Все весьма логично. Адреналин-то куда девать? Только и остается, что падать замертво от его избытка. Кстати, орать на изобретательного сынулю в подобной ситуации бессмысленно — свой адреналин почти не израсходуете, а у «ребенка» случится такой же выброс. Вы для него в этот момент тот самый саблезубый. Только ни подраться с вами, ни сбежать он не может — общество таких фокусов не поощряет. Вам надо, чтобы ваше дитя стенокардией или язвой желудка маялось?

По уму-то неплохо бы в критической ситуации и побегать малость — не рекордов ради, а здоровья для. А теперь представьте, что каждый замученный стрессами житель нынешнего Вавилона куда-то побежит… Картинка для Бидструпа: «Молитва святому Адреналину».

Забыв — усилием воли — о существовании общественного транспорта, у ипподрома я оказалась через семнадцать минут.

Следующие десять я уже относительно спокойно пыталась понять: кто такие «они» — ведь Вячеслав Платонович явно говорил во множественном числе — и что же все-таки могло случиться. Через десять минут бесплодных размышлений адреналин опять пошел такой волной, что организму явно требовался еще один двухкилометровый рывок. Но рывок пришлось совершать на заднем сиденье «пятерки» модного некогда цвета «белая ночь». Ей-богу, еще дня три в таком духе, и подсознание заполнит этими чертовыми «пятерками» весь Город. Хоть бы под цвет фамилии перекрасили, что ли!

За рулем сидел Вячеслав Платонович — а если гаишник остановит, они что, акробатический этюд «смена позиции» будут изображать? Или у него доверенность на вождение? Оч-чень интересно!

Впрочем, то, что я могла лицезреть в зеркале заднего вида, заставляло лишь по достоинству оценить кандидатуру водителя. По идее, за рулем должна была сидеть Валентина Николаевна. Но глаза ее напоминали один из сигналов светофора, цвет лица — два остальных сигнала одновременно, а руки и губы тряслись так, что хотелось скомандовать «Стоп! Сейчас птичка вылетит!» Хотя какая там птичка…

За следующие семь-восемь минут я пыталась обратиться к Вячеславу Платоновичу трижды — и каждый раз безуспешно. Наконец машина встала. Справа возвышалась громада областной больницы, слева воняла автотрасса. Вячеслав Платонович бережно вывел из машины Валентину Николаевну и сделал в мою сторону некий жест — я истолковала его как просьбу подождать — после чего пара удалилась в сторону главного входа больницы, оставив меня в некоторой растерянности.

Я поерзала на тертом сиденье, устраиваясь поудобнее. Да, не кадиллак. Мне, правда, не случалось кататься на кадиллаках, но думается, что некоторые отличия между ним и «пятеркой» есть. Должны быть. Иначе за что же люди такие деньги платят. А тут даже кондиционера нет. И коленки в спинку переднего сиденья упираются.

И вообще… В кадиллаке, надо думать, на заднем сиденье наверняка бы лежало небрежно сброшенное манто из какой-нибудь бриллиантовой норки. Или на худой конец тончайшие лайковые перчатки. А в бардачке — кстати, а в кадиллаке бардачок есть? Или там сразу сейф? — нет, все-таки в бардачке — что-нибудь внушительно-огнестрельное. И нитка розового жемчуга для полноты картины.

Я тщательно осмотрела окрестности, убедилась, что никто к машине не направляется, и через проем между передними сиденьями дотянулась до бардачка, кляня себя последними словами за недопустимое поведение и вообще невоспитанность. Дверца, как и положено советскому изделию, открылась с таким скрежетом, словно делала это в первый и последний раз в своей жизни. Ничего экзотического внутри, к сожалению, не наблюдалось. Ни жемчуга, ни мрачно поблескивающего вальтера… Хоть бы кастетик какой завалященький или ножичек. Правда, ножичек как раз был. Перочинный, с коричневыми пластиковыми щечками. Владелец кадиллака на такой и взглянуть бы постыдился, не то что в руки взять. Кроме ножичка в бардачке располагался неизбежный комок ветоши, лейкопластырь, отвертка, маленький рулончик черной изоленты, какие-то бумаги, темные очки, яблоко и… И, кажется, все.

Яблоко было красивое: глянцевое, с темно-красным бочком.

На заднем сиденье дело обстояло не лучше. Вместо норкового манто в углу валялась серо-голубая ветровка и пластиковый пакет с изображением скудно одетой брюнетки. В пакете ничего интересного и вовсе не обнаружилось. Хотя бы потому, что в нем не обнаружилось ничего. То есть, совсем ничего, как сказал бы один мультипликационный персонаж…

29. Айседора Дункан. Хищные вещи века.

Вячеслав Платонович вернулся минут через пятнадцать. Один. Устало, как-то потерянно влез в машину…

— Знаете, Рита, быть может, и к лучшему, что вы здесь. Я не совсем понимаю, что происходит…

Н-да, славен ваш Бог. Вот лично я того, что происходит, совсем не понимаю. Какая разница между «не совсем понимаю» и «совсем не понимаю»? Велик и могуч наш язык, а?

— Вячеслав Платонович, может, вы мне сначала объясните… Я ведь знаю только, что Дине изменили меру пресечения. Ее выпустили? Домой то есть?

— А?.. — господину адвокату понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем его спрашивают — точно меня интересовали подробности смены династий в средневековом Китае. — Да, конечно, отпустили еще вчера. Ее никто ни о чем не спрашивал, вообще никаких разговоров не было. Вы же понимаете — после… после камеры, что бы там ни было, человеку нужно время, чтобы как-то прийти в себя…

Интересно, с чего бы это я должна такое понимать?

— И первое, что нужно — это отоспаться.

— Да, да, конечно, — понимающе закивала я.

— А сегодня ночью Валя наткнулась на нее… Дина сидела в коридоре…

Ему явно тяжело было продолжать, но догадаться было, в общем, нетрудно.

— Она что-то приняла?

— Да, вероятно, валины глазные капли… Валя говорит, зрачки были такие, что радужки не видно.

— Капли на атропине?

— Да. У Дины начались галлюцинации, бред и…

— Не надо. Я примерно представляю, как действует атропин. Она в сознании?

Он покачал головой.

— По-моему, у нее до сих пор бред. Или что-то в этом роде. Она все время повторяет «Я этого не делала».

— Чего — этого?

— Непонятно. Вообще все непонятно. Валя говорит, что проснулась от каких-то непонятных звуков. Это Дину и спасло. Если бы не это… Поневоле в ангела-хранителя уверуешь…

Да уж. Ангел-хранитель — это хорошо. Но, как говорят на Востоке, на Аллаха надейся — а ишака привязывай.

— Знаете, Вячеслав Платонович, мне кажется, что ангел-хранитель, вовремя разбудивший Валентину Николаевну непонятными звуками, тут ни при чем, и звуки были не такие уж непонятные, и вообще Дину спасло не мамино пробуждение, или, по крайней мере, не только оно… Я ошибаюсь?

Вячеслав Платонович несколько запунцовел. Ей-богу, странная стыдливость для адвоката со стажем. При каждой следующей встрече он казался все более и более растерянным. Или это так проявлялась его личная заинтересованность в событиях?

— Вообще-то…

— Думается мне, что ее таки в нужный момент стошнило, еще до того, как ей приспичило разгуливать по квартире, и Валентина Николаевна на нее наткнулась.

— Да, Валя сказала, что там возле дининой кровати… И в коридоре, где она сидела…

— Понятно. Вообще-то атропин не обладает собственно рвотным эффектом, но в данном случае… Отрава есть отрава, и любому организму не очень нравится, когда в него что-то неудобоваримое поступает. Правда… сколько там, в пузырьке объему? Унция? Пол-унции? Никакие спазмы не спасут, если только… Всасывается эта гадость, помнится, довольно быстро. Чтобы хоть сколько-нибудь эффективно желудок очистить, надобно, чтобы в желудке хоть что-то еще было. Вячеслав Платонович, вы, часом, не в курсе, Дина, оказавшись дома, поужинала?

— Я точно не знаю, но, думаю, Валечка ее очень хорошо покормила. Вы же понимаете…

— Я-то понимаю. Вот это ее и спасло, а то, что на нее в коридоре наткнулись, это уже следствие.

— Но все-таки… Если бы она выпила какие-то снотворные…

— Ох, Вячеслав Платонович, на снотворные у разных людей тоже бывают… разные реакции. Медики говорят — нетипичные. И вместо того, чтобы мирно уснуть, человек начинает чертиков ловить, или с всемирным разумом отношения выяснять, или так, за здорово живешь, мышцой играть. Знаете, как весело окружающим, когда кто-то начинает физическую силу демонстрировать, а мозги у него при этом набекрень? Бросьте, дело не в атропине и не в снотворных. Просто организм — или душа, или астральное тело, если эти термины вам больше нравятся — полагает, что жизнь еще не закончилась. И тогда корми его хоть чем, толку не будет. Если человек внутренне хочет выжить — он выживет. А если нет — и в чайной ложке утонет. Но дело даже не в этом. Вам самому не кажется странным, когда человек с намерением отравиться плотно ужинает? В сочетании с отсутствием классической записки. Ведь никакой записки, насколько я полагаю, не было?