Иногда Агата испытывала потребность все записать на бумагу, чтобы как следует разобраться. Голова порой казалась ей слишком забитой всеми этими историями. Не то чтобы она была лгуньей, как предположила та дура в больнице, но она считала, что все придумывают для себя истории, чтобы было легче жить. Порой трудно не сказать людям то, что им хочется услышать. И вообще это никакое не вранье. Врать нехорошо. Люди врут, чтобы настоять на своем, тогда как было бы лучше, если бы они этого не делали. Врунья, врунья, хором кричали дети в школе. Ничего подобного, хотелось ей крикнуть в ответ. Я говорю вам то, что вы хотите слышать, а вы слишком глупы, чтобы это понять.

Это вовсе не ложь, если ты просто не расскажешь маме и папе, сказал дядя Гарри. Хотя на самом деле все, связанное с ним, было ложью, он даже дядей ей не приходился. Он не возил ее по воскресеньям на сборы девочек-скаутов. Вместо этого он отвозил ее на Эклз-хилл и говорил, что нет ничего плохого в том, чем они занимаются. Ей понадобились годы, чтобы понять, что он лгал, хотя каким-то образом она с самого начала знала, что это неправильно, поэтому не могла рассказать родителям.

Хэл был настоящим, и Агата наверняка была послана, чтобы спасти его. Она записала в свой блокнот некоторые простые факты.

Хэлу кажется, что есть тяжело.

Я учу Хэла есть.

Хэл меня любит.

Я люблю Хэла.

Рут и Кристиан его не понимают.

Он счастливее со мной, чем с ними.

Все было так просто, что Агате захотелось петь. Именно этого она ждала всю свою жизнь. Именно это и было любовью, возможностью давать и брать, никого не обижая, любовью, которая существует сама по себе, в свое время и на своем месте и не связана с грязью.

Хэл уже ел йогурты, шоколадные конфеты, бананы и бутерброды с паштетом. Агате хотелось рассказать о его великолепных достижениях в день его рождения, после чего Рут и Кристиан будут ей так благодарны, что оставят в доме навсегда. Но теперь уже казалось, что этого будет недостаточно. Они оба стали такими отстраненными и рассеянными, что Агата даже сомневалась, будут ли они в таком восторге, как она надеялась. С того дня, как Рут поручила ей организовать вечеринку, она не задала ни одного вопроса. У Агаты даже не было списка гостей, хотя до дня рождения осталось всего десять дней.

За последние несколько дней Агата обнаружила, что Рут мало чем отличается от ее собственной матери. Обе были рассеянными, усталыми и плохо организованными, слишком многое оставляли на авось. Еще ребенком ей очень хотелось встряхнуть мать, когда та суетилась в кухне, забывая расставить все по местам или что-то доделать до конца. Она всегда хотела спать, когда Агата пыталась ей почитать, и была всегда занята и не в состоянии помочь с уроками. Именно на этой стадии, когда ты передаешь другим людям ответственность за своего ребенка, и случаются всякие плохие вещи. Агата не хотела, чтобы сложилась ситуация, когда плохие вещи могут произойти с Хэлом.

Агата боялась, что во время поездки на эту дурацкую ферму, которую Рут запланировала на следующий день, Хэл что-нибудь съест. Ей пришлось решать, как поступить. Если она скажет Хэлу, чтобы он не ел, это может отбросить его назад в смысле отношения к еде. К тому же она вынудит его врать, а ей вовсе этого не хотелось. Ей не нравилось, что у нее с Хэлом есть общий секрет, которым они не могут поделиться с его родителями, — но разве у нее был выбор, если эти родители отказываются его понимать? В конечном итоге она сказала Хэлу, что они готовят сюрприз для мамы и папы и в день его рождения покажут им, какой он большой и взрослый мальчик, который может все есть. Для этого ему следует ничего не есть на ферме, это очень важно, иначе сюрприз будет испорчен. Хэл серьезно кивнул, но Агата не была уверена, что он все понял. Если кто-нибудь предложит ему шоколадную конфету, нельзя с уверенностью сказать, что он ее не съест. Эта мысль беспокоила ее, равно как и идея рассказать Рут и Кристиану об их с Хэлом достижениях в этой области.

— Поверить не могу, что ты меня уговорила, — сказал Кристиан, когда Рут начала передавать ему многочисленные саквояжи, необходимые для однодневной поездки в Суррей. — Почему бы тебе не поехать одной? Я пойду с детьми поплавать.

— Не серди меня, ты ведь уже согласился. Дети радуются. — Насчет детей Рут явно придумала. Она понятия не имела, что бы они предпочли сегодня делать.

— Наверное, какая-нибудь грязная колония хиппи.

— Почему в твоих устах все звучит как дерьмо? Это никакая не коммуна.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Все они более святые, чем ты со своими органическими детками. Готов поспорить, они даже телевизор не смотрят.

Слова Кристиана отражали собственные мысли Рут, но она ни за что бы в этом не призналась. Вместо этого она пыталась решить, сколько бутылочек захватить для Хэла.

— Ты не мог бы посадить Бетти в машину? Мы опаздываем. — Рут крикнула с нижней ступеньки лестницы: — Эгги, мы уезжаем. — Никакого ответа. — Хэл, иди сюда. Я не хочу опоздать. — Она слышала возню и смех в комнате Хэла.

Прошла минута, но они не появились. Рут начала злиться. Она уже было поставила ногу на следующую ступеньку, но остановилась и сообразила, что смущена, что ей вроде как неудобно прерывать их игру.

Но тут появилась Агата с Хэлом на бедре:

— Простите, мы играли в переодевание. Мне пришлось переодеть его еще раз.

Рут показалось, что она расслышала недовольство в голосе девушки.

— Ничего страшного, но нам нужно поскорее трогаться в путь.

Но Эгги все равно не двинулась с места. Вместо этого она положила руку на лоб Хэла:

— Он устал, и, похоже, у него температура. Вы уверены, что не хотите оставить его дома? — Пока Эгги говорила, Рут заметила, что Хэл положил ей голову на плечо, а она машинально гладила его по щеке.

Рут протянула руки:

— Нет. Я хочу, чтобы он поехал. Спасибо.

— Но вдруг он заболел?

— Эгги, я полагаю, что справлюсь. Я уже несколько лет имею дело с детскими болезнями…

Рут почувствовала какой-то сдвиг в атмосфере, хотя не понимала, в чем дело, но девушка, по крайней мере, зашевелилась. Она спустилась на нижнюю ступеньку и попыталась передать Хэла матери, но мальчонка будто прилип к ее боку, плотно обхватив ногами ее талию. Рут смотрела на это с изумлением. Она попыталась уговорить собственного сына покинуть объятия посторонней женщины. Ее трясло, голос стал раздраженным, и она велела Хэлу не валять дурака.

— Не волнуйся, солнышко, — говорила тем временем Агата, — тебя ждет прекрасный день с мамой. Мы увидимся с тобой позже.

Хэл неохотно позволил Рут взять его, но она знала, что, когда она несла его к машине, он смотрел на Эгги через ее плечо.

— Ты в порядке? — спросил Кристиан, когда они отъехали. — Ты очень бледная.

— Ничего подобного. Он не хотел ехать.

— Я его понимаю.

— Нет, Кристиан, я не шучу. Мне пришлось буквально отрывать его от Эгги. Такое впечатление, что он больше хотел быть с ней, чем со мной.

Кристиан обогнал едущую впереди машину:

— Не говори ерунды. Возможно, он просто устал или еще что-нибудь.

— Нет. — Рут смотрела в окно и пыталась уразуметь, что она только что видела. — Нет, тут что-то большее. Неправильное.

— Нельзя получить все, Рут. Ты не можешь оставлять их на всю неделю и одновременно хотеть, чтобы они не привязывались к няньке. Радоваться надо, что они так сильно ее любят. Только вспомни про Марка и Сьюзен, у которых нянька сажала Поппи на восемь часов перед телевизором и кормила шоколадной пастой. По крайней мере, мы знаем, что Эгги отлично выполняет свою работу.

Рут взглянула на пристегнутых к детским креслам ребятишек, затем на мелькающие мимо грязные улицы Лондона. Останови машину, хотелось ей крикнуть. Похоже, мы не доберемся благополучно до места. Воздух вокруг них вибрировал, и все казалось болезненно хрупким.