I.
Бѣлкинъ заканчивалъ служебную поѣздку.
Время было къ награднымъ, и предоставлялся удобный случай еще разъ напомнить о себѣ. Третiй годъ все обѣщаютъ переводъ въ губернскiй городъ, гдѣ всякихъ прибавочныхъ рублей на пятьсотъ больше, а не даютъ! Чортъ знаетъ! Надо же, наконецъ, создать мало-мальски приличное положенiе и выбраться изъ глухой дыры!
Погода стояла отвратительная, оттепели и дожди изгрызли дороги, но Бѣлкинъ не смотрѣлъ на погоду. Онъ пересѣкъ уѣздъ по всѣмъ направленiямъ, побывалъ на фабрикахъ, отыскалъ массу нарушенiй, составилъ по селамъ съ дюжину протоколовъ, захватилъ въ Разгуляйкѣ телятника безъ документа и, совершенно разбитый дорогами, ночевками, сухомяткой и тоской по дому, приближался къ послѣднему намѣченному пункту − къ затерянному въ поляхъ паточному заводу.
Объ этомъ заводѣ имѣлся доносъ:
“…А особливо поимѣйте трахмальный заводъ, а то что жъ такое отношенiе, и намъ обидно. Проявитѣ служебное усмотрѣнiе”…
Только стало брезжить, товаро-пассажирскiй поѣздъ высадилъ Бѣлкина на глухой станцiи. Во всемъ вокзалѣ только и была живая душа − заспанный сторожъ, который тушилъ лампы. Стало извѣстно, что здѣсь и буфетишки-то нѣтъ, а не то что лошадей, и что до завода верстъ семь. Идти пѣшкомъ, да еще съ перегруженнымъ портфелемъ, было неудобно.
− Слава одна, что станцiя. Съ патокой вотъ ежели подъѣдутъ… Ффу!..
Погасла послѣдняя лампа, и теперь холодный голубой разсвѣтъ глядѣлъ въ мутныя стекла. Со стѣны отъ окна веселый толстякъ протягивалъ дымящуюся чашку. Но и здѣсь увидалъ только пустоту.
Черезъ дорогу глядѣлъ на него грязный домишко съ синей вывѣской чайной лавки. Лѣниво тянулся въ мутное небо дымокъ. Гуси подбирали подъ водопойной колодой. Съ надсадомъ, перегибаясь, точно давила ее невидимая рука, каркала ворона къ снѣгу.
− А у чайника?
− Чего тамъ! Гуси одни…
Чаю напиться? Но вспомнилось, что жена просила беречься и не занести чего-нибудь дѣтямъ, потому что въ уѣздѣ скарлатина.
− Какъ тамъ у него… дѣти не болѣли?
− У Василь Митрева? Мальчикъ у него надысь померъ. Да кругомъ у насъ. У начальника теперь тоже…
Жутью повѣяло отъ сѣраго домишки и грязнаго снѣга.
Бѣлкинъ приказалъ отпереть чистый залъ, постоялъ у окна, увидалъ въ зеркало измятое желтое лицо и вышелъ на платформу.
Висѣли грузныя низкiя облака. Съ запаснаго пути чернымъ нутромъ глядѣлъ товарный вагонъ. На занесенныхъ снѣгомъ полѣнницахъ, за линiей, опять кричала ворона.
Прошелъ на другой конецъ платформы, къ грудѣ бѣлыхъ боченковъ. На днищахъ жирно стояло дегтемъ − “патока”. Смотрѣлъ, не ѣдутъ ли отъ завода, но пусто было въ бѣлыхъ поляхъ съ темнѣющей полосой дороги. Слушалъ капель.
И опять, какъ уже не разъ въ пути, думалъ, что за поганая его жизнь. Десять лѣтъ одно и одно. Если бы перебраться въ губернскiй городъ, тамъ все-таки… Не думалось дальше. А тутъ…
Поднялъ голову, увидалъ, что опять стоитъ передъ бочками, и опять читалъ: патока, патока, патока…
Какъ игрушечныя, вырисовывались на маслянистой дорогѣ подводы. Маленькiя-маленькiя лошаденки пропадали въ ухабахъ, встряхивали головами и опять выныривали.
Везли бочки.
II.
Высокiй, тощiй мужикъ − бурый азямъ болтатлся на немъ, какъ на шестѣ, − повезъ Бѣлкина на заводъ. Съ мѣста принялся ерзать локтями и причмокивать на клочкастую лошаденку и тормошился такъ всю дорогу, точно боялся, что лошаденка станетъ и не пойдетъ. И она останавливалась на ухабахъ, переводила духъ и пускалась дальше.
− И-эхъ, ми-ла-ай!..
Въ поляхъ было вѣтрено и промозгло. Изъ-подъ снѣгу, какъ старое веретье, выглядывали обвѣянныя вѣтромъ кучи мерзлой картофельной ботвы. Мужикъ сидѣлъ на грядкѣ простянокъ, укрывшись воротникомъ азяма, и поскребывалъ на ухабахъ огромной разбитой валенкой. Встряхивало и выбивало изъ рукъ портфель.
…Чорта его занесло куда! − думалъ Бѣлкинъ про заводъ.
Хотѣлось въ тепло, выпить крѣпкаго чаю съ лимономъ, и не вѣрилось въ голыхъ поляхъ, чтобы гдѣ-нибудь здѣсь можно было достать чаю съ лимономъ.
− Ни чорта у васъ и деревень нѣтъ…
− Е-эсть. Кроютца… И тутъ, и тамъ опять, и за бугорчикомъ…
Тыкалъ кнутовищемъ въ пустыя поля.
− И-эхъ, ми-ла-ай!..
Проглянули изъ-за бугорчика засоломенныя оконца. Березка плакалась на вѣтру поникшими вѣтками. Протяжно каркали на овинахъ вороны. И, чѣмъ дальше ѣхалъ и больше зябъ Бѣлкинъ послѣ безсонной ночи, больше досадовалъ, что такъ далеко заводъ.
Попался обозъ съ бочками.
− Патка все… Заводъ огрома-адный! И-эхъ, ми-ла-ай!..
Открылась деревушка по косогору, встала внизу, въ лощинѣ, красная желѣзная труба на цѣпяхъ, рѣчка съ черной водой въ бѣлыхъ берегахъ, горка желтыхъ бочекъ, маленькихъ, какъ боченочки лото, рощица. Хозяйскаго дома не было. Не было даже забора, только торчала на юру сторожка.
− Ну, и драный заводъ! Сторожка оказалась главной конторой.
Бѣлкинъ велѣлъ прiѣхатъ къ семи, къ поѣзду, и вошелъ. За голымъ столомъ вихрастый паренекъ въ кофтѣ вносилъ въ книгу съ бумажекъ. Было угарно отъ раскалившейся печки.
− Кто завѣдующiй? − и грузно швырнулъ портфель.
Паренекъ пугливо прошмыгнулъ въ дверь, и пришлось самому снять шубу.
…Гмъ… За-водъ!
Вспомнилъ, что здѣсь придется пробыть до ночи, и почувствовалъ себя окончательно разбитымъ. Во рту не было маковой росинки съ вечера, когда на какой-то станцiи закусилъ котлеткой.
…Пожалуйста, не трать много… Не трать! Попробовала бы потаскаться такъ… Насовала своихъ ватрушекъ, думаетъ…
Замѣтилъ стопочку бумагъ на столѣ и заглянулъ. Счета. Вытянулъ одинъ, осмотрѣлъ и отложилъ. Просматривалъ и откладывалъ. Вспомнилъ доносъ.
…Забился въ лощинку, думаетъ…
− Здрасте-съ!
Въ контору вскочилъ коренастый малый въ обсаленной кожаной курткѣ. Онъ что-то еще дожевывалъ, вытиралъ ротъ рукавомъ и вихлялся, а сѣрые глаза услужливо спрашивали и сторожили. Живой рукой сгребъ счета, ткнулъ ногой въ печку, смахнулъ со стола рукавомъ и поставилъ табуретку.
− Сей минутъ-съ! Степка, хозяину сообщи!
Чиркнулъ спичкой и услужилъ.
− Пустое дѣло-съ… патка-съ…
− А счета не оплачиваете!
− Будьте покойны-съ, навсегда…
− Дайте-ка… Нѣтъ, вонъ вы ихъ въ книгу сунули…
Уже по одному виду малаго Бѣлкинъ рѣшилъ, что его хотятъ провести. Скривилъ ротъ, вытянулъ первый счетъ и ткнулъ пальцемъ.
− А это что? Марокъ нѣтъ. − И поставилъ крестикъ.
− Странно-съ…
− Это?! Ни одного счета…
Онъ говорилъ строго, съ раздраженiемъ ставилъ крестики, но былъ доволенъ.
− Хозяинъ очень понимающiй… − и малый свернулъ голову на бокъ и слѣдилъ за крестиками.
− Видно…
− А вотъ сами идутъ-съ…
Подъ окномъ прошелъ кто-то въ оленьей дохѣ. Бѣлкинъ ждалъ, что придетъ такой же обсаленный, ядреный и красномордый, а тутъ вдругъ доха и пенснэ. Насторожился.
− Бѣлкинъ, податной инспекторъ.
Непринужденно щелкнулъ портсигаромъ, толстымъ серебрянымъ портсигаромъ съ золотой монограммой.
Рукопожатiемъ оба сказали, что понимаютъ другъ друга, что даже рады встрѣчѣ въ этихъ глухихъ мѣстахъ.
− Очень прiятно, но… зачѣмъ же сюда? Тутъ лабораторiя у меня, анализы… Почему не просилъ? − кинулъ онъ малому. − Виноватъ, вы уже испачкали рукавъ… Сколько разъ говорено − не швырять глюкозу!
− Степка чай пилъ-съ…
− Пожалуйте! Они пьютъ чай съ глюкозой! Удивительный народъ!
Бѣлкинъ тоже сдѣлалъ удивленное лицо, хотя ясно и не представлялъ, можно ли пить чай съ глюкозой.
− Степанъ, пальто барину.
Бѣлкинъ потянулъ за портфелемъ.
− Не безпокойтесь. Степанъ.
III.
Пошли заводскимъ дворомъ, мимо каменнаго сарая. Раскинувъ широкiя творила, смотрѣлъ онъ въ мутный свѣтъ чернымъ нутромъ, въ которомъ что-то всхлипывало и вздыхало. У входа, на холоду, обвязанныя Тряпьемъ бабы мѣшали веслами въ огромныхъ чанахъ что-то густое и желтое.
