С легкой руки либеральных авторов XIX в. в историческую литературу внедрилась схема, будто юный Иван вел праздный образ жизни, предавался «потехам», и даже женитьба не помогла, он после свадьбы продолжил легкомысленные забавы. И только под влиянием Сильвестра покаялся в грехах, изменил образ жизни. Новые советники установили на Руси мудрые и справедливые порядки, начали проводить государственные реформы.
Но если мы сопоставим эту схему с реальными фактами, она сразу же… расползается по швам. Для начала, давайте разберемся, в чем же пришлось каяться царю? Какие грехи могли быть у шестнадцатилетнего юноши? Баек о разврате, пьянках и прочей грязи мы, пожалуй, касаться не будем. Они попросту недостоверны. Между прочим, историки, повторяющие их, не замечают вопиющего противоречия. Изображая разгул царя, они забывают, что рядом с ним все время находился… Адашев. Он-то возвысился задолго до 1547 г. А Адашева те же самые историки (со слов Курбского) рисуют чуть ли не ангелом во плоти [49]: крайне религиозный, высоконравственный, он очень строго постился, отдавал все свободное время и деньги благотворительности, организовал в своем доме приют для нищих…
Так какая же из двух версий правдива? Порочность царя? Или благочестие Адашева, всюду сопутствовшего царю? Очевидно, вторая. Всегда и во всех странах придворные старались подражать монарху. Например, Франциску I во время карнавала случайно кинули в голову факелом, обгорели волосы, и у французской знати тут же пошла мода обривать прически и бороды [12]. Можно смело утверждать, что Адашев как раз и подстраивался к натуре царя. И именно благочестие, которое он демонстрировал, привлекло Ивана IV — мы не знаем никаких иных причин, по которым государь мог приблизить к себе не столь уж знатное лицо.
Кстати, чем занимался Иван Васильевич до встречи с Сильвестром, хорошо известно. Как уже отмечалось, после свадьбы он с Анастасией совершил паломничество в монастырь. Вернувшись, начал готовить поход на Казань. Потом были апрельские пожары, взрыв башни и ликвидация их последствий. В мае царь вывел на Оку армию на случай нападения крымцев, сам находился в войсках, проверяя их (Адашев был при нем оруженосцем). А в июне случился «великий пожар». Для гулянок времени-то и не было. И еще один очевидный факт: проповедь Сильвестра могла оказать воздействие только на очень набожного и чистого душой государя. Ну посудите сами, неужели добился бы успеха священник, вздумавший обличать разврат Франциска I? И долго ли прожил бы проповедник, призвавший к покаянию Генриха VIII? Нет, в данном случае игра шла не на худших, а на лучших качествах царя.
Но ведь существует закономерность, характерная для верующего человека — чем чище он, тем больше грехов за собой замечает. И они, несомненно, были. Ну какой юноша удержится от заинтересованного взгляда на симпатичную девушку? А это уже грех. Или пример из жития св. Василия Блаженного. Однажды на церковной службе Иван Васильевич задумался о строительстве своего загородного дворца в Воробьеве (того дворца, куда потом придут мятежники). А после службы св. Василий подошел к нему и указал, что он был мыслями не в храме, государь устыдился и покаялся [39]. Отметим, Иван Васильевич считал себя личным другом Василия Блаженного, много раз общался с ним. Неужто юродивый гораздо раньше Сильвестра не обличил бы его в более серьезных пороках? Но такого не случилось.
Последующие авторы допустили подтасовку и в терминологии, выпячивая слово «потехи». Но если мы внимательно почитаем летописи, то увидим, что под «потехами» понимались всего лишь охоты. Указывалось, что после встречи с Сильвестром Иван IV и впрямь изменил образ жизни, «потехи царские, ловы и иные учреждения, еже подобает обычаем царским, все оставиша». Еже подобает обычаем царским! Не беспутство, а те развлечения, которые были приняты для государей. Иван Васильевич вообще отказался от отдыха, отдавая себя только делам и молитвам. (А заодно это помогало не упускать его из-под контроля — ведь заговор против Шуйских составился на охоте.)
Что касается грехов, то они были связаны вовсе не с жизнью монарха, а с его царским служением. Он допустил, что в его государстве творились беззакония и несправедливости. В то время на Руси знали, что бедствия приходят не случайным образом, а являются Божьим наказанием за те или иные неблаговидные деяния людей. И пожары, бунты, нашествия татар летописцы объясняли как раз таким образом. Но в народе понимали, что государь по своему возрасту не может отвечать за них, от его лица действуют другие. Все летописи видели причину напастей в том, что умножилась «неправда от вельмож». И один лишь Сильвестр возложил вину персонально на Ивана Васильевича [138].
Какую? Вина должна быть ох какой нешуточной, раз она повлекла такие кары! Царских «потех» было явно недостаточно. Те же развлечения любили предыдущие государи, и никаких бедствий на Русь не обрушивалось. Сопоставление нескольких документов позволяет найти ответ. В сентябре 1547 г. Адашев отвез в Троице-Сергиев монастырь царский вклад, 7 тыс. руб. Колоссальную сумму! Для сравнения, заупокойный вклад по Василию III составлял 500 руб. По какой же причине вносились деньги? Откупиться от Бога, умилостивить его? Нет, Православие не знало практики индульгенций. Вклады были платой монахам, которые в последующие годы, десятилетия (или столетия!) будут молиться о чем-либо. Но никаких условий, сопровождающих огромный вклад, в монастырских архивах не отмечено! Зато проболтался Курбский. Он процитировал высказывание, сделанное царем в то время: «Аз от избиенных от отца и деда моего, одеваю их гробы драгоценными оксамиты и украшаю раки неповинные избиенных праведных» [138].
Ивана Васильевича убедили, что действия Ивана III и Василия III по централизации государства, по наведению порядка и укреплению единовластия были неверными! Что казненные и умершие в опалах заговорщики, мятежники, еретики пострадали невиновно! Были «праведными»! А великий «грех» предков ложился тяжким грузом и на самого царя. Поэтому он посмертно амнистировал всех, кого постигли наказания, давал вклады о их упокоении и хотел отмолить «вину» отца и деда. В таком случае становится ясно, почему отсутствует запись о причине вклада. Она была тайной, передавалась Адашевым устно. Или запись была изъята позже, когда государь разобрался в обмане. Кстати, понятно и то, почему об этом упомянул Курбский. Среди тех, кто оказался «праведными», был и его отец. Который, напомню, возглавлял оппозицию второму браку Василия III, чтобы трон достался Юрию Дмитровскому или Андрею Старицкому, а заодно выдал государственные секреты Герберштейну.
Ну а после «грехов» надо рассмотреть и вопрос, как правительство Сильвестра—Адашева начало проводить реформы на благо государства. Факты этому опять противоречат. Потому что первые реформы Иван Васильевич начал осуществлять за два года до встречи с Сильвестром. 24 октября 1545 г. он издал указ об умножении соляных промыслов. Государева грамота предназначалась всем промышленникам и рассылалась через наместников. В частности, ею воспользовались уже известные и богатые к тому времени Строгановы, получившие от Сольвычегодского волостеля «по государеву слову» «пустое место» под варницы с налоговыми льготами на 6 лет.
Указ-то был очень мудрым и дальновидным. С одной стороны, соль считалась государевой монополией, с ее добычи уплачивались пошлины, пополнявшие казну. А с другой стороны, соль являлась единственным консервантом для мяса, рыбы, овощей. Умножится добыча соли — возрастет количество заготовленных продуктов. Их станет больше на рынках — и снизятся цены. Улучшится жизнь простых людей. Мы не знаем, кто подсказал юному Ивану IV эту идею. Может быть, кто-то из бояр или дьяков. А может, какой-нибудь безвестный священник, монах или иной человек, встретившийся ему на богомолье, на охоте, при инспектировании армии. В любом случае, не те, кого считают «авторами реформ».
Но в 1547–1548 гг., когда к власти пришли Сильвестр и Адашев, никакими реформами даже не пахло. Хотя изменения в управлении государством произошли, и очень даже существенные. На словах Сильвестр выступал горячим поборником самодержавия, но сводил эту идею не к полномочиям царя, а только к его ответственности перед Богом. На этом основании он принялся регулировать Ивана Васильевича и в духовных, и в светских делах, взял под контроль даже его семейную жизнь, диктуя, как и когда ему общаться с женой. Подтверждалось, что царь должен защищать «правду», но тут же внушалось, каким грехом являются гнев и ненависть, во главу угла выдвигались кротость и смирение.
