— Дело не в языке, ваше высочество! — Гвендолин шагнула к нему. Она была настолько возбуждена и возмущена, что не могла стоять на месте. — Я никоим образом не возражаю против изучения языка. Просто считаю, что не должна погрузиться в его изучение сразу же по прибытии в страну. В конце концов, в вашей стране широко используется английский язык.

— Да, безусловно. — Принц сложил на груди руки. — Но английский язык связан с колониальным прошлым, а непали — наше настоящее и, главное, будущее.

Она остановилась напротив него и посмотрела ему в глаза.

— Так зачем же вы тогда, ваше высочество, женитесь на европейке? Почему не выбрали непальскую женщину благородного рода, если это ваше будущее?

Он ответил не сразу, сначала нахмурился, потом наклонился к ней и прошептал на ухо:

— Еще не поздно, миледи, посадить вас в самолет и отправить домой.

Гвендолин едва не заскрежетала зубами. Как это по-мужски! Он скорее готов отделаться от нее, нежели пойти на компромисс.

— Может, так оно будет к лучшему. Вы, похоже, совсем не готовы к нашему браку, ваше высочество.

Внезапно он поднял руку и обхватил пальцами ее стройную шею. Гвендолин вздрогнула, но не от страха.

— Не знаю, стоит ли упрекать в этом только меня? За время вашего короткого пребывания в моей стране вы постоянно демонстрируете свое несогласие с тем, что вам предлагают.

Принц притянул ее к себе так близко, что их тела соприкоснулись. Она ощущала исходящий от него жар, самородную силу, властность. На этот раз ей не сбежать. По крайней мере, до тех пор, пока он сам ее не отпустит.

— Что с вами происходит, леди Беатрис? Вас сегодня трудно понять.

— Но почему? Я предельно честна. — Он подавлял ее своей волей, своей силой. Ему не надо было загонять ее в эту ловушку, прижимать к себе так, что она почувствовала себя слабой и беспомощной. — И говорю прямо: у меня возникло впечатление, что мне не позволено иметь собственного мнения.

Принц поглаживал ее шею медленными, мучительно-медленными круговыми движениями больших пальцев. О, как же ей нравились его прикосновения! И как же она ненавидела его доминирующую силу! Ее тело упивалось ощущением его близости, но мозг решительно протестовал против контроля.

— Вам, безусловно, позволено иметь собственное мнение, — спокойно ответил принц. — Но до сих пор оно сводилось исключительно к демонстрации вашего неудовольствия.

— Вы не можете так говорить! Мы провели вместе не больше часа...

Он откинул ее голову назад, чтобы она точно могла видеть всю глубину его негодования. Ледяной взгляд, стиснутые челюсти — он едва сдерживался.

— Вы хоть иногда задумываетесь, прежде чем что-то сказать, миледи?

— А вы хоть иногда задумываетесь, прежде чем начинаете вынуждать кого-то делать то, что вам угодно, вопреки их желанию? Я понимаю, что вы наследный принц, без пяти минут король, но разве другие люди, члены вашей семьи или подданные, не имеют права сказать хоть слово?

— Вы сказали много больше, чем слово! — отрезал он, жестом вынуждая ее замолчать. — Я выслушал все, что хотел и готов был выслушать от вас!

— Но я не буду молчать! — воскликнула Гвендолин, не обращая внимания на прижатый к ее губам палец.

Напряжение было невыносимым, сковывающим. Она никогда еще так не трепетала. Как он ужасал ее! Как волновал! Каким потрясающим, наверное, был бы секс с ним — дикий, яростный, неистовый!

— Не будете?

Гвендолин конвульсивно сглотнула. Никогда в жизни она еще не встречалась с мужчиной столь сильным, столь властным.

— Нет. — Гвендолин вдохнула, пытаясь обрести привычную уверенность в себе.

Голос Беатрис звучал в ее голове, и звучал крайне неодобрительно. Беа, благоразумная и сдержанная, никогда бы не вела себя подобным образом. Она всегда полагалась на такт, дипломатию, тихую убедительность.

Гвен же была ее полной противоположностью. Но она находится здесь не как Гвендолин Пендерлинк, бунтарка-мятежница, а как Беатрис Страттфорд. И принц Нараян Бахадур ожидает от нее именно благоразумного поведения.

Он опустил голову и почти коснулся губами ее щеки.

— Я не могу позволить себе иметь строптивую супругу.

Его глубокий, чуть хрипловатый голос потряс все ее существо. Гвендолин ощутила, как напряглись мышцы живота — от страха и удовольствия одновременно. Ей захотелось прижаться к нему изо всех сил, прикоснуться к его телу, почувствовать на себе его руки, его губы...

Да ты с ума сошла, девочка! — прикрикнула она на себя. Совсем разум потеряла, если желаешь сразиться с принцем таким оружием!

И все же она хотела, отчаянно хотела спровоцировать его, посмотреть, как далеко он разрешит ей зайти. Где та черта, за которую он не позволит ей переступить, что сделает, если все же она попытается.

Власть. Контроль. Требование повиновения. Доминирование. Она сильна в этом. Очень сильна. Настолько, что до сегодняшнего дня еще не встречала мужчины, с которым могла бы померяться силой.

— Современный муж не должен требовать от супруги безоговорочного повиновения. Нет, ему бы стоило приветствовать в жене желание сотрудничать и добиваться взаимного уважения.

Его губы были по-прежнему в опасной близости от ее лица.

— Но женщина не может уважать мужчину, который позволяет ей наступать ему на горло.

— Мне кажется, ваше высочество, что до настоящей минуты вы еще ни разу не позволили мне даже приблизиться к вам, не то что «наступить на горло».

Он приподнял пальцем ее подбородок, заглянул в самую глубину зеленых глаз и увидел там бунтовской огонь, который ей никогда не удавалось спрятать.

— Вы отказываетесь сдаться.

От его прикосновения и взгляда у нее снова закружилась голова.

— А почему я должна сдаваться? Если вы действительно хотите иметь современную образованную европейскую жену с чувством собственного достоинства, то должны только приветствовать мои слова и мысли.

— О, я приветствую их, безусловно. Просто не ожидал, что моя невеста будет оспаривать любое пожелание.

— Я пока еще не ваша невеста. И вы не высказываете пожелания, но предъявляете требования. А это большая разница. И мы оба это понимаем.

Гвендолин откинула голову назад, положила ладони ему на грудь и решительно оттолкнула. Она ни за что не позволит принцу подчинить ее волю своей.

Он оторвал взгляд от ее глаз, перевел на ее губы, на длинную шею и еще ниже, на округлые груди.

— А если я попрошу вас посещать языковые уроки?

Его взгляд волновал ее. Больше, чем просто волновал. На самом деле он так возбуждал Гвендолин, что груди начали болеть, соски напряглись, словно он прикоснулся к ним не взглядом, а рукой.

— Тогда я обдумаю вашу просьбу.

Ее голос стал ниже, в нем появились хрипловатые нотки сексуального желания. Он знает, конечно, знает, не может не знать, что с ней творится.

Принц снова перевел взгляд на ее лицо — на полные губы, на пылающие щеки и наконец на глаза.

— Мы не обязательно должны сражаться по любому поводу.

О, каким тоном он произнес эту короткую фразу!.. Гвендолин ощутила, как по всему телу распространяется тепло — чувственное тепло желания и обольстительного влечения.

— Я сейчас не сражаюсь.

Принц улыбнулся уголком рта.

— Верно. Но я уверен, что это только минутная передышка.

Ох, эта полуулыбка-полуусмешка. Она опасна, очень опасна. Загадочна. Словно он знает о ней все, даже то, чего Гвендолин не подозревает о себе.

— А вам не нравится противоборство?

Принц откашлялся.

— Нет. — Его взгляд смягчился и потеплел. — Мне больше нравится заниматься с женщиной другими делами, особенно если это моя женщина.

Снова «моя женщина». Снова этот собственнический тон. Но она не желает быть чьей-то собственностью.

— Что ж, давайте посмотрим, как у нас это получится, — мягко продолжил принц все тем же хрипловато-сексуальным голосом, так глубоко волнующим Гвендолин. — Леди Беатрис, я прошу вас подумать, не сумеете ли вы счесть возможным для себя посещать уроки языка, истории и культуры моей страны, которые должны начаться через... — он кинул быстрый взгляд на часы, — десять минут. Для меня это крайне важно. Поэтому настоятельно прошу изыскать возможность и как-нибудь втиснуть эти занятия в ваше перегруженное расписание.