Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В Казани, в реальном, организовал марксистский кружок, а из нескольких таких кружков была создана молодежная революционная организация учащихся средних школ, и он стал председателем ее руководящей четверки, в которую входили Аросев, Тихомирнов и Мальцев. В училище «тянул» на золотую медаль, но в 1909 году, за полмесяца до выпускных экзаменов, его исключили и арестовали. Только одному из руководящей четверки, Виктору Тихомирнову удалось избежать ареста, уехав за границу. Там он установил связь с Лениным и некоторое время был его секретарем.

«Очень хороший товарищ. Сколько таких мне встретилось в жизни, сколько не дожило до Октября», — говорит хозяин. Сам он прошел все, что было уготовано коммунистам. Аресты, застенки, побеги, жизнь на нелегальном положении… «Сидел во всех основных тюрьмах царской империи. А после первого ареста меня сослали в Вологодскую губернию, в Соль-Вычегодск. Поселился в комнате с ссыльным эсером Суриным. Ничего парень был. Правда, потом оказался провокатором, и в 1917-м его убили. Мы с ним мирно сосуществовали днем, а по вечерам забивались по углам и штудировали каждый свою литературу. Когда моя ссылка подходила к концу, он прислал письмо: „Сюда приехал Сталин. Знаешь, кто это? Кавказский Ленин!“ Но я уехал раньше, и познакомились мы уже в Питере».

Первая ссылка продолжалась два года, и по срокам он ее отбыл, как сам говорит, добросовестно. В 1911 году приехал в Петербург, сдал экстерном экзамены за реальное училище и поступил на экономическое отделение Политехнического института. Учеба политических поощрялась властями: предполагалось, что она отвлечет от революции. Однако здесь-то, в столице, среди рабочего класса, он и созрел как революционер.

«В то время в Питере шла острая борьба между большевиками и меньшевиками. Меньшевики выдвинули идею построить так называемый „Рабочий дворец“ — центр пропаганды культуры среди рабочего класса, а большевики предложили не дворец создать, а ежедневную рабочую газету. Мы своего добились, и наша „Правда“ сразу стала популярной среди рабочих. До приезда Сталина мне пришлось организовывать „Правду“, выход первых ее номеров».

Он работает секретарем редакции. Здесь, сначала заочно, с переписки, началось его общение с Лениным. Ильич из эмиграции руководит газетой, почти ежедневно присылает на его имя письма и статьи. В 1912 году основные члены ЦК во главе с Лениным были заграницей, и Вячеслав Михайлович становится членом Русского бюро ЦК. В «Правде» он проходит «академию Ильича». Здесь же его несколько раз арестовывают и высылают. Есть кинотрилогия о Максиме, где главную роль исполняет Борис Чирков, кстати, племянник Молотова, и, надо сказать, кое-что в этом фильме актер использовал из биографии своего родственника. «Мне, как и Максиму, — говорит Вячеслав Михайлович, запретили жить сначала в 49 городах империи, потом в 63. Напали на след в Москве, арестовали и отправили в Сибирь». Это уже 1915 год.

Поезд привез в Иркутск, а потом 200 километров пешком, по этапу, до Верхоленска, по 25 километров в день, вместе с уголовниками. Хорошо, что не заболел в пути, не заразился, только ноги сильно сбил. Оставили в селе Манзурка, где и встретил новый, 1916 год. В просторной избе собрались ссыльные, в одной половине — большевики, в другой — эсеры. И запели — одни «Интернационал», другие «Марсельезу». «Мы этих эсеров в конце концов выгнали из избы, — смеется Молотов, — а я перезимовал и удрал в Питер. Снова на нелегальное положение…»

Молотов говорил:

— Пока есть империализм, пока существуют классы, на подрыв нашего общества денег не пожалеют. Да и не все люди неподкупны. Когда до революции был разоблачен провокатор царской охранки Малиновский — депутат Государственной думы, большевик, член ЦК РСДРП(б), лучший наш оратор, Ленин не поверил. Живой такой человек, оборотистый, умел держаться, когда нужно — с гонором, когда надо — молчаливый. Рабочий-металлист, депутат от Москвы. Я его хорошо помню, не раз встречался с ним. Внешне немножко на Тито похож. Красивый, довольно симпатичный, особенно если ему посочувствуешь. Л как узнаешь, что это сволочь, — так неприятный тип! Меньшевики сообщили нам, что он провокатор. Мы не поверили, решили: позорят большевика. Но это была правда. После революции Малиновского расстреляли, в 1918-м, по-моему.

…Вот я «Правду» выпускал, мне 22 года было, какая у меня подготовка? Поверхностная, конечно, юношеская. Ну что я понимал? Хоть и два раза уже в ссылке был. Приходилось работать. А эти большевики старые, где они были? Никто не хотел особенно рисковать. Кржижановский служил, Красин — тоже, оба хорошие инженеры, Цюрупа был управляющим поместьем. Киров — где-то журналистом в маленькой провинциальной газете, не участвовал в реальной борьбе. Я уже не говорю о Хрущеве — такой активный всегда, а в партию вступил только в 1918 году, когда все стало ясно.

Кого только не было в ту пору… Я себя никогда не считал старым большевиком. Вот иду по Новодевичьему кладбищу — там на одной могиле есть такая надпись: «Боец из старой ленинской гвардии Иванов». А в скобках Канительщик. Это у него кличка такая. Прозвали по какому-то случаю, может, и случайно, но надо же так влепить ему на могиле! Да еще написали: «От друзей». Вот эти старые большевики… Я, между прочим, никогда не считал себя старым большевиком — до последнего времени. Почему? Старые большевики были в 1905 году, большевики сложились до пятого года.

— А вы в шестом мальчиком были? — говорит Шота Иванович Кванталиани.

— Ну, мальчиком я был… Какой я там большевик? Печатался там…

— В 16 лет, в 1906 году вы были членом партии!

— Ну и что, в 16 лет? Какой я старый большевик?

— В 1912 году «Правду» выпустили.

— Ну, я уже, конечно, в период революции, после революции мог считать себя старым большевиком, но рядом сидели бородачи, которые в 1905-м уже командовали, возглавляли… Вполне в отцы годились, вполне, конечно. Я прислушивался к ним, правда, хотя я вместе с тем довольно высоко наверху стоял, а перед Февральской революцией был в Бюро ЦК, один из трех, и в революции участвовал активно, и все-таки я еще не из старой ленинской партии 1903–1904 годов. Но я очень близко к этому примыкаю, очень близко. Это факт. Но по молодости лет не мог я быть в 1903 году. А в шестнадцать успел уже. Успел, да.

…8 лет продолжались его ссылки, тюрьмы, подполье. Хорошо запомнил эти годы. Работал в «Правде», вел революционные кружки на питерских заводах. На какие средства существовал? В ссылке получал от царских властей 11 рублей в месяц («Это гроши. Правда, корова стоила 25 рублей, но я корову не покупал»). А в подполье где только не служил — и бухгалтером в журнале «Современный мир», и музыкантом в ресторанах. Он неплохо играл на нескольких музыкальных инструментах, пел, — надо сказать, музыкальные способности в семье достались не только ему, но и остальным братьям, а Николай Михайлович стал известным композитором.

В годы подполья пришлось быть и Михайловым, и Рябиным, и Самуилом Марковичем Брауде, и Яковом Каракурчи. Осенью 1916 года в Озерках, около Питера есть район такой, снимаю квартиру, даю задаток. — А как ваша фамилия? — Моя фамилия Каракурчи. — Не грузин будете? — Я немного греческой крови. — Поселился. Иду как-то по Литейному мосту, навстречу Демьян Бедный, старый знакомый по «Правде», стал печататься в других изданиях — там побольше гонорар был. Мы пришли к нему в кабинет, он работал в каком-то общественном кадетском комитете, барином выглядел в кабинете.

— Как живешь? — спрашивает Демьян.

— На нелегальном положении. По паспорту я теперь Яков Михайлович Каракурчи.

Демьян хохотал до слез. А мне этот Каракурчи был нужен потому, что он студент и, стало быть, может жить без паспорта, поскольку у него есть студенческий вид на жительство. К тому ж он горбун и не подлежал призыву в армию, что для меня было важно, ибо шла война. На чью фамилию достану паспорт, тем и был. Однако в своей партийной организации паспорт старался не брать, потому что это было гиблое дело. Охранка работала очень ловко и умело, в ней служили совсем не дураки, и почти в каждой нашей организации сидел провокатор. Февральская революция застала меня как Александра Степановича Потехина…

96
{"b":"169752","o":1}