Каждый новый день был похож на отрепетированное торжество: оба любовника были склонны к веселью напоказ. Вика покупала наряды, Марк дарил ей брильянтовые цацки, цветы, они выезжали на пикники, отправлялись в прогулки на яхте, устраивали домашние вечеринки, поднимались на крышу и запускали в ночное небо фейерверки, улетали на выходные в Париж или Рим, однажды целую неделю провели в Пальма де Майорка.
Раздражение подступило незаметно. Но Марк помнил тот конкретный день, когда это началось. Он вернулся с работы усталым и злым. Вики не было дома: она выгуливала очередной наряд в очередном ресторане в компании очередной пустоголовой подружки. По бедламу в квартире, точно по кофейной гуще, угадывался ход ее мыслей и очередность действий: она собиралась надеть шелковый комбинезон, но потом передумала, да так и оставила его скомканным на полу; красила ногти на ногах, а резиновые разделители для пальцев оставила на кухонном столе; пила свой любимый приторный мятный ликер и опрокинула бутылку, но вытереть лужу не удосужилась, и Марк едва в нее не вляпался; красилась, как всегда сидя на полу, и весь паркет был завален ее склянками и тюбиками…
Зло пнув ногой какой-то флакон, Марк вдруг подумал: а ведь ему было совсем неплохо одному.
Время шло, он раздражался все чаще и чаще. То, что раньше умиляло в Виктории, вдруг начало казаться отвратительным.
Она была убежденной childfree – не хотела портить фигуру и менять образ жизни. Поэтому иногда вызывала рвоту после еды, а по субботам она делала клизмы из настоя ромашки. И тратила полторы тысячи долларов в месяц на косметологов.
Она не сочувствовала нищете, что было бы логично, а ненавидела, презирала бедных, даже посмеивалась.
Она была эгоисткой.
Неряхой.
Завистницей – не переносила других привлекательных женщин, в их присутствии вела себя настороженно и даже стервозно, словно те могли отнять у нее что-то, по праву только ей принадлежащее.
Упрямой.
Довольно ограниченной…
Марк с удивлением замечал все новые и новые отрицательные черты, но в глубине души понимал: его недуг вернулся. На самом деле Виктория всего лишь не была Верой, вот и все.
И вот сейчас оба рассматривали покосившиеся домики деревни Верхний Лог – он с любопытством, Вика с едва уловимым раздражением. Марк подумал, что одна из этих лачуг была завещана Вере, и вдруг его сердце сжалось в крохотную точку, словно приготовившаяся к взрыву звезда. Что было тому причиной – внезапно ли накатившая ностальгия по выступающим ребрышкам на ее веснушчатой спине, густой ли запах клевера или глубокая голубизна неба? Поскорее бы разобраться, вернуться в Москву, выставить Викторию и остаться одному…
– Смотри, – вдруг сказала Вика, – какая фря.
По обочине дороги медленно брела стройная темноволосая женщина – в Москве Марк не обратил бы на нее внимания, но здесь, в Верхнем Логе, она смотрелась чужеродным элементом, словно коллекционный стул в стиле ампир в интерьерах беднейшей хрущобы.
У нее была ровная смуглая кожа – отнюдь не рваный крестьянский загар, который достается деревенским женщинам на огородных работах. Ухоженные густые волосы зачесаны назад и небрежно прихвачены красивой заколкой. Лицо гладкое, с аккуратно выщипанными бровями и крупными яркими губами, босые ступни изящны и узки. На ней был дорогой шелковый халат в псевдокитайском стиле – в драконах и пионах. Поравнявшись с незнакомкой, Марк понял, что та явно приезжая: давно перевалило за тридцать, а деревенским женщинам, разменявшим четвертый десяток, редко удается сохранить такую нежную красоту. Она была похожа на какую-то кинозвезду латиноамериканского происхождения – не то Сальму Хайек, не то Пенелопу Крус, Марк всегда их путал.
– Прошу прощения… – обратился он к ней, опустив тонированное стекло.
Женщина вздрогнула и не сразу сфокусировала на нем взгляд. Она казалась какой-то потерянной.
– Нашел у кого спросить, у пьянчужки местной! – фыркнула Виктория, как обычно реагируя презрением на яркую красоту незнакомки.
– Вы, случайно, не знаете, где здесь дом Клюквиных? – Марк не знал, была ли у Веры и ее покойной тетки одна фамилия, поэтому решил действовать наугад.
– Чей? – рассеянно переспросила женщина, и ее красиво изогнутые губы дрогнули в слабом подобии улыбки. – Простите, я тут почти никого не знаю… Мы приехали несколько дней назад.
Марк кивнул и уже начал закрывать окно, как вдруг женщина резко подалась вперед и чуть не ударилась лицом о стекло. Вика испуганно отпрянула.
– Извините, – незнакомка нервно облизнула губы и плотнее запахнула на груди халат, – а вы, случайно, не встретили на дороге девочку?
– Девочку?
– Ну да. Маленькую девочку. Ей двенадцать лет, но она выглядит младше. Дочку Дашей зовут… – Голос женщины словно ухнул в невидимую яму, стал обреченным, глухим. – Я проснулась, а ее нет…
– Мы никого не видели. Марк, поехали скорее! – встряла Виктория. И нажала на кнопку стеклоподъемника.
Женщина какое-то время смотрела им вслед – Марк видел это в зеркало заднего обзора. А потом, сгорбившись, побрела по пыльной дороге – босая, растерянная, испуганная.
Он припарковался возле дома, который выглядел более ухоженным, чем остальные: бревенчатый сруб, из трубы поднимается жидкий курчавый дымок, по палисаднику важно разгуливают темно-рыжие куры.
– Сиди здесь, я на минуту, – бросил Виктории, которая наградила его испепеляющим взглядом.
Марк решил не обращать внимания на ее эмоциональный фон. Ничего страшного, Вика справится. В конце концов, не девочка, ботоксом обкололась с ног до головы, хоть и продолжает носить легкомысленные джинсовые шорты.
Подойдя к забору – невысокому, скорее условному, он несколько раз крикнул: «Есть кто?» И только после этого толкнул податливую калитку. Тотчас же из дома навстречу ему выбежала приземистая коренастая бабенка, чьи мягкие волосы взбила в прозрачный пух давно вышедшая из моды вертикальная химия.
Вот она была типичной деревенской жительницей – широкое обветренное лицо с ранними морщинками, в которых намертво впечатался грязноватый загар, серые, чуть навыкате, глаза, смотревшие на явно городского приезжего с подозрением, руки испачканы в тесте.
– Вам кого? – прищурилась женщина.
– Здравствуйте. – Марк воспользовался самой обаятельной из своих улыбок. – Я ищу дом Клюквиных. То есть, возможно, у хозяйки другая фамилия…
– Так Тоня померла давно, – удивилась пучеглазая. – Чегой-то вы теперь о ней вспомнили?
У него сильнее забилось сердце. Марк даже не ожидал, что будет так волноваться. Вернее – он вообще не ожидал напасть здесь на Верин след. В глубине души был уверен, что и пресловутый Верхний Лог, и скончавшаяся тетка, и неожиданное наследство – не более чем плод ее буйной фантазии. Дурацкий предлог, чтобы уйти от него по-английски.
«Ты же знаешь, от стабильности я хирею» – любимая ее фраза.
– Или наследничек? – почему-то обрадовалась тетка. – Да там нечего и наследовать-то, дом почти развалился. За ним не смотрел никто, все разворовали, окна повыбивали… Прошлой зимой упала стена в сарае, огород зарос… Хотя я собиралась посадить там картошку, все равно стоит бесхозный.
– Да нет, я не наследник, – поспешил Марк успокоить алчную соседку. – Я человека одного ищу. Девушку.
– Рыжую? – деловито спросила женщина.
Марк нашарил в кармане ветровки упаковку бумажных платков, вынул один и обтер вдруг вспотевший лоб.
– Да вы сядьте, вон как умаялись, – предложила баба, поняв, что на ее желание самовольно захватить чужой огород приезжий никак не реагирует. – Меня Марьей Петровной зовут. Можно просто Маша. Тоню Клюквину я с детства знала, и рыжую вашу видела. Она ко мне заходила, даже купила молока. Вам, кстати, не надо?
– Можно, – машинально согласился Марк, чем окончательно завоевал расположение хозяйки.
Они присели на узкую лавочку, прибитую прямо к стене дома.
– Ее Верой звали, рыжую девушку, – тихо сказал Марк. И сам содрогнулся – оттого, что вдруг заговорил о ней в прошедшем времени.
