писк морзянки. Вилли подождал, пока Центр кончит вызывать его и перейдет к передаче сообщения. Записывать приходилось быстро. Хорошо, что в училище до войны их научили принимать на слух.

Убрав рацию в тайник, Вилли приступил к расшифровке. На листке слово за словом появлялся текст радиограммы о том, что в Берлине задержан человек, который привозил письмо с извещением о казни Фридриха. Позавчера арестована родственница Эдит Шнель. Вероятно, гестапо раскрыло, что Ульштейн ваш брат…

Внезапно раздался стук в дверь. Обежав комнату глазами, Вилли поспешно сунул листок с наполовину расшифрованной радиограммой под ковер.

Стук повторился.

— Вилли, открой! — Анна явно была чем-то встревожена. — Тебя внизу спрашивает какой-то господин от твоего шефа. Говорит, очень срочное дело.

— Ох, уж эти дела, даже по ночам не дают покоя, — недовольно ворчал Вилли, спускаясь в гостиную.

Там, переминаясь с ноги на ногу, ждал доверенный Штендера, здоровенный верзила по имени Гуго. Низко поклонившись, он сказал, что эфендим Штендер срочно просит приехать к нему.

— Сейчас спущусь, только переоденусь, — Шнель бросил это через плечо, когда поднялся уже до половины лестницы. — Анна, зайди потом ко мне.

Необычный вызов Штендера в сочетании с тревожной телеграммой не на шутку обеспокоили Вилли. Неужели между ними есть связь? Об этом не хотелось даже думать. Конечно, следовало немедленно убрать из дома рацию, но для этого не было времени. Достав из-под ковра листок, он сжег его и набросал короткую записку Энверу: «Вызвали к шефу. Есть основания предполагать, что это — провал. Если к утру не вернусь, значит, опасение подтвердилось. Снимки передай в газеты».

Когда сестра вошла в кабинет, Шнель заклеивал какой-то маленький конверт.

— Слушай внимательно, Анна. Если меня долго не будет, не волнуйся. Успокой стариков. Без меня не пускай в кабинет никого из посторонних, скажи, что не знаешь, где ключ. Возьми его и спрячь получше. Если придет мой знакомый Энвер или кто-нибудь от него, передай им этот конверт. Если же через две недели никого не будет, сожги его, — и видя, что сестра встревожена и расстроена, ласково обнял ее. — Дай я тебя поцелую на прощание, все будет хорошо.

Срочная депеша из Берлина повергла гауптмана Эриха Штендера в ужас. Ему предписывалось немедленно задержать пилота посольства обер-лейтенанта Шнеля, приходившегося родным братом казненному коммунисту Фридриху Ульштейну. Шнеля нужно было на два дня надежно изолировать от внешнего мира, а по приходе в Стамбул «Валькирии» сдать под расписку капитану судна. Конечно, «корреспондент» агентства ДНБ не виноват, что с Тирпицуфер ему прислали предателя, но гестапо не вникает в подобные мелочи. В конце концов, он, Штендер, совершил должностное преступление, не сумев вовремя раскрыть врага рейха.

Когда обер-лейтенант Шнель вошел в кабинет шефа, сопровождаемый Гуго, хозяин поспешил навстречу, картинно протянув для приветствия обе руки.

— Дорогой Вилли, надеюсь, вы позволите так вас называть, я счастлив…

«О чем это он? — с недоумением подумал Шнель. — Может быть, пришел, наконец, приказ о награждении за тот «подвиг» в русских лесах?» Машинально он поднял тоже обе руки, чтобы ответить крепким рукопожатием, достойным солдата фюрера, сияющему Штендеру.