Но в середине 1550-х царь начал вдруг вторую полосу реформ — причем во многом она противоречила первой. И вот эти реформы никоим образом не были связаны с «избранной радой». Она уже получила свое, захватила под полный контроль всю систему управления страной, получая огромные выгоды. А Иван Васильевич принялся ломать эту систему, создавать другую. Опирающуюся не на ту или иную группировку аристократии, а именно на «всю землю», на широкие слои мелких дворян, городского и сельского населения. Позже Курбский очень ругал царя за то, что он сделал своей опорой выходцев из «низов» — в противовес знати. Инициатором преобразований не был и святитель Макарий. Он состарился, отошел от активной деятельности, а его окружение временщики постарались обработать, внедрить своих людей. На этот раз автором реформ был сам Иван IV.
Конечно, рядом с государем должен был находиться человек, с которым он мог посоветоваться, обсудить, взвесить свои шаги. И можно смело утверждать, что таким человеком была Анастасия. Временщики господствовали в Думе, удаляли от царя своих противников, стараясь взять его под исключительное влияние. Но жена оставалась каналом для передачи информации мужу — не той, которую преподносила ему «избранная рада», а объективной, что реально делается в стране. И постепенно она добилась своего. Иван Васильевич начал по-иному оценивать советников. Нет, пока еще царь не отстранил их, считал опытными и ценными специалистами. Но уже не доверял безоговорочно их мнениям. Видел, что они далеко не безгрешные «ангелы», что их решения приводят не к лучшим результатам.
Впрочем, царь и не считал себя вправе наказывать их. Кто из людей без грехов и без ошибок? Разве он сам не соглашался с той политикой, которую они проводили? Значит, разделял и ответственность за нее. Ко всему прочему, Сильвестр и Адашев утвердились настолько, что выгнать их было уже нельзя без серьезных расколов и конфликтов в государственном руководстве. Но Иван Васильевич взялся менять сами принципы управления. Кстати, вполне может быть, что Анастасия подсказывала и какие-то идеи преобразований. Почему же нет? Ведь и св. Феврония «в женской голове имела… мудрость святых мужей», и они с мужем правили вместе, «как чадолюбивые отец и мать. Имели ко всем равную любовь, не любили ни гордости, ни грабительства». Мы видим здесь как раз идеал «народной» монархии, который стал воплощаться в жизнь.
Начал государь с той области, где его союзниками были все бояре, даже и приятели «избранной рады» — все были встревожены бунтами и разгулом преступности. В 1555 г. был принят «Приговор о разбойном деле». Меры по преследованию «лихих людей» ужесточались. Вводился «обыск»: общие опросы населения для розыска преступников. Разбойники, пойманные с поличным, подлежали смертной казни. Одновременно налаживалась и служба губных старост. Тех, кто увиливает от своих обязанностей, требовалось «сажати в тюрьму на время», взыскивать штрафы. На протяжении 1555–1556 гг. последовал ряд указов, дополнивших закон. В городах вводилась обязательная «явка» — регистрация всех «новоприбылых» людей. Территория округов, в которых действовали губные старосты, прежде охватывала волость или отдельную вотчину. Теперь округа расширялись, соответствовали уездам. Но кроме разбоев и воровства, губным старостам поручалось предотвращать самоуправства «сильных людей» и расследовать такие дела! А для централизованного руководства уголовным розыском учреждалось новое ведомство, Разбойная изба. В России создавалась полиция, подчиненная не местным властям, а Москве!
А в августе 1556 г. царь вообще упразднил существовавшую систему администрации, наместников и волостелей (кроме нескольких пограничных и недавно завоеванных городов). Вся власть на местах передавалась «излюбленным старостам», которых выбирало из своей среды городское и сельское население. Они получили огромные права. Вместе с выборными сотскими, десятскими, целовальниками они заведовали всем муниципальным хозяйством, осуществляли раскладку и сбор налогов. Должны были помогать губным старостам ловить преступников, искоренять подпольные корчмы, заселять опустевшие деревни, возвращая в них разбежавшихся крестьян. Судить (кроме уголовных дел) тоже должны были старосты, причем безденежно. Судебные пошлины и «кормления», ранее платившиеся наместникам, отменялись и превращались в налог, «кормленый откуп», поступавший в казну. Но при таких правах налагалась и строгая ответственность. За злоупотребления и беззакония земских старост ждали суровые наказания вплоть до смертной казни.
Наряду с административными развернулись и военные реформы. Предпринимались новые меры, чтобы упорядочить местничество. Для этого были составлены Разрядные книги, обобщившие сведения о военной службе знати за 80 лет, с 1475 по 1556 г. Отныне можно было быстро проверить, кто по заслугам и назначениям предков имел право на более высокие должности, а кто обязан им подчиняться. В том же 1556 г. было принято и «Уложение о службе». Устанавливалась четкая норма, со 100 четвертей (около 170 гектар) «доброй» земли выставлялся один воин « в доспехе в полном, а в дальний поход о дву конь». С первых 100 четвертей выходил на службу сам помещик или вотчинник, со следующих — приводил вооруженных слуг. Если он снаряжал больше воинов, чем следовало по расчету, получал денежную «помогу»: 2 руб. за человека в полном доспехе, 1 руб. — в тягиляе (стеганной ватной куртке). Если выставлял меньше, чем должен был, платил двойной штраф.
Поместное землевладение приводилось в соответствие с земельной переписью. Урезались угодья тех, кто прихватил лишку, наделялись поместьями неимущие и малоимущие дети боярские. А замена кормлений налогом позволила установить военным приличные денежные оклады. Для реализации этих мер создавались еще два учреждения: Поместная изба, которая занялась распределением земли для дворян и детей боярских, и Разрядная изба — отвечавшая за комплектование войск и подбор командных кадров.
Первые стрелецкие части показали высочайшие боевые качества, но их не хватало. Они бросались на самые угрожаемые участки — то в Казань, то в Астрахань, то против крымцев. Поэтому стали формироваться новые полки, их называли «приказы», по 500 человек. Командовали ими стрелецкие головы, приказы разделялись на сотни, полусотни, десятки. Часто стрельцов вербовали из казаков. Ведь казаки отменно владели огнестрельным и холодным оружием, и в войнах они со стрельцами много раз действовали вместе, в одних отрядах. По мере создания новых частей начали разделять московских и городовых стрельцов. Московские входили в царский полк, получали более высокое жалованье.
И это были первые войска, не только в России, но и в Европе, получившие единую форму. Хотя сперва единообразие не являлось самоцелью. Просто стрельцы участвовали в торжественных выездах царя, встречах иностранных послов, и для них закупали сукно, шили парадные кафтаны. А закупали и шили, естественно, одинаковые, что оказалось красиво. Венецианский посол Фоскарино, посетивший Россию в 1557 г., восхищенно описывал царское войско, «многочисленную артиллерию на итальянский манер», 30 тыс. «гвардейцев», вооруженных «по образцу швейцарских, которые постоянно обучаются военному делу». Правда, здесь Фоскарино или ошибся, или ради эффекта приврал в 10 раз. Московских стрельцов было 3 тыс. Но они и впрямь представляли собой отборное, великолепное воинство.
Наконец, Иван Васильевич занялся судьбой тех подданных, кого охомутали долгами и обращали в неволю. В 1557 г. вышел указ, отменявший уплату «роста» (процентов) по старым долгам служилых людей (детей боярских и стрельцов). Срок возврата долгов продлевался на 5 лет. По новым долгам. «рост» снижался с 20 до 10%. А в 1558 г. был принят приговор, вообще запрещавший обращать служилых людей в холопство. Их дети, попавшие в неволю за долги родителей, освобождались сразу, а взрослые могли подавать иски о возвращении в свободное состояние. Тогда же государь издал ряд указов, ограждавших простонародье от насильственного порабощения. Отныне человека можно было считать холопом только на основании «кабалы», оформленной в земском или губном учреждении. И беглым признавался лишь тот, чей хозяин мог предъявить такую кабалу [36]. Царь счел нужным ограничить неволю даже для пленных. На них тоже требовалось оформить кабалы установленным порядком. Дети «полоняника» считались свободными, а сам он освобождался после смерти хозяина, не передаваясь по наследству.
