О, вечный законник!

И вновь Барли замирает. Нерешительность медленно уступает место покорности судьбе. И он все дальше уходит от нас, глядя в окно на океан.

– Ну, будем надеяться, они не изловят меня на том, что я буду говорить правду.

Он встает, встряхивает кистями рук, расслабляет плечи, а мы, точно скопище придворных, кивками и взглядами исподтишка убеждаем друг друга, что наш господин сказал «да».

* * *

Мерв и Стэнли работали с почтительной ловкостью палачей. Кресло они не то привезли с собой, не то его хранили для них на острове – деревянный трон с прямой спинкой и желобком вместо левого подлокотника. Мерв поместил его на удобном расстоянии от розетки, а Стэнли наставлял Барли, как заботливый дедушка.

– Мистер Браун, сэр, во всем этом нет ничего враждебного по отношению к вам. Нам хотелось бы, чтобы вы исключили всякую мысль о каких-либо отношениях между вами и спрашивающими. Спрашивающий не противник, он беспристрастный оператор. Всю работу делает машина. Пожалуйста, снимите пиджак. Нет, закатывать рукава не нужно, сэр, и расстегивать рубашку тоже, благодарю вас. А теперь, пожалуйста, расслабьтесь. Спокойненько, спокойненько, никакого напряжения.

Тем временем Мерв с величайшей деликатностью надел на левый бицепс Барли манжету для измерения давления так, что она захватила и артерию у сгиба локтя. Затем он накачал манжету, пока стрелка не показала пятьдесят миллиграммов, а Стэнли с заботливостью секунданта в перерыве между раундами опоясал грудь Барли прорезиненной трубкой дюймового сечения, старательно избегая касаться сосков, чтобы не раздражать их. Затем он опоясал второй трубкой живот Барли, а Мерв надел на указательный и средний пальцы его левой руки сдвоенный колпачок с электродом внутри, регистрирующим деятельность потовых желез, реакции гальванизированной кожи и изменения ее температуры, то есть все, над чем субъект обследования, при условии, что у него есть совесть, не имеет власти, – по крайней мере так считают обращенные. (Я вынудил Стэнли заранее объяснить мне каждую деталь – точно любящий родственник, который наводит подробные справки об операции, предстоящей близкому человеку. Некоторые полиграфисты, Гарри, надевают третью трубку на голову, как при снятии энцефалограммы. Но не Стэнли. Некоторые полиграфисты, Гарри, кричат и наскакивают на субъекта. Но не Стэнли. По мнению Стэнли, терроризирующие вопросы у многих людей вызывают волнение, независимо от того, виновны они или нет.)

– Мистер Браун, сэр, мы просим вас не делать никаких движений, ни быстрых, ни медленных, – говорил между тем Мерв. – Любое движение внесет резкое нарушение в запись, что потребует дальнейшей проверки и повторения вопросов. Благодарю вас. Сперва нам следует установить норму. Под нормой мы подразумеваем уровень громкости голоса, уровень физических реакций – вообразите, что это сейсмограф, а вы Земля и все колебания исходят от вас. Благодарю вас, сэр. Отвечайте, пожалуйста, только «да» или «нет» и всегда правдиво. После каждых восьми вопросов мы делаем перерыв и ослабляем манжету во избежание неприятных ощущений. Пока манжета ослаблена, мы будем вести обычный разговор, но, пожалуйста, без шуток, без какого-либо ненужного возбуждения. Ваша фамилия Браун?

– Нет.

– У вас другая фамилия, чем та, которой вы пользуетесь?

– Да.

– Вы родились в Англии, мистер Браун?

– Да.

– Вы сюда прилетели, мистер Браун?

– Да.

– Вы сюда приехали на катере, мистер Браун?

– Нет.

– Вы до сих пор отвечали на мои вопросы правдиво, мистер Браун?

– Да.

– Вы намерены отвечать на них правдиво до конца теста, мистер Браун?

– Да.

– Благодарю вас, – сказал Мерв с мягкой улыбкой, а Стэнли выпустил воздух из манжеты.

– Это вопросы, которые мы называем незначимыми. Вы женаты?

– В настоящий момент нет.

– Дети есть?

– Собственно говоря, двое.

– Мальчики или девочки?

– Мальчик и девочка.

– Лучше не придумаешь. Все в порядке? – Мерв начал накачивать воздух в манжету. – Теперь переходим к значимым. Спокойнее, спокойнее. Так, хорошо. Очень хорошо.

В открытом чемодане четыре призрачных проволочных коготка вычерчивали четыре лиловые линии горизонта на миллиметровке, а четыре черные стрелки подрагивали – каждая на своем циферблате. Мерв взял листки с вопросами и устроился за столиком сбоку от Барли. Даже Расселу Шеритону не было разрешено ознакомиться с вопросами, выбранными безликими инквизиторами за письменными столами в Лэнгли. На мистические силы чемодана не должно было воздействовать даже легкое дыхание сообитателей Барли на планете Земля.

Мерв говорил монотонно. Мерв, по моему убеждению, гордился бесстрастностью своего голоса. Он был – Ход Времени. Он был – командно-контрольный пункт в Хьюстоне.

– Я сознательно принял участие в заговоре, чтобы снабжать ложной информацией разведывательные службы Англии и Соединенных Штатов. Да – принял. Нет – не принял.

– Нет.

– Мной руководит желание способствовать миру между нациями. Да или нет?

– Нет.

– Я действую в сговоре с советской разведкой.

– Нет.

– Я горжусь своей миссией во имя мирового коммунизма.

– Нет.

– Я действую в сговоре с Ники Ландау.

– Нет.

– Ники Ландау мой любовник.

– Нет.

– Был моим любовником.

– Нет.

– Я гомосексуалист.

– Нет.

Перерыв, и Стэнли снова выпустил воздух из манжеты.

– Как она, мистер Браун? Не очень больно?

– Чем больнее, тем лучше, старина. Обожаю боль.

Но мы, как я заметил, не смотрели на него во время перерывов. Мы смотрели на пол, или на свои руки, или на кивающие нам деревья за окном. Настал черед Стэнли. Тон более задушевный, но та же механическая монотонность.

– Я действую в сговоре с женщиной Катей Орловой и ее любовником.

– Нет.

– Мне известно, что человек, которого я называю Гёте, орудие советской разведки.

– Нет.

– Материал, который он мне передал, был подготовлен советской разведкой.

– Нет.

– Я жертва сексуальной ловушки.

– Нет.

– Меня шантажируют.

– Нет.

– Меня принуждают.

– Да.

– Советы?

– Нет.

– Мне угрожает финансовый крах, если я не буду сотрудничать с Советами.

– Нет.

Еще перерыв. Третий раунд. Очередь Мерва.

– Я солгал, когда сказал, что звонил из Ленинграда Кате Орловой.

– Нет.

– Из Ленинграда я звонил моему советскому контролю и рассказал ему о своем разговоре с Гёте.

– Нет.

– Я любовник Кати Орловой.

– Нет.

– Одно время я был любовником Кати Орловой.

– Нет.

– Меня шантажируют моими отношениями с Катей Орловой.

– Нет.

– На все предыдущие вопросы я отвечал правду.

– Да.

– Я враг Соединенных Штатов.

– Нет.

– Моя цель – подорвать военную готовность Соединенных Штатов.

– Вы не откажете проиграть мой предыдущий ответ, старина?

– Выключи, – сказал Мерв, и Стэнли у чемодана выключил, а Мерв сделал карандашную пометку на миллиметровке. – Пожалуйста, мистер Браун, не нарушайте ритма. Иногда это делают нарочно, чтобы отделаться от неприятного вопроса.

Четвертый раунд, и снова очередь Стэнли. Вопрос следовал за вопросом, и было ясно, что они не закончатся, пока не достигнут самой крайней степени вульгарности. «Нет» Барли обрели мертвящий ритм и насмешливую пассивность. Он сохранял ту позу, в которой они его посадили. Я еще ни разу не видел, чтобы он сохранял неподвижность так долго.

Они снова сделали перерыв, но Барли уже не расслаблялся между раундами. Неподвижность его стала нестерпимой. Его подбородок был вздернут, глаза закрыты, и он как будто улыбался. Бог знает чему. Иногда он ронял свое «нет» еще до конца фразы. Иногда молчал так долго, что Мерв и Стэнли отрывались – один от циферблатов, другой от листков, и мне казалось, что их охватывает палаческая тревога, что жертва не вынесла пытки. А потом «нет» наконец ронялось не громче и не тише – письмо, задержавшееся на почте.