– Ты, барахольщик, постарайся сегодня день хорошо провести – он у тебя последний.

Реагировать на подобные заявления узник не собирался, разговаривать, как всегда, было лень, тем более что на каторге общались на не всегда понятном жаргоне и сказанное порой трактовали совсем не так, как хотелось.

– А вот жрать не стоит – когда мы тебе кишки выпустим, меньше говна вывалится. – Рука собеседника потянулась к миске.

Человеческие поступки всегда намного красноречивее слов. Можно сетовать, что суровый этикет каторги не позволяет пользоваться всем многообразием столовых приборов. Ножи и вилки – непозволительная роскошь. Но и из оловянной ложки, например, при должном усердии тоже можно сделать вполне приемлемую заточку. Правда, на это нужно время, а у Вика его не было.

Тем хуже пришлось Северу, когда узник с коротким резким замахом вогнал тупую рукоятку ложки ему в ладонь. Жаль – не удалось пригвоздить лапу к столу.

Вик скривился, подавляя бурлящий в крови и абсолютно сейчас ненужный азарт, побуждавший к необдуманным поступкам. Зря – не нужно было выпендриваться.

У Мамоны выдержки оказалось больше. Он цыкнул Северу, и тот послушно потрусил к нему, на ходу выдергивая из ладони согнутый кренделем столовый прибор. Что ни говори, а достоин уважения – ведь сцепил зубы и молчит. Мамона взял из его рук красную от крови ложку и погрозил ей Вику:

– Я тебе ей глаза достану, чернокнижник.

После чего вся четверка встала и ушла. Ложку забрали. Вик попенял на себя за неосмотрительность. В смысле – чем теперь есть? Но на душе плясали бесы – Старьевщик готов был схлестнуться с Мамоной прямо сейчас.

Разум все же пытался одержать верх над эмоциями – Вику всю жизнь приходилось клясть себя за подобные выходки, и… он ничего не мог с этим поделать. Зато такая встряска, такой заряд бодрости! Запоздало пришла мысль, что если узник нужен гоблинам живым, то совсем не обязательно – целым. И поэтому угроза ослепить может быть вполне реальной. К лицу прилила кровь, а очередной выброс адреналина погнал мурашки возбужденного озноба по венам. Такой хороший боевой настрой надо было постараться не растерять до вечера. Все-таки остро стоял вопрос насчет оружия, только оно могло дать в предстоящей схватке возможность оказаться на высоте. И большим сюрпризом для врагов будет совершенная непредсказуемость – Вик не раз убеждался, насколько дезориентирует даже опытного бойца тот факт, что ты в полной мере не чувствуешь своего противника. Это как драться с завязанными глазами.

А еще неплохо, что Севера хоть частично, но все-таки он вывел из строя.

Обозначившийся конфликт с Мамоной, как и предполагалось, не вызвал у охранников должного интереса. Ангиз, которому опять не повезло с днем дежурства, только сочувственно покачал головой.

– Сам нарвался, – сказал он, отводя глаза, – сам и расхлебывай.

Вику не хотелось расстраивать старшего смены, но он сегодня был расположен убивать и калечить – другого выхода не оставили. А за неожиданные трупы нигде по головке не гладят.

Работать его снова отвели в дальний забой – с глаз долой. Вик был спокоен, пребывая в уверенности, что сюда по его душу Мамона не пойдет – причин нет. Расправа должна стать показательной, чтобы другим неповадно. До вечера есть время подготовиться.

Как только Вика вместе с тремя каторжанами оставили одних, он бережно отложил кирку в сторону и уселся на обломок породы. Вереница грузчиков в сопровождении охраны придет ближе к обеду, часа через четыре, а работать сегодня он вообще не намеревался.

– Ты… это… накажут ведь. – Формально Крот, морщинистый каторжанин неопределенного возраста, являлся бригадиром и не прокомментировать такой саботаж не имел права.

Вик вяло посмотрел в его сторону, тот поежился. Хоть кто-то еще боится. Еще больше бригадиру стало не по себе, когда узник ответил. За год пребывания вместе с заключенными Вик не перекинулся с ними и парой слов. Впрочем, ничего особенного он и сейчас не сказал:

– Jedem das seine, – потом, немного подумав, зловеще добавил: – Arbeit macht frei.

Крот побледнел так, словно знал истинное значение этих фраз.

Навряд ли – скорее всего, он принял сказанное за сакральное фонетическое построение. Заклятие, если по-простому. В любом случае слова послужили убедительным доводом, чтобы не мешать пустыми замечаниями.

Вик помассировал ступни, в очередной раз вспоминая ботинки Латына. Хорошо, от постоянного хождения по острому гравию подошвы загрубели – раньше после пятидесяти палок с них бы шкура слезла. А так – вполне терпимо, приходится немного косолапить при ходьбе, но ничего, наступит время драться – еще попрыгает.

Не это главное. Оружие. Ребята Мамоны наверняка не пользуются оловянными заточками. Зачем? У них есть ножи. Не боевые тесаки, конечно, но складники будут у каждого. Что этому возможно противопоставить? Неплохо бы захватить с собой кирку, но инструмент отбирают на выходе из рабочей зоны. Придется обходиться тем, что есть.

Трофейная куртка Латына, помимо своей добротности, обладала еще одной понравившейся особенностью. Снизу, в районе пояса, ее ширина регулировалась двумя кожаными ремешками со стальными пряжками. Хорошие такие пряжки, в которые легко проходили два пальца. Вик перегрыз ремни и примерил эти пряжки на ладони правой руки. Получилось нечто вроде кастета. Если выступающие грани наточить о шершавую породу, таким приспособлением запросто можно нанести болезненное рассечение. Что еще? Он внимательно осмотрел свою одежду в надежде найти еще хоть что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия.

То ли дело раньше… Хоть бы малую толику того арсенала, с которым его обложили в свое время под Курганом. Тогда довелось упокоить, почитай, два отделения и почти оторваться от янычарской погони. Ведь ушел бы, если б не досадная случайность. Эх, былого не вернешь.

Вик задумался. Минимум в бою – щит и меч. Щит – все та же грубая кожа куртки Латына. Когда начнется, можно снять и обмотать вокруг предплечья левой руки – нож блокировать сгодится. Меч… узник скептически осмотрел импровизированный кастет. Даже если заточить – на расстоянии им не поорудуешь. Была вчера мысль – когда рассматривал доски лежака и раздумывал о более достойном применении веревки, что держала штаны. Вик громко хмыкнул, заставив работающих каторжан вжать головы в плечи, верно – должно сработать!

Узник сцепил ладони над головой и до хруста в позвоночнике выгнулся вперед. Засиделся – пора дело делать.

Когда время до прибытия грузчиков сократилось вдвое, Вик подошел к Кроту. Сегодня тому представлялась возможность убедиться, что Старьевщик очень разговорчивый человек.

– Место смени.

– Чегой?.. – не понял бригадир.

Одна из любимых гоблинских примочек – обозначить замах и ржать, наблюдая, как дергается испытуемый, ожидая удара. Наверное, это действительно весело.

В этическом плане между гоблинами и Виком была пропасть. Он был много хуже – ложно замахиваться не стал, а вогнал короткий хук под дых, заставив беднягу сложиться пополам. Подавил желание встретить коленом в противофазе, обернулся к остальным двоим и радостно улыбнулся. Даже если в последнее время все слегка позабыли, кто он такой, случай с Латыном должен был напомнить – в листовках, что клеили на стенах публичных мест в период охоты, Вика характеризовали как асоциального агрессивно-параноидального хищника.

Когда Крот немного отдышался и боязливо попытался выпрямиться, Старьевщик показал ему рукой в сторону места, отведенного при распределении участка работ:

– Там поработай.

Сам по большому счету виноват – никто его за язык не тянул. Бригадир, втянув шею, поплелся махать киркой вместо Вика, а тот вернулся к своим ремешкам-пряжкам.

К обеду планы несколько поменялись – Вик пришел к выводу, что более-менее сносно сможет заточить лишь одну пряжку, но зато подготовит другой небольшой сюрприз. Только услышав в глубине шум приближающихся шагов, узник подобрал кайло и лениво подошел к Кроту. Скептически осмотрел результаты его стараний: