– Доброе утро, Анна Игоревна! – произнес шеф. – Спасибо, что смогли заглянуть ко мне!

Анна слабо улыбнулась, подумав про себя, что шеф, глава их аукционного дома, вызывая ее к себе, вряд ли мог представить, что она вдруг откажется или, ссылаясь на неотложные дела, попросит перенести встречу.

Шеф – высокий солидный мужчина, облаченный в дорогущий светло-серый костюм с бледно-желтым галстуком, пожал ей руку. И при этом скосил глаза на перстень, украшавший руку Анны.

– Затейливая вещица! – произнес он, а женщина пояснила:

– Семейная реликвия, так сказать!

Перстень действительно был затейливый – он достался ей от бабушки, которая, в свою очередь, унаследовала его от своей бабки. Нет, он не был особенно дорогим – аметист, нефрит, яшма, – однако был выполнен неизвестным мастером в конце девятнадцатого века, причем мастером, явно обладавшим вкусом и фантазией. Да и первые буквы названий камней – аметист, нефрит, яшма – было своего рода кодом, шифровавшим ее имя, как, впрочем, и имя ее бабушки, и бабки ее бабушки: Аня.

– Прошу вас, садитесь! – произнес шеф и указал на кресло, стоявшее около огромного письменного стола. Анна осторожно опустилась на кожаную обшивку и задумалась о том, отчего шеф внезапно вызвал ее к себе.

Нельзя было сказать, что это происходило регулярно. Вернее, владелец их аукционного дома не так уж часто общался с рядовыми сотрудниками, а ведь она была именно такой – рядовой сотрудницей. Искусствовед, один из многих, что трудились в аукционном доме «Комильфо». Шеф, конечно, время от времени появлялся у них на планерках, однако предпочитал большую часть времени проводить в своем шикарном загородном особняке или за границей, перепоручая управление своим весьма доходным бизнесом надежным людям: в первую очередь своему кузену Михаилу Аркадьевичу.

Анна была взволнована, однако старалась не показать этого. Когда ей позвонила секретарша шефа и сказала, что тот желает видеть ее, причем немедленно, она тотчас стала припоминать все огрехи в своей работе и всерьез задумалась над тем, не вызывал ли он ее к себе, чтобы сообщить пренеприятное известие: что отныне она более не является работницей уважаемого и известного столичного аукционного дома, специализировавшегося на продаже произведений искусства и драгоценностей русских мастеров.

Поэтому, прежде чем отправиться к шефу, Анна быстро забежала в туалетную комнату, чтобы перед зеркалом поправить макияж и убедиться в том, что выглядит она достойно. Если уж терять работу, то, так сказать, во всеоружии.

Убедившись, что все в полном порядке, она приказала себе перестать волноваться и, как всегда в подобных ситуациях, стала машинально крутить фамильный перстень. Она улыбнулась своему отражению, поправила каштановую прядь волос, выбившуюся из прически, сняла с шеи шелковый шарфик, а потом стала срочно снова повязывать его. Наконец она посмотрела на себя и подумала о том, что ей тридцать лет, что почти шесть из них она работает в аукционном доме, что она зарекомендовала себя с лучшей стороны – так отчего же кому-то в голову придет уволить ее?

Но если речь шла не об увольнении, значит, шеф хотел предложить ей повышение? Так и есть, ведь ходили невнятные слухи о том, что место главного искусствоведа вот-вот освободится. Неужели его предложат ей?

Странно, но мысль о том, что она не потеряет свое место, а получит иное, высокопоставленное и гораздо лучше оплачиваемое, окончательно выбила ее из колеи. Анна заметила, что у нее вдруг начали дрожать руки, а оттенок лица, кажется, по цвету сравнялся с шелковым шарфиком и стал нежно-зеленым. Поэтому она сорвала шарфик с шеи, запихала его в карман пиджака и решительным шагом двинулась прочь из туалетной комнаты, вдруг поняв, что провела там почти двадцать минут – и это несмотря на то, что секретарша шефа сказала, что тот ожидает ее немедленно!

И внезапно она обнаружила, что дверь не открывается. Как такое могло быть, Анна не понимала – ведь она вошла сюда, но отчего-то не могла выйти! Дверь намертво заклинило.

Чувствуя, что ее трясет, Анна вернулась к умывальнику, облокотилась на мраморную доску и велела себе собраться с силами. Она вытащила мобильный телефон, желая позвонить в свой отдел и сообщить, что она не может выйти из туалета (понимая, что это надолго станет потом темой для идиотских шуточек).

Она стала набирать номер, который знала наизусть, и вдруг обнаружила, что связи в туалетной комнате нет. Как она ни держала телефон, в какую сторону его ни крутила, как ни поднимала над головой, все было бесполезно. Сигнал отсутствовал, и позвонить коллегам Анна никак не могла.

Единственное, куда она могла позвонить, – так это в милицию и службу спасения. Но не трезвонить же туда, заявляя, что отчего-то не может выйти из туалета, и не просить вызволить ее из заточения! Еще чего – сочтут дурацким розыгрышем и не отнесутся серьезно к ее звонку!

Высоко, под самым потолком, Анна заметила крошечное вентиляционное отверстие. Недолго думая, она быстро взгромоздилась на мраморную плиту рукомойника, хотя сделать это в туфлях с высокими каблуками было не так-то просто. Балансируя на краю, Анна поднесла телефон к зарешеченному отверстию – и, о чудо, на экране телефона появился значок, что аппарат поймал связь.

Возликовав, Анна нажала кнопку, и отступила чуть назад, но вместо гладкой поверхности мраморной столешницы почувствовала под собой пустоту, судорожно взмахнула руками – и выпустила телефон, который тотчас полетел вниз.

Раздался противный треск, Анна увидела, что телефон лежит в мраморном рукомойнике, причем, судя по тому, что от него отлетели пластмассовые части, больше он не функционировал.

И как же она выберется из своего невольного заточения? Неужели будет сидеть в туалете до вечера, пока не придет уборщица? Как будто… Как будто не суждено ей попасть на прием к шефу, который, конечно же, недоумевает по поводу того, отчего Анна Игоревна Енгалычева заставляет его ждать.

Все еще находясь на мраморной столешнице, Анна склонилась над рукомойником, пытаясь выудить оттуда остатки телефона, – и в этот момент каблук под ней вдруг подвернулся, и она полетела куда-то вбок. И грохнулась бы на пол, если бы не вцепилась в последний момент в сияющий бронзовый кран. Анна осторожно выпрямила ногу, все еще опасаясь, что упадет на пол, и в этот момент дверь туалетной комнаты безо всяких проблем распахнулась, и на пороге она увидела одну из своих коллег, Татьяну.

Та во все глаза уставилась на Анну, которая в странной, неловкой позе застыла на мраморной столешнице. Анна увидела, как поползли вверх выщипанные бровки Татьяны (она не то чтобы конфликтовала с вошедшей, однако ей пришлось пару раз поправить огрехи в искусствоведческой экспертизе коллеги. Чего Татьяна ей, конечно же, прощать не намеревалась!)

– Аня, ты чего? – спросила Татьяна странным тоном, и Анна поняла – так и есть, самое позднее через четверть часа сплетня о том, что «эта зазнайка Енгалычева занималась художественной гимнастикой с уклоном в Камасутру прямо на умывальнике в дамской комнате», разнесется по всему аукционному дому: сплетницей Татьяна была первостатейной.

Внимание же Анны было сосредоточено на двери, ручку которой Татьяна выпустила из рук. Неужели сейчас дверь снова захлопнется и они окажутся в заточении, на этот раз только уже вдвоем? Худшей напарницы по несчастью, чем Татьяна, Аня вообразить себе не могла.

– Дверь! – крикнула Анна, но было поздно. Дверь, мягко хлопнув, щелкнула замком и встала на свое место. Анна сползла с мраморной доски и бросилась к двери.