А ведь еще вчера он испытывал удовлетворение, что поручник Возняк, получив назначение в отдел службы информации в дивизии полковника Ковальского, покинул город. Опасная личность! Поляк, а в своей работе сделал ставку на помощь не местной службы госбезопасности, а русской контрразведки, которая за неделю уничтожила здешнюю сеть «Вервольфа» и заставила уйти далеко в горы остатки разгромленных сотен УПА. А между тем руководитель «Вервольфа» Штольце и глава оуновской СБ Шершень были далеко не новичками в своем деле и к схватке со «Смершем» готовились заблаговременно и основательно. Однако верх взяли русские, приступившие к работе практически с нуля. Спецы, ничего не скажешь!
Только исчезла одна опасность — Возняк, появилась новая — Матушинський. Благополучно унесший ноги из бригады «Еще Польска не сгинела», он объявился в окрестностях городка и оставил в лесном «почтовом ящике» шифровку, в которой просит Жубрита предоставить ему в городе «надежную крышу» и дать связь с лондонским центром. Обе просьбы вызваны обстоятельствами и разумны, и Жубрит немедленно оказал бы помощь попавшему в тяжелое положение коллеге, если бы не одно «но»… Это «но» опять-таки связано с поручником Возняком. В своей борьбе с лондонской «Делегатурой» за аковскую бригаду он имел тесный контакт и получал помощь от русской контрразведки, поэтому вполне возможно, что начатое Службой информации дело сейчас заканчивает «Смерш». И первое, что предприняли русские, начали «игру» с Матушинським: позволили ему уйти из бригады, дали возможность добраться до города и отправить записку-шифровку, а теперь следят, куда и к кому потянется ниточка от лесного «почтового ящика». И она их уже повела. А куда сможет довести язык самого Матушинського, когда он очутится в руках «Смерша»? Страшно даже подумать…
— Яцек, тебе предстоит важное дело, — обратился Жубрит к хорунжему. — Немедленно отправляйся с дежурной опергруппой в Холодный овраг. Бывал в нем? Тем лучше. Там, у родника, прячется… один человек. Он должен быть уничтожен. Обязательно и любой ценой. Несмотря ни на какие обстоятельства. Ты понял меня?
— А если…
— Если исключается: он обязательно окажет вам вооруженное сопротивление. Даже если не окажет, мой приказ остается в силе: этот человек должен быть уничтожен во всех случаях.
— Так есть, гражданин капитан.
— Надеюсь на тебя, Яцек. Храни тебя святая Мария…
Едва хорунжий покинул кабинет, Жубрит потянулся к телефону. Если русская контрразведка «пасла» Матушинського, она уже вышла на хорунжего. На хорунжего, но еще не на Жубрита. А поэтому живой хорунжий сейчас опасен не меньше, чем Матушинський. Пусть хорунжий отправит на тот свет неудачника капитана, а о самом хорунжем позаботится лично Жубрит. Точнее, человек, которого он только что вызвал к себе в кабинет…
Жубрит сидел за столом дежурного по отделу и разговаривал с ним, когда под окнами остановился грузовик и в помещение вбежал возбужденный сержант. Козырнул дежурному, затем, увидев Жубрита, начал докладывать ему:
— Гражданин капитан, неизвестного в Холодном овраге арестовать не удалось. На приказ сдаться он открыл огонь и был застрелен. В бою погиб и хорунжий Левицкий. Когда мы возвращались обратно, кто-то выстрелил в него из кустов. По-видимому, это был сообщник человека из оврага. Труп неизвестного доставлен в отдел для опознания…
— О чем вы говорите, сержант? — спросил Жубрит. — Какой овраг? Что за неизвестный? Какое отношение ко всему этому имеет хорунжий Левицкий? Вы что-нибудь понимаете, подпоручник? — обратился Жубрит к дежурному.
— Хорунжий Левицкий передал мне ваш приказ выслать опергруппу в Холодный овраг для ареста какого-то субъекта.
— Мой приказ арестовать кого-то? — удивился Жубрит. — Он передал вам якобы от моего имени подобный приказ? Я вообще сегодня не давал хорунжему распоряжений. Никаких! Свои приказы я отдаю лично, а не через кого-то! Запомните это, гражданин подпоручник!.. Будьте добры изложить мне письменно все, что вам известно об этой афере Левицкого. Это касается и вас, сержант. Жду вас обоих у себя через полчаса.
Жубрит[50] поднялся из-за стола и направился к выходу из дежурного помещения.
Шевчук придвинул стул к койке, на которой лежал Гурко, сел. Положил на тумбочку у изголовья раненого два толстых тома в истрепанных переплетах.
— Добрый день, Яков Филимонович. Принес то, о чем вы меня прошлый раз просили. Должен признаться, что даже мне достать «Тихий Дон» было не просто.
— Чему удивляться, Зенон Иванович? По моему убеждению, этот роман — лучшее, что создано в мировой литературе нашего века. Честнейшая и талантливейшая книга! Я прочитал роман сразу, как только его выпустило наше эмигрантское издательство «Петрополис». Он буквально оглушил меня. Мы, бывшие белые казачьи офицеры, рвали его друг у друга из рук и спорили о прочитанном до хрипоты. Перед нами был слепок жизни, анатомия и психология самой страшной из войн — гражданской. В той или иной степени это была судьба каждого из нас… Если бы мне, не дай бог, пришлось ограничить свое чтение томиком стихов и романом прозы, из всемирной литературы я, без раздумий, выбрал бы лирику Лермонтова, а вот относительно прозы… Мне пришлось бы крепко поразмыслить, на чем остановить выбор: на «Войне и мире» графа Толстого или на «Тихом Доне» донского казака Шолохова.
— Рад, что угодил. Теперь о второй вашей просьбе. Ваша жена, Гурко Ирина Ивановна, погибла во время эвакуации. Похоронена под Армавиром, точное место ее погребения установить не удалось… Ваш старший сын сержант Гурко Петр Яковлевич, командир расчета станкового пулемета, погиб в декабре 1942 года под Ленинградом, похоронен в братской могиле в Пискарево… Младший сын гвардии лейтенант Гурко Дмитрий Яковлевич, кавалер четырех боевых орденов, командует сабельным эскадроном в 3-м гвардейском казачьем корпусе генерала Осликовского. Вот номер его полевой почты.
Шевчук достал из кармана гимнастерки лист бумаги, положил на тумбочку рядом с книгами. Гурко даже не взглянул на адрес.
— Искренне благодарен вам, Зенон Иванович. Однако писать сыну мне еще рано… Рано и не о чем.
— И ответ на вашу последнюю просьбу. Увы, ускорить ход следствия по вашему делу я не в силах. Видите ли, проверка обстоятельств вашей прошлой жизни является функцией не военной контрразведки. Однако мы имеем полное право заняться теми страницами вашей биографии, которые имеют отношение к Красной Армии. Факты, собранные и проверенные нами, а также выводы, сделанные на их основании, будут приняты во внимание следствием и сыграют свою роль в вашем деле. Естественно, это ускорит и ход разбирательства. Но врачи категорически против ваших допросов… по причине состояния здоровья.
— Какая трогательная забота! Они бы лучше распорядились убрать из коридора часового… Эта сверхбдительность портит мне крови больше, чем раны и допросы… Я готов на все, что может ускорить ход следствия.
— С вашими следователями имел беседу начальник фронтового управления контрразведки. Они будут только благодарны «Смершу», если тот по своим каналам проверит самое «темное пятно» вашей биографии: каким образом вы, якобы участник войны против фашистов во Франции, оказались с немецкими войсками на оккупированной территории СССР. Как понимаете, ответ на этот вопрос будет играть не последнюю роль в вашем деле.
— Понимаю.
— С вашим прошлым я только собираюсь знакомиться, а ваше настоящее меня вполне устраивает. Итак, я слушаю.
— Я ненавижу швабов с прошлой войны, и когда они вступили во Францию и двинулись на Париж, я с моим товарищем, гвардейским полковником графом Орловым, вступили волонтерами во французскую армию. Нам, старшим офицерам, имеющим огромный боевой опыт, присвоили, как безусым мальчишкам, звания младших лейтенантов и назначили пехотными «взводными Ваньками». И сразу в самое пекло — направили туда, где через час после нашего прибытия на передовую последовала немецкая атака. Кое-как ее отбили, но половина нашей роты разбежалась, из офицеров остались лишь мы с Орловым. Граф принял на себя командование. Когда швабы нас снова атаковали, он повел роту в штыки. По традициям русской армии, я и он шли впереди цепи, и вдруг нам в спину ударил свой же пулемет. Граф был убит наповал, я тяжело ранен. Последнее, что я слышал, были слова одного из убегающих французских солдат: «Эти сумасшедшие русские хотели заставить нас умирать!» Меня подобрали крестьяне, спрятали от швабов, поставили на ноги…
