Занятия с каждым днем становились для меня все интересней. Но и подготовки требовали немалой. Мне даже не хватало времени отвечать на письма из Ташкента. Приходилось напрягать все силы. Необходимо было терпенье, спокойствие и настойчивость.
В свободные минуты я занимаюсь русским языком. Мон товарищи по общежитию — люди разных национальностей, и мы друг другу помогаем. Как можно чаще я беседую с русскими студентами для практики. Я понимаю — если в этом году не усвою русского языка — дело будет плохо.
Мои усилия довольно скоро сказались: лекции я уже хорошо понимал, да и говорить стал свободнее, но в письмах все еще делал много ошибок.
Полугодовые зачеты сдал хорошо. Во время зимних каникул я ответил на несколько писем, которые до сих пор лежали без ответа. Очень меня удивило письмо, полученное от двоюродной сестры Саадат. Что ее заставило мне написать?
Предположим, наши матери, когда мы еще были маленькие, сделали сговор, но ведь потом, когда я принес домой Ядгара, тетка возмутилась и решила не выдавать за меня свою дочь. Я это отлично помнил. Когда же мы встречались у нас с Саадат, мы и слова не сказали о совместной жизни или браке. Почему вдруг Саадат написала? В те дни, когда произошла история с Ядгаром, ей только что исполнилось тринадцать лет, и вряд ли она что-либо поняла. Но теперь ей уже шестнадцать. Можно сказать — она уже взрослая… Но письмо? Не может быть, чтобы она полюбила? Что до меня, я к ней относился равнодушно, спокойно. Я даже никогда не задавал себе вопрос, люблю ли я ее.
Письмо Саадат было очень короткое:
«Здравствуйте, Джура-ака!
Желаю вам успехов в ученье. Интересно узнать, как у вас прошли испытания, как идут занятия, здоровы ли вы? У меня новость. Вы знаете, что по окончании школы родители не разрешили мне учиться дальше и заставили сидеть дома. А в этом году почему-то разрешили. Может быть, меня пожалели, или на них подействовали просьбы моих подруг. Я сдала приемные испытания в педтехникум, поступила на первый курс и теперь учусь. Несмотря на то, что учиться очень трудно, по многим предметам имею „отлично“ (не сочтите за хвастовство). На днях заходила к тете узнать, нет ли от вас вестей. Ваш сын Ядгар стал такой миленький бутуз, я долго его ласкала и забавляла. Если не пожалеете для меня вашего дорогого времени, напишите мне коротенькое письмо. Для меня будет великая радость.
Саадат».
Ну, что мне ответить на это письмо? Саадат, правда, неплохая девушка. Хорошо, что она начала учиться. Попрошу ее прислать карточку. Нет, это много, еще испугается. Лучше попрошу тюбетейку.
Я написал простенькое письмо, как пишет брат сестре.
«Саадат, шлю вам и всем вашим много приветов. Я здоров и желаю вам здоровья. Очень обрадовался, когда узнал, что вы учитесь. Каждый, кто хочет счастливой будущности, должен учиться. Хотите знать обо мне? Я хорошо сдал экзамены. Скажу, не хвастаясь, что иду не из последних. Саадат, когда пойдете к нам, скажите маме, пусть сошьет мне тюбетейку и пришлет. Иногда на праздниках наши студенты надевают национальные костюмы, и для меня, конечно, соблазн. Передайте всем от меня привет.
Уважающий вас Джура».
Наступил май. Мы дни и ночи готовились к зачетам.
Я получил по почте маленькую посылку. Вскрыл, оказалось что-то завернутое в бумагу и перевязанное разноцветными шелковыми нитками. Я развернул бумагу и вынул сплошь расшитую шелком тюбетейку. В нее был вложен шелковый носовой платочек, на уголке которого я увидел очень искусно исполненные разноцветными шелками бабочку и бутон розы. В платочке оказалось маленькое письмецо. Писала Саадат.
«Дорогой Джура-ака!
Шлю бесчисленные приветы. Простите, что так долго не посылала вам вещицу, которую вы просили у своей мамы. Я немножко на вас обижена. Ведь шить тюбетейки — дело молодых. Мне стыдно даже подумать, чтобы моя старая тетя, бедняжка, оставила все дела и села бы за шитье тюбетейки. Поэтому я сшила сама. Уже скоро каникулы. Вашей матушке я сказала, что собираюсь вам писать, она очень обрадовалась и просила написать, что бедняжка Ядгар скучает по вас. Я его утешила, сказала, что вы приедете в отпуск.
Еще одна новость. Я вступила в комсомол. Родителям пока не сказала. Вы тоже не проговоритесь им.
Все шлют вам привет. Жду от вас письма.
Саадат».
Теперь многое стало ясным. В особенности много говорили вышитые на платочке бабочка и бутон. Чудно! Неужели Саадат меня любит всерьез? А я? Нет. У меня нет к ней чувств. Но все-таки нельзя огорчать девушку, надо ответить на письмо. Можно ей тоже послать подарок. Но не будет ли мой подарок ей намеком на ответное чувство?
А если послать, то что? Лучше не посылать. Напишу только письмо.
Написал. Письмо вышло такое же простое, братское, как и в прошлый раз. Я поблагодарил ее за тюбетейку, сообщил, что в этом году не приеду в отпуск, хоть и соскучился по родным и в особенности по Ядгару — сказать правду, это было именно так. В конце письма я просил писать мне почаще.
Наступило время зачетов. Русский язык я сдал. Но тут случилась беда. Я провалился по анатомии.
В конце июня совершенно неожиданно я получил от старшего брата денежный перевод и письмо.
«Твоя тетка, — писал мне брат, — сменила гнев на милость. Теперь она говорит, что не отдаст Саадат чужому, что Саадат твоя. Ты можешь быть спокоен».
Значит, тюбетейка от Саадат, платочек, бабочка с бутоном — все это не зря.
Так как мне приходилось готовиться только по анатомии, то свободного времени у меня было немало. Я часто гулял по городу. Сто рублей, которые я получил от брата, мне были совершенно не нужны, поэтому я купил для Ядгара костюмчики и послал их домой вместе со своей новой большой фотографической карточкой.
Через месяц я получил письмо от Саадат. Письмо было полно намеков.
«Милый Джура-ака!
Ваш портрет, который вы прислали Ядгару, тетя повесила на стену и украсила цветами. Когда Ядгар вспоминает своего дада и тянется к карточке, тетя снимает карточку со стены и показывает ему. Мальчик с минуту смотрит на портрет, потом тетя опять вешает карточку на место. Когда я прошу у Ядгара вашу карточку, он ни за что не хочет дать мне посмотреть. „Пусти, пусти, не трогай! Это мой дада“, — кричит он. „Твой дада ведь мой Джура-ака!“ — говорю я. „Ну ладно“, — соглашается тогда Ядгар и дает мне карточку.
А я смотрю на вашу фотографию и думаю: „Фотограф сделал только одну карточку, не позаботился, чтобы человек мог послать и знакомым“. Если бы вы прислали нам одну, мы сохранили бы ее лучше, чем вы сами. Да вот вы нас не удостоили. „Ну, ладно, — думаю, — если вы не посылаете, пошлю я“. И вот послала вам свою карточку, где снялась вместе с Ядгаром. На фотографа не сердитесь, как говорится: „Что есть в котле, все попадает в уполовник“.
Правда ли, что тюбетейка пришлась вам впору? Джура-ака, если вас не затруднит, пришлите мне беретку. В Ташкенте все девушки стали носить беретки.
Шлю нескончаемые приветы, скучаю по вас.
Саадат.
Кстати, не проговоритесь родным, что я послала вам карточку».
Письмо и в особенности фотография взволновали меня. О! Да неужели это наша Саадат! Девушка так расцвела! Впервые я увидел — если смотришь на карточку, будто видишь человека. Огромные глаза Саадат, ее слегка улыбающиеся губы так выразительны на снимке! О кудри, обрамляющие полные щеки, вы вот-вот закуете мое сердце в свои цепи! Поверь, Саадат! Я люблю тебя. Никогда в жизни я не допущу, чтобы на черных твоих ресницах по моей вине заблестели слезинки!
Нежный взгляд девушки звал. Саадат победила.
Я полюбил Саадат теперь по-настоящему.
Близилось начало учебы, меня ждали занятия. Я съездил и город и купил Саадат подарок — модный берет.
В письме я намекнул ей о любви и осторожно дал понять, что в учебный сезон у меня будет мало времени, а потому после этого письма напишу не скоро. Отчасти с намерением испытать Саадат, а отчасти всерьез, я попросил, чтобы она навещала Ядгара и мою старую матушку.
