Еще бы не согласиться, когда тебя обволакивают таким вот взором и — правда, заодно со всем твоим полом, но все равно приятно — возносят на недосягаемую высоту. Будь мне лет шестнадцать, я, пожалуй, решила бы, что оказалась героиней умопомрачительно-роковой любви с первого взгляда, что сидящий напротив вот так вдруг нашел во мне свой недостижимый идеал… Впрочем, нет, для меня и в шестнадцать лет слово «идеал» было ругательным. А Олег, видимо, просто так воспитан. Непривычно, патетики на мой вкус многовато, но приятно. Уж всяко лучше, чем видеть в женщине рабочую скотину.

— А для него женщина была никто. Даже не человек. Все равно что мебель. Или даже накрытый стол. Ведь чтобы вкусно, красиво, с удовольствием поесть, приходится приложить какие-то усилия, правильно? Приготовить, скатерть чистую постелить, сервировать, как следует, — точные и одновременно свободные жесты как бы иллюстрировали все то, о чем Олег говорил: легкий взмах — и на столе появилась невидимая скатерть, на ней серебряные приборы… Потрясающе! Какая пластика! — Или в ресторане заплатить какую-то сумму… — жест, сопровождавший это высказывание, был настолько однозначен, что явственно увидела стоящего рядом официанта. — А потом вы все это съели, получили удовольствие и через несколько часов забыли. Потому что желудок следующей порции требует. А прошедший обед — это даже не прошлогодний снег. Это гораздо хуже.

— А говорят, Челышов пользовался немалым успехом у противоположного пола?

— Да-да. Ухаживать он умел. Как раз в соответствии со своими убеждениями. Если на кухне не постараться, вкусно не будет.

Так, честное слово, говорят только о чем-то хорошо знакомом, поэтому я спросила:

— Олег, вы любите готовить, много времени проводите у плиты?

— Что вы, что вы! — он даже руками замахал. — Я жалкий дилетант.

— Ну ладно. Извините, отвлеклась, больше не буду. Но если женщина уподобляется вкусной еде, тогда получается, что с каждой своей пассией господин Челышов был один раз?

— Ох, нет, не так буквально. У него обычно была более-менее постоянная дама. Ну, полгода, год, когда и больше. И еще параллельно такие, разовые. Ну как будто мороженого человеку захотелось. Заплатил, съел, обертку выкинул и забыл. И когда я узнал, что Дина тоже… Это было ужасно. Я и думать не мог, что… То есть, не так. Я ведь знал его, я обязан был предвидеть, что красивую девушку он без внимания не оставит. Это, безусловно, моя вина…

Кажется, еще немного, и Олег пал бы на колени и вознес к небу покаянную мольбу. Но тут Валентина Николаевна внесла поднос с кофейником, чашками, печеньем и бог весть чем еще. Олег мгновенно вскочил, перехватил поднос, аккуратно поставил на столик и мягко пожурил жену:

— Валечка, надо же было меня позвать. В приготовление я не вмешиваюсь, мне с такой волшебницей не тягаться, но хотя бы как тягловую силу можно меня использовать? Ну разве допустимо такими божественными руками тяжести носить!

Вряд ли поднос с кофейными причиндалами был такой уж и впрямь тяжелый, но на ее губах тенью мелькнула слабая благодарная улыбка. Едва не силой усадив жену в кресло — «сиди, сиди, любовь моя, я, честное слово, ничего не разобью» — Олег ловко и красиво, как настоящий официант, расставил на столике кофейник, чашки, блюда с печеньем и крошечными изящными бутербродиками, убрал поднос…

Воистину, ничто не дается человеку так дешево и не ценится так дорого, как вежливость. А уж о галантности и говорить нечего! Если когда-нибудь вся мужская часть населения догадается о значимости подобных «пустячков» — ох, страшно подумать! Тогда из нас, слабых и доверчивых, веревки можно будет вить. Или пахать на нас, нежных и трепетных. Без перерыва на сон и еду. Нет уж. Пусть такие персонажи останутся приятным исключением.

Разговор тянулся натужно, как остроты провинциального конферансье. То ли за прошедшее время Валентина Николаевна перегорела, настроившись на долгое безнадежное ожидание, — отвечала она односложно, как бы нехотя. Но скорее всего, конечно, я задавала «не те» вопросы. Меня смущал этот Олег. Он пожирал жену глазами, предугадывал каждое ее движение и, кажется, готов был и отвечать вместо нее. Хотя несколько раз я натыкалась на его взгляд. И сразу хотелось вынуть из сумочки скафандр высокой защиты и залезть в него с головой.

Через час я знала все о школьных оценках Дины, о ее работе, об увлечении бильярдом — она играла регулярно и очень неплохо, тратя на это практически все карманные деньги. Посмотрела фотографии. Все это, однако, ни на микрон не приблизило меня к пониманию того, кем же была незнакомая мне девушка. Единственным фактом, хоть как-то оправдывающим мой безрезультатный визит, было сообщение о чьем-то звонке — в Тот Самый День. Кто звонил, Валентина Николаевна не знала, трубку взяла сама Дина. Олега же дома вообще не было. Разговор был очень короткий, не больше минуты. После этого Дина мгновенно ушла. Вернулась минут через сорок и сразу закрылась в ванной.

Сорок минут… Как раз столько ей нужно было на визит к Челышову. Н-да. Информация, безусловно, важная — наверняка этот звонок связан с убийством. Но как, разрази меня гром, это использовать?!

— Валентина Николаевна, а подруги у Дины были. С кем-то она ведь была близка?

— Марина… Да, наверное, только она.

Валентина Николаевна продиктовала мне телефон и адрес единственной подруги дочери.

— И еще. Валентина Николаевна, Дина красивая девушка, за ней наверняка много ухаживали. Вы ведь знаете кого-то из ее молодых людей?

— Да, разумеется, — она вдруг замолчала. — Рита, может быть, вам стоит поговорить с адвокатом Дины? Он вам лучше расскажет. А я, наверное… — Валентина Николаевна как-то растерянно посмотрела на мужа, точно забыла, о чем хотела сказать…

Иногда газовая плита никак не хочет зажигаться. Щелкаешь зажигалкой третий раз, пятый, десятый, и уже кажется, что никакого такого газа просто в природе не существует. И когда наконец Оно срабатывает… Очень убедительно бывает.

Вот и сейчас ничто не предвещало взрыва и вдруг…

— Да не знаю я ничего уже! — Валентина Николаевна с размаху стукнула по подлокотнику кресла, задела кофейную ложечку, лежавшую на краю стола, ложечка улетела в стенку за моей спиной, срикошетила и закончила путешествие аккурат на моем блюдечке. Блюдечко недовольно звякнуло. Где-то я читала про английскую примету: две ложечки на блюдце — к смерти. Знать бы еще — к чьей? Впрочем, спасибо за предупреждение.

Олег мгновенно извлек откуда-то аптечного вида пузырек, накапал в стакан чего-то пахучего:

— Выпей, это поможет. Выпей, Валечка, не нужно так себя терзать, пожалуйста. Дину это не спасет, а тебе повредит. Я уверен, что это глупое недоразумение скоро разъяснится, Диночка будет дома, и все станет по-прежнему. Только побереги себя. Хорошо ли будет, если ты еще и заболеешь? — и зашипел в мою сторону: — Да уйдите же вы! Разве не видите — она не может сейчас разговаривать!

Происходящее здорово напоминало сцену из какого-то забытого фильма или спектакля. Очень много слов, очень много заботливости. Впечатление такое, будто тебя искупали в ванне с сиропом.

6. Р. Крузо (автобиография). Человек, который был Четвергом.

Двор, на который глядела окнами квартира покойного Челышова, был точным близнецом десятка окрестных дворов: две длинные, по шесть подъездов, двенадцатиэтажки вдоль, две поперек — унылый квадрат, при виде которого Витрувий перевернулся бы в гробу. Или римляне гробами не пользовались?

Зато современный человек к ним привыкает еще при жизни. Кажется, городские соты проектирует какой-то человеконенавистник. Или великовозрастное чадо, не доигравшее в детстве в кубики.

Природа не знает прямого угла, человек же, как ни крути, — ее дитя. А жить вынужден в прямоугольном мире: квадратные дворы, квадратные стены, двери, окна, и все это давит на мозги, давит, давит…

Разбить каменную клетку он не может, поэтому разбивает голову соседа.

Стены многоэтажек, расчерченные рядами окон, напоминают решетки. Да еще решетки балконов, лоджий и «пожарных» лестниц с люками. Решетка слева, решетка справа — в целом получается этакий манежик для великанского дитяти. И, как бы для полноты впечатления, внутреннее пространство беспорядочно заполняется «игрушками»: на стене, вместо погремушки, малярная люлька, на «дне» лавочки, песочницы, трансформаторная будка, абстрактные железные конструкции для малолеток, видимо, призванные напоминать, что человек произошел от обезьяны, кое-где чахлая растительность и пыль. Везде пыль. Это, впрочем, неистребимая особенность нашего Города — полгода холодно, полгода пыльно. Бр-р-р! И за что я его люблю?..