Спокойно шуршат песчинки, истекая воронкой в хрустальном конусе вселенских часов, отсчитывают последние мгновения умирающего мира.

Ванко поудобнее устроился на трухлявых опилках и листве, устилающих пол чердака. Через прорехи в прохудившейся после зимних ветров крыше обстановка как на ладони. Опустошенно, не по-домашнему, раскрыты двери семейных изб. Еще не умер хутор, а по улицам уже будто смерть прошла. Ощущение, словно мертвые в своих домах затягивают в безмолвное послесмертие окружающее пространство. Оживление со стороны глухой стены – цепочкой просочились к ней темные тени. Прижались в ряд к округлым бревнам и потекли в стороны к углам, к незащищенным окнам.

Эх, промашку дал старейшина – надо бы и наверх снарядить пару охотников, отсекли бы стрелами непрошеных гостей. А может, и наоборот – специально решил не привлекать внимание к чердаку, дать шанс спастись хоть части подопечных.

Ужом на животе мальчик скользнул к люку, свесил голову.

– Сзади, с боков крадутся, в окна! – скороговоркой зашептал он в темноту.

– Хоронись, сынок, сейчас начнется. Смотри, если что, с малышами за старшего будешь, бегом в лес, спасай род.

Ванко отполз и вместе со всеми затаился у чердачного окошка, аккурат со стороны злосчастной тыльной стены. Поэтому он уже не видел, только слышал по звону стекол, треску переплетов и звукам падения тяжелых предметов, что началась последняя атака.

Почти одновременно в два противоположных окна, ломая все на своем пути, влетели и шумно покатились по настилу массивные деревянные чурки, подобранные, наверное, где-то на заднем дворе. Запоздало щелкнули самострелы, пронизывая болтами пустое пространство. Не дожидаясь, пока перезарядят свое оружие уставшие от ожидания защитники, вламываются внутрь с каждой стороны один за другим несколько наемников.

Ловко, руками вперед в узкие проемы, они приземлялись на скрипящие осколки стекла и кувырком уходили в стороны с линии обстрела. Сивый не стрелял вместе со всеми. Не зря медлил палец на спусковой скобе, однако движения противника были настолько стремительны, что стрела лишь чиркнула по ребристому упругому наплечнику, не причинив сколько-нибудь существенного вреда. Недруг вскочил на ноги перед старейшиной, тот наотмашь ударил самострелом, стальные крылья высекли искры, встретив на своем пути лезвие ятагана.

Отчего родившиеся после войны, как правило, значительно уступают в силе и ловкости тем, кто вышел из лона матери до Страшной Ночи? Какие ужасные силы были освобождены из оков полторы дюжины лет назад, что люди, встретившие первые порывы Урагана в зрелом возрасте, оказались выносливее взрослевших во время и после Сумерек мира? Быть может, потому кажущийся древним стариком человек практически на равных противостоит дерзкому напору, когда другие в бессилии гибнут под стремительными росчерками безжалостного металла?

Через момент после начала атаки от стены дома напротив третьего окна молниеносно отделяется гибкая фигура и, плавными движениями уклоняясь от выстрелов защищающих этот проем охотников, влетает внутрь. Не так, как предыдущие нападающие, именно воспаряет, как ангел, как демон, в дребезге и хрусте, единым движением сгруппировавшись в момент удара и твердо становясь на ноги при приземлении. Из ниоткуда в руках возникают сверкающие лезвия. Тело изящным маятником раскачивается из стороны в сторону, сталь рисует в воздухе замысловатые пируэты, в мгновение сметая двух вставших на пути мужчин.

Схватка затихает так же быстро, как и началась, – в одном углу охотник и две женщины за его спиной щетинятся топорами от наседающих троих наемников, в центре кружат Сивый со своим противником, последний из явившихся с интересом осматривает поле боя. Остальные уже мертвы, и ноги оскальзываются на пропитанных их кровью досках пола.

– Может, урод, легкой смерти ищешь? – вкрадчиво спрашивает воин, со стороны наблюдая за поединком старейшины.

Падает защитник женщин, в последнем движении стараясь дотянуться оружием до своего убийцы. Старик, будто булавой, орудует тяжелым арбалетом, отбивая яростные атаки.

– Ну, полюбуйся сначала, как твоим детям кишки выпускают, – советует неподвижно стоящий владелец двух зловещих клинков.

Всхлипывает, захлебываясь кровью, женщина. Несколько взмахов – вторая обезоружена, схвачена за волосы и брошена в руки главаря. Слав скорбел над телом жены, так с чем же сравнить горе Сивого, наблюдающего, как свирепо уничтожаются те, кто был смыслом его нелегкой жизни все эти долгие годы?

– Смотри. – Волосы женщины намотаны на кулак, голова запрокинута назад.

Она немо, по-рыбьи открывает рот, дугой вперед выгибается тонкое тело, ткань рубахи натягивается на груди. Девушка еле скулит, белое сукно на животе наливается кровью и медленно, слегка поворачиваясь из стороны в сторону, изнутри, разрывая плоть, выныривает хищное стальное лезвие. Сивый не смотрит, он сражается – это его последний бой, и смерть хотя бы одного противника может стать достойным завершением трудного пути. Ему не дают такой возможности. Сзади два клинка, скрещенные, словно ножницы, ловко подрубают сухожилие, и старик опускается на колено. Главарь оскаливается: сейчас будет потеха – слабое утешение после гибели пятерых соратников в таком, казалось бы, легком деле.

Несколько раньше с чердака ссыпаются маленькие фигуры.

– Бегом в лес, – командует Ванко.

Однако какой из него вождь, здесь есть взрослые девушки, они деловито собирают детей и ведут в нужном направлении. Все устремляются к еще запертым воротам, и только Ванко непонятно какой силой тащит в противоположную сторону – к стоящему в глубине двора амбару.

Оглянись мальчик назад, он бы увидел, как бесшумно бросаются им вслед четыре наемника, прикрывавшие снаружи своих товарищей. Страшные в объемистых доспехах, они разделяются – двое за группой детей, двое за одиноким мальчиком.

Что влечет паренька в амбар, какие секреты таит в себе эта постройка? Да никаких, просто там, в одном из закутков, обустроил свое обиталище новый друг – Рахан-Ключник.

Ванко, запыхавшись, ворвался в строение, в темноте пробежал вдоль стойл и опустевших кладовок, свернул в знакомый угол и распахнул низкую неприметную дверь.

Маленькая каморка с высоким потолком и небольшим оконцем, очищенная от пыли и паутины, украшенная грубым столом и деревянным лежаком, крытым охапкой соломы. Раньше в ней, наверное, хранили хозяйственную утварь, теперь комнатка стала временным пристанищем неприхотливого солдата. Скудные рассветные лучи обеспечивали, тем не менее, сносное освещение. Мальчик недоуменно оглянулся – помещение было пусто.

Ванко еще секунду постоял в нерешительности, пока в наступившей тишине не услышал зловещий скрип прикрываемых створок широких амбарных ворот. Паренек бросился назад, выскочил в узкое пространство прохода и оцепенел. Навстречу ему двигались черные силуэты. Их крадущиеся перемещения не предвещали ничего хорошего. Мальчик в ужасе юркнул в пустое стойло и забился в угол в надежде, что остался незамеченным. Прелый запах соломы, как веяние тления в темном склепе, – Ванко мог только уповать, что дробный стук зубов не выдаст его месторасположения. А шелестящие шаги неотвратимо приближались…

Первый преследователь стремительным броском проскочил мимо. Мальчик боялся дышать. Второй сгустком тьмы замер в проеме денника, всматриваясь в скупо освещенный промежуток между низкими перегородками.

– Ну чё, говнюк, свела нас житуха?

Ванко вжался спиной в необструганные доски, судорожно упираясь пятками, будто хотел просочиться в щели.

Знакомый голос. Неприятный, по-юношески ломкий, слышанный ранее и с властными нотками, и в заискивающем исполнении, причем совсем недавно и в другой жизни, где было место радости и развлечениям, – на ярмарке. Неожиданная встреча. Мальчик рад был бы крепко зажмуриться и не видеть происходящего, но, словно завороженный, смотрел на своего палача, не в силах даже закричать.