Там, при свете лучинки, она присела у бадейки с водой и плеснула на плечо, смывая пугающе яркую кровь и переливчато-белёсые потёки. Слёзы катились по дрожащим губам, солёно щекоча.

«Прости, Жданка… Не надо, от воды хуже будет. Дай, я вылижу».

От прикосновения горячих рук Млады Ждана содрогнулась. В желтовато-янтарном отблеске пламени на подбородке женщины-кошки блестели серебристые капли, чуть розовые от примеси крови.

«Что это… такое белое?» – всхлипнув, пробормотала Ждана.

Зачерпнув горсть воды, Млада ополоснула рот и подбородок, с усмешкой бросила:

«То, отчего бывают дети». – И её язык горячо и влажно защекотал плечо девушки, подбирая алые струйки.

Боль быстро стихала, кровотечение остановилось. На плече Жданы остались только аккуратные дырки от зубов, которые Млада завязала чистой тряпицей.

«А почему раньше у тебя такого не было? – робко спросила девушка. – Ну… этого белого».

Млада усмехнулась.

«”Это белое” – семя… Ну, удерживала во рту потому что. А сейчас не удержала. – И, тихонько поцеловав повязку, добавила виновато: – Прости, что куснула. К утру уже заживёт».

И правда – зажило. Вот только синяки на рёбрах остались от медвежьих объятий, и даже от ласкового взгляда Млады сердце Жданы охватывало лёгкое содрогание. Утром та собралась в обход вверенного ей отрезка границы и попросила завернуть ей с собой обед – остатки вчерашнего пирога. Горные вершины рдели утренним румянцем, а над озером ещё стлалась синяя мгла. Когда Ждана увязывала узелок, руки Млады заскользили по её бёдрам и талии, обняли, а дыхание защекотало ухо. Место укуса ёкнуло, Ждана застыла.

«Ладушка… Ну, не дрожи, – горячо шепнула Млада. – Прости. Я не буду больше кусаться. Ну, поцелуй меня».

Ждана нерешительно обернулась и протянула губы навстречу влажной щекочущей ласке. Глаза Млады лучились незабудковым теплом, и сердце девушки согрелось.

«К ужину что сделать?» – спросила она, коснувшись кончиком носа щеки Млады.

«Я днём принесу какую-нибудь дичину», – пообещала та, ещё раз приникла к губам Жданы сладким до замирания души поцелуем и выскользнула из дома.

Потянулись дни, похожие один на другой, но Ждана не тяготилась скукой, находя себе занятия. Покончив со стряпнёй, стиркой и уборкой, она садилась в светлице к окошку – вышивать. Под её ловкими пальцами оживали петушки, загорались солнышки, расцветали цветы. Помня уроки Зорицы, Ждана призывала Лаладу и вкладывала в каждый стежок тепло и нежность, пожелание благополучия и здравия Младе, мысленно целуя её глаза.

Жили они сытно: птица и рыба на столе не переводились, да и мясо бывало часто. Однако, когда Ждана заглядывала в гости к семье своей избранницы, Крылинка норовила сунуть ей что-нибудь съестное – пирожки, ватрушки, корзинку яиц, крынку сметаны, кувшин молока, а порой – пару пухлых, ещё дышащих печным жаром пшеничных калачей. Ждана из гордости упиралась, не хотела брать, но Крылинка просто впихивала ей гостинцы в руки – как тут поспоришь? Да и калачи… М-м! Запашистые, с пылу-жару – как не съесть прямо на месте с кружкой молока, обмакивая в мёд и наслаждаясь тёплой добротой мякиша и хрустящей корочкой?

Млада несла сторожевую службу в две смены – то днём, то ночью. Пока ни с кем из своих сослуживиц она не спешила знакомить Ждану, объясняя такую скрытность тем, что до свадьбы лучше от этого воздержаться, и девушка с утра до вечера сидела одна, лишь иногда наведываясь в гости в Кузнечное. А между тем лето рассыпало наконец свои ягодные сокровища. Поддавшись на ласковые уговоры, Млада согласилась однажды взять Ждану с собой в дневной дозор. По-звериному мягко ступая ногами в кожаных чувяках, она кралась впереди, ласкаемая солнечными зайчиками, а следом шагала Ждана с лукошком. Исходив эти окрестности вдоль и поперёк, синеглазая защитница Белых гор знала все ягодные места, и ей ничего не стоило провести Ждану по ним, а волшебное кольцо помогало сократить путь. Разговаривать не разрешалось: попытки начать беспечную болтовню Млада пресекала строго-ласковым «ш-ш!» и приложенным к губам пальцем. Её взгляд задумчиво блуждал, устремлённый вдаль, а временами женщина-кошка останавливалась со странным, нездешним выражением на лице. Ждана благоговейно молчала, зная: это Млада так «слушала». Каждая из них занималась своим делом, но Ждане порой хотелось разрушить эту досадную стену отрешённости, которой её избранница отгородилась от неё. Как же привлечь к себе внимание? Ждана прикидывала так и этак. Может, чего-то испугаться? Или притвориться, что подвернулась нога? Нет, ронять лукошко не хотелось: ягоды рассыплются, собирай их потом в траве… Вдруг Млада застыла, словно почуяв что-то или кого-то.

«Что…» – шёпотом начала было Ждана, но властный взмах руки оборвал её на полуслове.

Взгляд Млады был прикован к зарослям соснового молодняка. Чувствуя спиной холодок беспокойства, Ждана тоже всмотрелась в тень под ещё невысокими деревцами, а когда Млада начала осторожно, неслышно вытаскивать из кожаного чехла на поясе нож – всерьёз испугалась. Какая неведомая опасность таилась в нежно-зелёной хвое, с виду такой спокойной и солнечной? Дикий зверь? Не успела Ждана моргнуть, как Младу словно ветром снесло с места… Это был не прыжок и не разбег: женщина-кошка просто смазанным, размытым вихрем обрушилась на кучку пушистых сосенок. Треск веток, тревожное колыхание тонких макушек – и уже через мгновение Млада победно возвращалась, одной рукой вытирая окровавленное лезвие о бедро, а в другой неся за лапы обезглавленную тушку крупного рябчика.

«Обед», – плотоядно мурлыкнула она.

Подняв птицу над головой, Млада стала ловить ртом текущую из перерезанной шеи алую струйку. Крылья обезглавленного рябчика судорожно хлопали, как живые, а Млада с удовольствием глотала ещё тёплую кровь. Ждане не пришлось прибегать ни к каким умышленным уловкам: дурнота накрыла её тошнотворно-душным колпаком, унесла землю из-под ног, и пришлось прислониться к стволу, чтобы не упасть. Млада же, вволю напившись крови, присела и принялась тут же ощипывать птицу, пока тушка не успела остыть. Ветерок относил лёгкие, пушистые пёрышки в сторону, из-под них постепенно проступала, оголяясь, пупырчатая, голубовато-розовая кожа. Без перьев рябчик оказался не таким уж большим.

«Ещё б одного добыть, – раздумчиво проговорила Млада, оценивая тушку. – А лучше парочку: тут мяса-то – всего на один укус, полакомиться только. Подожди-ка…»

Положив ощипанную птицу на землю, женщина-кошка пружинисто поднялась, вслушиваясь в зелёный лесной покой, после чего, прыгнув куда-то вбок, исчезла из виду. Девушка тем временем, чтобы справиться с тошнотой, села на траву, прислонившись спиной к сосновому стволу, и кинула в рот несколько кисловатых ягод брусники, потом выбрала и отправила вслед за ними синие бусинки голубики. Ягода лежала в лукошке вперемешку: какая попадалась, ту Ждана и собирала в тех местах, по которым её водила Млада. Рядом на земле осталась сумка женщины-кошки – с хлебом, крутыми яйцами, куском жареной утки и флягой воды, а возле неё в траве валялась занятная вещица – железная птичка с щелью на конце длинного, как у трясогузки, прямого хвоста.