Как я уже рассказывал, у меня было два младших брата – Тэдди и Трэвис. Они также серьёзно относились к хоккею, как и я. Во время этого разговора с доктором Робертсоном Тэдди стоял рядом со мной и следил за реакцией на моём лице. И как только я выпалил «да!», он стал прыгать по комнате и кричать: «Он снова может играть! Ему разрешили играть! Теорен снова будет играть в хоккей!».
Перед этой игрой в раздевалке у меня появился ритуал, который остался со мной до конца карьеры – сначала я надевал левый щиток на голень, потом правый, потом левый конёк, затем правый конёк. Я всегда надевал всё слева направо и был первым игроком в команде, который выходил на лёд после вратаря. После всего этого я опускался на одно колено, загребал рукой немного ледовой стружки и крестился. Всё это для того, чтобы не получить травму.
Каждый встал на свою позицию, и арбитр произвёл вбрасывание. Я завладел шайбой сразу после вбрасывания, а через восемь секунд послал её в сетку. Этот гол определил мою дальнейшую судьбу. Среди зрителей был Томми Томпсон. Сейчас он работает помощником генерального менеджера и директора по работе с игроками в «Миннесоте» (он уволен после окончания сезона 2009-10, прим. АО), а тогда он был генеральным менеджером «Виннипег Уорриорс». Грэхем Джеймс считался его приятелем.
Грэхем начал мне названивать: «Как дела? Чем занимаешься? Мы тут летом в штаты собираемся рвануть, на бейсбол сходить. Спроси у своих родителей, как они относятся к тому, чтобы ты поехал с нами?». Мечта стала былью – команда WHL не просто хотела видеть меня в своём составе, но я им ещё и нравился.
Мои родители положительно отреагировали на то, что я поеду на каникулы в США со скаутом. Их реакция была из серии «где надо поставить подпись?» Грэхем заехал за мной в Расселл, и мы поехали в Северную Дакоту. По дороге мы заехали ещё за парой молодых игроков в Виннипег. Он забронировал нам номер в мотеле «Супер 8» - там был бассейн и джакузи. В такой роскоши я ещё никогда не жил.
У нас в комнате было две двухместные кровати. Джеймс сказал этим двум ребятам, чтобы они спали на той, что располагалась слева от двери, а нам с ним достанется та, что была справа у окна. Я проснулся часа в два ночи – кто-то гладил рукой мою задницу. «Что ещё за нахрен?» - подумал я. Я лежал лицом к стене и далеко от Грэхема и замер в недоумении. Он спал что ли? Наверное, да. Я вспотел и стал думать, как бы мне так отодвинуться от него, при этом не рабудив его. Я боялся, что он рассердится. Сейчас мне даже больно думать, насколько я был невинен.
Больше этой ночью ничего не произошло. Утром на этот счёт никто ничего не сказал. Но следующей ночью я закутался в верхнюю простыню, словно мумия. Таким образом, если бы ему вдруг опять что-то приснилось, и он бы случайно потянулся ко мне, то никак бы не смог дотронуться до моего тела.
В Расселл я вернулся усталым и встревоженным. Джеймс предпринял ещё несколько попыток, но трюк с простынёй сработал – он так ни докуда и не добрался. Проблема заключалась в том, что после второй или третьей его попытки я уже не мог уснуть. Я лежал с открытыми глазами и смотрел на лучи уличных фонарей, которые проникали в номер через щель между шторами и подоконником, в то время как в моих ушах стучала тишина.
К началу следующего лета я убедил себя в том, что всё это было одним большим недоразумением. Джеймс звонил мне в течение целого года, продолжая обещать, что "Уорриорс" выберут меня на драфте, но уточнил, что мне было бы желательно поиграть один сезон в юниорской команде категории I в Виннипеге, которая называлась "Сейнт-Джеймс Майнор Миджет Кэнэдиенс". В то же время я смогу тренироваться с "Уорриорс". Он не хотел, чтобы я боролся на вбрасываниях против игроков, которые были тяжелее меня на килограмм на 40 и выше на голову. Мои габариты тогда были 157см и 52кг.Через год, когда я был в девятом классе, "Уорриорс" выбрали меня во втором раунде. Грэхем тогда был уже главным тренером. Это была своеобразная сделка. Если бы я мог отказаться от неё сегодня, я бы, не раздумывая, так и поступил. Потому что в обмен на неё я отдал свою душу.
Глава 4. Всё очень плохо
По дороге из Расселла в Виннипег я сидел сзади. Отец вёл машину, а впереди с ним сидела мама. Они прямо-таки светились. У моего отца был красивый голос, и он подпевал радио, а мама мурлыкала себе под нос. Я их такими почти и не видел никогда – они были счастливы. Их сын чего-то добился. Отец мигом перестал быть пропоицей, а мама безнадёжной сумасшедшей. Они стали Уолли и Донной Флёри, которые вырастили победителя.
У меня же внутри кипели противоречивые чувства. С одной стороны, мне было п**дец как страшно, потому что я знал, что Грэхему от меня нужно. С другой стороны, я наконец-то сделал своих родителей счастливыми. Мне предстояло сделать выбор. Я решил уберечь своих родителей и никому не открыл свой секрет.
В 14 лет мне казалось, что я сам смогу с этим справиться. Помню, я стоял на парковке, смотрел своим родителям вслед и думал: «Бл*, ну и что я натворил?». Я твёрдо решил.... заворачиваться в простыню каждую ночь. Я не собирался сдаваться.
Меня поселили у женщины по имени миссис Беннетт, но Грэхем настоял на том, чтобы я спал у него дома минимум два раза в неделю. Телесный контакт, конечно, был неприятен, но больше всего меня добивала психологическая манипуляция. Я с ужасом ждал тех дней, когда мне надо было идти к Грэхему.
Не успев толком открыть глаза, я начинал придумывать отговорки, чтобы к нему не идти, но они никогда не работали. Я мог сказать: «У меня умер папа». А мне в ответ: «И что дальше? Встал и пошёл ко мне, а если не придёшь, лишу зарплаты». Ведь у меня же, твою мать, в кармане ни гроша! Попросить денег у родителей я не мог, они сами были на мели. Я полностью зависел от Грэхема. А ему только это и было нужно.
Он так ко мне привязался, что его палкой нельзя было отогнать. Часто он начинал плакаться о том, какой он несчастный: «Ты меня совсем не любишь. Ты так ко мне относишься, будто бы я ничего для тебя не сделал». Да пошёл он… Я с ним долго боролся. Я продолжал заворачиваться в простыню, чтобы он не смог ко мне подобраться. Я вообще перестал спать. Вообще. Я всегда был на страже. Я парень отчаянный – меня просто так не сломить.
Он ждал до глубокой ночи, а потом вползал в темноте на четвереньках ко мне в комнату. Он приклеил скотчем жалюзи к окну, чтобы в комнату совсем не проникал свет. Каждый раз было одно и то же – он начинал массировать мне ступни, а я не шевелился, прикидываясь спящим. Тогда он пытался залезть подальше, но простыня так плотно облегала моё тело, что он при всём желании не мог ко мне прикоснуться. Все эти кошки-мышки отбирали много сил. На следующий день я приходил в школу и засыпал на уроках.
Грэхем убедил меня в том, что если бы не его старания, то ни о какой НХЛ для меня не могло идти и речи. У меня же весь смысл жизни сводился к тому, чтобы туда попасть (в оригинале Тео называет НХЛ “The Show”, прим. АО). Больше я ничего не умел. Моя ценность для общества заключалась только в том, что я умел играть в хоккей. А зачем вообще жить, если ты ничего не стоишь?
Он мне все уши прожужжал в том году. Говорил, что я должен его слушаться и делать то, что он говорит, потому что только от него зависело, попаду я в НХЛ или нет. К тому же, кроме него меня ведь даже и драфтовать никто не хотел. Я так толком и не вырос. Я ел и ел, но прибавил в весе максимум килограмм восемь. Игроков с моим ростом в WHL и вовсе никогда не было.
Через год, весной 1983-го, вечером, когда стало известно о том, что «Виннипег» продал команду в Муз Джо, и теперь мы будем играть там – он всё-таки добился своего. Я уже просто устал. Он стал контролировать каждый мой шаг. В 2005-м году я прочитал заметку в «Нью-Йорк Таймс», где рассказывалось о том, как военные врачи в Гуантанамо (Куба) советовали следователям повышать уровень стресса допрашиваемых заключённых и использовать их страхи, чтобы получить нужную информацию. Боже, как мне это было знакомо.
