Я припарковалась на стоянке и, толкнув двойные стеклянные двери, вошла в маленький вестибюль. Поскольку я загрузила в себя цыпленка, картофель с подливой, шоколадный слоеный торт и кофейный торт Мейл, то обошла лифт стороной и в качестве наказания стала подниматься по лестнице. Ладно, только один пролет, но это хоть какое-то начало, верно?

Когда я открыла дверь, меня уже ждал Рекс, мой хомяк. Рекс живет в банке из-под супа в стеклянном аквариуме на кухне. Он бросил бегать по колесу, когда я включила свет, и замигал на меня, топорща усики. Мне нравится думать, что это «добро пожаловать домой», но скорей всего это значит «кто включил этот чертов свет?». Я дала ему изюмину и маленький кусочек сыра. Он сунул еду за щеки и исчез в банке. Вот и пообщались с моим соседом по квартире.

В прошлом Рекс иногда делил свой статус сожителя с трентонским копом Джо Морелли. Морелли на два года старше меня, на полфута выше, а его пушка больше моей. Морелли начал заглядывать мне под юбку, когда мне было шесть, и никак не избавится от этой привычки. Недавно у нас возникли некоторые разногласия, поэтому в моей ванной комнате отныне нет места зубной щетке Морелли. К несчастью, из сердца и из головы выкинуть его куда труднее, чем из ванной. Все же я стараюсь.

Я достала из холодильника пиво и уселась перед телевизором. Попереключала каналы, наткнулась на несколько интересных, но особенно ничего не приглянулось. У меня стояло перед глазами фото Эвелин и Энни. У них был такой счастливый вид. У Энни рыжие кудряшки и бледная, как у всех рыжих, кожа. Эвелин зачесала каштановые волосы назад. Сдержанный макияж. Она улыбалась, но не так, чтобы выступили ямочки.

Мамочка и ее деточка… и мне полагалось найти их.

Когда я на следующее утро вошла в залоговую контору, Конни Розолли сидела, держа в одной руке пончик, в другой чашку кофе. Она подтолкнула локтем коробку на своем столе, при этом рассыпав сахарную пудру со своего пончика прямо на свои буфера.

— Угощайся, — предложила она. — Судя по твоему виду, тебе требуется подкрепиться.

Конни — секретарша. Она отвечает за мелкие статьи расходов и пользуется этим вовсю, покупая пончики, папки-регистраторы и финансируя время от времени случавшиеся поездки в казино в Атлантик-Сити. Было начало девятого, но Конни во всеоружии встречала день: глаза подведены, ресницы накрашены, губы в ярко-красной помаде, кудри взбиты в высокий начес. Я же, в свою очередь, позволяла дню постепенно подкрадываться ко мне. Я как попало завязала волосы в хвост и надела обычную трикотажную футболку, джинсы и ботинки. Махать кисточкой в окрестности глаз мне показалось сегодня опасным маневром, потому этим утром я явилась миру а-ля натюрель.

Я взяла пончик и огляделась:

— Где Лула?

— Опаздывает. Она всю неделю опаздывала. Без уважительных причин, между прочим.

Лулу наняли вести делопроизводство, но по большей части она делает, что хочет.

— Эй, я все слышу, — предупредила Лула, возникая в дверях. — Нечего тебе трепаться обо мне. Я опаздываю, потому что хожу теперь в вечернюю школу.

— Ты ходишь туда раз в неделю, — напомнила Конни.

— Ага, но мне ведь приходиться учиться. Не похоже, что это дерьмо идет легко. Знаешь ли, мой опыт в прежней профессии «про» вряд ли тут поможет. Не думаю, что мои выпускные экзамены будут на тему, как отдрочить чей-то член.

Лула на пару дюймов ниже и на много фунтов тяжелее меня. Одежду она покупает в отделе для изящных женщин, а потом втискивается в нее. У большинства такое не сработало бы, а Луле такое по плечу. Лулавтискивается в жизнь.

— Так что происходит? — спросила Лула. — Я что-то пропустила?

Я отдала Конни квитанцию за сдачу тела Полсона.

— Вы, ребята, что-нибудь знаете об опекунских залогах?

— Они относительно новые, — отвечала Конни. — Винни с ними еще не работал. Слишком ненадежные. В округе с ними только Себринг имеет дело.

— Себринг, — повторила Лула. — Не тот ли парень с красивыми ногами? Я слышала, что у него ноги, как у Тины Тернер. — Она опустила взгляд на свои ноги. — У моих ног тоже цвет что надо, просто их слишком много.

— У Себринга ноги белые, — заметила Конни. — И я слышала, что они хорошо ухлестывают за блондинками.

Я проглотила остатки пончика и вытерла руки о джинсы.

— Мне нужно с ним поговорить.

— Тебе сегодня ничего не грозит, — успокоила Лула. — Ты не только не блондинка, но и не накрашена. Что, трудная ночка?

— Не люблю рано вставать.

— Это все твоя личная жизнь, — заявила Лула. — У тебя ее нет, и ничего нет такого, что бы вызвало улыбку на лице. Тебе стоит гульнуть, вот что тебе стоит сделать.

— У меня есть все, что я хочу.

— А что именно?

— Долго объяснять.

Конни отдала мне чек за поимку Полсона.

— Ты же не подумываешь устроиться на работу к Себрингу?

Тут я рассказала им о Эвелин и Энни.

— Может, мне стоит пойти с тобой к Себрингу и поговорить, — предложила Лула. — Вдруг нам удастся уговорить его показать нам ноги.

— Не стоит, — отказалась я. — Я могу сама справиться.

И я не особенно хотела увидеть ноги Леса Себринга.

— Послушай. Я даже сумку не успела положить, — сказала Лула. — Я готова пойти с тобой.

Мы с Лулой буравили с секунду друг друга взглядами. Я все равно проиграю. И даже видела как. Лула просто вбила себе в голову увязаться за мной. Наверно, не хочет возиться с документами.

— Ладно, — сдалась я, — но никакой стрельбы, никаких наездов, никаких просьб задрать штанины и показать ноги.

— У тебя слишком много правил, — недовольно заметила Лула.

Мы проехали на «Си Ар-Ви» в центр и припарковались рядом со зданием, где располагалась вотчина Себринга. Залоговая контора находилась на первом этаже, а над ней у Себринга значился еще ряд офисов.

— В точности как у Винни, — заметила Лула, обозревая пол с ковровым покрытием и свежеокрашенные стены. — Только похоже на то, что здесь работают люди. И взгляни наэти кресла для клиентов… на них ни пятнышка. И у секретарши нет усов.

Себринг препроводил нас в личный кабинет.

— Стефани Плам. Наслышан о вас, — сказал он.

— Я не виновата, что сгорело то похоронное бюро, — оправдывалась я. — И я почти не стреляю в людей.

— Мы о вас тоже наслышаны, — обратилась к Себрингу Лула. — Говорят, у вас великолепные ноги.

Себринг был облачен в серебристый серый костюм, белую рубашку и красно-бело-синий галстук. Он излучал респектабельность от кончиков черных лаковых туфель до кончиков идеально подстриженных волос. И за вежливой улыбкой политика, казалось, не кроется никакого дерьма. С секунду он изучал Лулу. Потом задрал вверх штанину.

— Что ж, полюбуйтесь на эти колеса, — предложил он.

— Вы, должно быть, тренируетесь, — подтвердила Лула. — У вас превосходные ноги.

— Я хотела поговорить с вами по поводу Мейбл Марковиц, — обратилась я Себрингу. — Вы подписали ее на опекунский залог.

Он кивнул:

— Я помню. У меня кто-то по расписанию должен навестить ее сегодня. До сих пор она не шла нам навстречу.

— Она живет в одном доме с моими родителями, и я не думаю, что она знает, где ее внучка.

— Очень жаль, — сказал Себринг. — Вы знаете об опекунских залогах?

— Не очень много.

— ПАЗА, известная всем, как Профессиональная ассоциация залоговых агентств, работала с Центром по пропаже и эксплуатации детей, чтобы законодательно воспрепятствовать родителям похищать своих собственных отпрысков. Идея очень простая. Если покажется вероятным, что кто-то из родителей или оба удерут в неизвестном направлении, то суд может назначить опекунский залог.

— Так это похоже на залог для преступников, но здесь страхуют ребенка, — догадалась я.

— С одной большой разницей, — возразил Себринг. — Когда криминальный залог вносится поручителем, а обвиняемый не является в суд, то поручитель штрафуется на сумму залога в пользу суда. Поручитель может устроить охоту на обвиняемого, вернуть его в систему и надеяться на возмещение. В случае опекунского залога поручителя штрафуют в пользу другого родителя. И предполагается, что деньги используются на поиски ребенка.