— Ну что же, я доложу ваши соображения руководству.

По скрипучему полу обшарпанного кабинета неторопливо прохаживался турецкий майор в тщательно отутюженной парадной форме. На его холеном лице, которое он старательно прятал от солнца, предпочитая лишний раз не выходить на улицу, а тем более не показываться на своем пограничном участке, выступили красные пятна. И без того выпученные глаза, казалось, готовы выскочить из орбит, черные усики смешно подергивались. Майор совсем уже собрался в гости к местному купцу Сулейману Хасаноглу. Конечно, не такая уж честь для блестящего офицера, каким считал себя майор. Но что поделаешь, если городок невелик, всего четыре тысячи жителей, а Хасаноглу один из самых богатых людей Артвина. Этот центр провинции, непосредственно прилегающей к Советскому Союзу, до первой мировой войны входил в состав России. Теперь же через городок проходили стратегические пути к советской границе.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — крикнул майор, поспешно садясь за стол.

В узенькую дверь протиснулись три здоровенных солдата, между ними едва передвигал ноги Мирзоев. Его нельзя было узнать: обросший, в мятом пиджаке и грязных обтрепанных брюках. По дороге его, видно, основательно избили.

По телефону сообщили, что задержанный — азербайджанец. Поэтому переводчик не требовался — майор свободно владел азербайджанским языком, очень сходным с турецким. Отпустив конвоиров, он указал арестованному на стул.

— С какой целью вы перешли границу?

Мирзоев ответил не сразу, словно собирался с мыслями.

— Может быть, эфендим,[59] сначала позволите мне хоть немного привести себя в порядок и отдохнуть. Если бы вы знали, сколько я натерпелся, пока пробрался на вашу сторону, — после небольшой паузы сказал он.

— У меня нет времени ждать.

Майор не сомневался, что задержанный перешел границу по политическим мотивам, и ему не терпелось побыстрее выяснить, что толкнуло его на это.

Арестованный опять помедлил, посидел несколько минут с закрытыми глазами, потом резко поднял голову, как бы стряхивая с себя усталость.

— Видите ли, по образованию я агроном, не хотел идти в Советскую Армию, на фронт. С год мне кое-как удавалось уклоняться от призыва. Но когда возникла угроза ареста, я решил бежать, покинуть родину. Вот и вся моя история.

Майор вскочил с места. Такого ответа он никак не ожидал.

— Вы шли к нам с оружием. Говорите, кто вас снабдил им? — угрожающе потребовал он.

— Оружие я взял, чтобы в случае чего пробиться силой. В стране, где идет война, достать пистолет нетрудно.

Надежды и радужные перспективы рушились, зря пропал и вечер у купца: в такой час идти туда уже поздно.

— Но пистолет твой стреляет бесшумно! Это оружие шпиона! — заорал майор.

— Откуда мне знать, если ни разу не пользовался им? Тот человек, что раздобыл его, тоже ничего не сказал.

— Врешь, собачий сын! — сорвался на крик майор, его стек с силой опустился на спину задержанного.

Шамиль хотел было вскочить, но увидев, что пограничник схватился за кобуру, прижался к спинке стула.

— Я заставляю тебя, бездомный осел, говорить правду!

— Я сказал все, эфендим.

Сразу признаться, что он заслан русскими для проведения террористического акта, не входило в его расчеты. Это признание турки должны были вытянуть из него. И не сейчас, а потом, в Анкаре, куда его обязательно отправят из заштатного Артвина. В этом Шамиль Мирзоев не сомневался…

…Полковник Тиритоглу, один из видных турецких контрразведчиков, был сравнительно молод для своего чина. В тридцать восемь лет он успел сделать неплохую карьеру. Этому в немалой степени помогло то, что Тиритоглу считался непоколебимым приверженцем основных принципов, провозглашенных Ататюрком. Он рьяно осуждал многих теперешних политических деятелей за отказ от этих принципов, хотя сам отдавал им дань больше на словах, чем на деле.

Среди сослуживцев он слыл сторонником гуманных и честных методов работы, хотя и здесь не всегда отличался последовательностью. Недавно Тиритоглу получил небольшое наследство, увлекся постройкой собственного дома и поэтому большую часть дня проводил не на службе, а на строительной площадке, присматривал за подрядчиком и подгонял рабочих. Он только что вернулся оттуда и делал подсчеты.

Отложив с довольным видом листок с цифрами, полковник вынул из сейфа отобранную у Курбанова фотографию и в сотый раз стал изучать ее, стараясь до конца проникнуть в скрытую в ней тайну. Взглянув на снимок впервые, он сразу узнал генерала Осман-пашу, с которым часто встречался в обществе. Тиритоглу был доволен, что затребовал в Анкару перебежчика из России, интуитивно почувствовав интересное дело. Он долго обдумывал, как подойти к арестованному, назвавшему себя Курбановым и упорно настаивавшему на показаниях, в которые полковник не верил. Наконец Тиритоглу снял трубку и приказал привести Курбанова на допрос.

В тюрьме Мирзоев сильно похудел. Глаза глубоко запали. За время пребывания под стражей у турок он ни разу не брился и не стригся. Борода и усы закрыли почти половину лица.

— Садитесь, — пригласил полковник, когда конвоиры вышли из кабинета.

Мирзоев, стоявший рядом с креслом, нерешительно посмотрел на свои грязные лохмотья.

— Ничего, садитесь, — повторил полковник.

В этом кабинете арестованный был впервые и с удивлением разглядывал роскошную обстановку: хрусталь, плюш, атлас, блеск лака… Тиритоглу с неменьшим интересом рассматривал Шамиля.

— Расскажите, господин Курбанов, что побудило вас покинуть родину и нарушить нашу границу?

Словно очнувшись, арестованный с любопытством взглянул на контрразведчика. Он был первым, кто назвал его по фамилии, да еще господином. Мирзоев повторил показания, которые давал майору на границе.

Полковник, не перебивая, выслушал его, выложил на стол «семейную» фотографию.

— Кто здесь снят?

— Мой отец с братьями.

Тиритоглу положил рядом фотокарточку важного генерала.

— Чем объяснить такое поразительное сходство высокоуважаемого генерала Осман-паши с вашим отцом? — вкрадчиво поинтересовался он у Мирзоева.

— Случайностью, — пожал тот плечами.

— Мне показалось, что вы отнесетесь к своему положению с большей серьезностью. Говорю с вами как мусульманин с мусульманином: если вы не прекратите запираться, вашей судьбе не позавидует и бездомная собака. Видит аллах, это не угроза. Вы должны рассказать, с каким заданием вас послали большевики сюда, в страну ваших братьев по религии, языку, обычаям. Подумайте как следует. Через сорок восемь часов будет поздно.

Ровно через два дня Мирзоева снова вызвали на допрос.

— Надеюсь, мой совет пошел на пользу? — встретил его вопросом полковник, едва тот вошел в кабинет.

— Да, эфендим.

— Тогда рассказывайте по порядку. Пока в общих чертах, детали потом.

Мирзоев тяжело вздохнул, облизал вдруг пересохшие губы. Когда в Москве они с чекистами разыгрывали этот момент, все казалось куда проще.

— Я послан русскими, чтобы убить генерала Осман-пашу, который хочет заставить Турцию вступить в войну на стороне Германии, — он заметил, что голос у него дрожит: «Что ж, пожалуй, это даже лучше». — Чтобы не произошло ошибки, его портрет впечатали на отобранную у меня семейную фотографию. Раньше в Турции я никогда не был и Осман-пашу в лицо не видел. После его ликвидации я должен был перейти через границу в Советский Союз в том же самом месте. Если выполню задание, как надо, мне обещали освободить отца. Его посадили за растрату. Вот и всё, эфендим.

— А с кем из советских агентов вы должны были связаться?

— О них ничего не говорили. Покушение было поручено мне в одиночку. Тем более, что адрес Осман-паши я знал. Оставалось проследить, когда он уезжает из дома и когда возвращается. После этого решить, как лучше провести дело. Если за то время, что я добираюсь до Анкары, что-нибудь изменится, в тайнике на кладбище за мечетью оставят вместе с деньгами сообщение.