Поколебавшись немного, она выскользнула из комнаты, но, едва сделав шаг-другой по коридору, тут же застыла на месте.

Из гостевой залы доносился крик, частый топот ног, словно там яростно боролись. Когда она снова осмелилась двинуться в путь, из двери выскочил Фицко. Лохмы распущенные, лицо разбитое.

Он летел по коридору, словно слепой, и направлялся прямо к ней. Заметил он девушку только тогда, когда чуть было не наскочил на нее. Раздался торжествующий визг. И ей показалось, что Фицко стал вдруг вырастать до великаньих размеров. Горбун изготовился к прыжку. Запрет госпожи не обладал такой силой, чтобы укротить жажду мщения, которая бешено бурлила в нем.

В первое мгновение Эржика смотрела на него в ужасе — в голове мелькнуло подозрение, не проведал ли он, кто именно прострелил ему руку.

— Помогите! — крикнула она что было сил.

Фицко хищно прыгнул — Эржика успела увернуться.

Горбун в прыжке вырвал раненую руку из перевязи. Затем обе его руки уперлись в пустоту, ноги также. Он упал — по коридору прокатился гул. Эржика опрометью бросилась бежать. Фицко выругался, вскочил на ноги и кинулся за ней.

Из гостевой залы в это мгновение выбежал пандурский капитан. Эржика наскочила на него. Он зашатался, но не упал, даже подхватил ее.

Следом за капитаном в коридоре показалась Алжбета Батори. Фицко мгновенно заметил ее, остановился как вкопанный — словно перед ним выросла непреодолимая стена. На его внезапно побледневшем лице отразился дикий страх, он затрясся всем телом. Алжбета Батори по одному виду Эржики, дрожавшей в объятиях капитана, и Фицко, стоявшего перед ней в немом ужасе, догадалась, что произошло в коридоре.

— Фицко! — крикнула она, приходя в бешенство от гнева и возмущения. — Ты играешь с собственной жизнью. Ты нарушил мой запрет!

Эржика вырвалась из рук капитана и снова бросилась было бежать, но ее пригвоздило к месту жестокое зрелище: Алжбета Батори яростно стегала Фицко хлыстом капитана. Он стоял на коленях, а мелькавший кнут, от которого он не осмеливался обороняться даже руками, настигал его снова и снова. Лицо было все залито кровью. Вид у него был самый униженный.

Устав от ударов, госпожа отбросила кнут и сказала капитану:

— Капитан, выгоните этого негодяя во двор, пусть он там уляжется на «кобылу», а гайдуки отвесят ему сотню палочных ударов.

Капитан пнул Фицко:

— Шагай!

Алжбета Батори подошла к Эржике, которая после всего пережитого разразилась безутешным плачем. Мать обняла ее:.

— Пойдем, Эржика, успокойся! Ничего не случилось и не случится. Горе тому, кто осмелится обидеть тебя!

Фицко понуро шагал впереди капитана по двору.

Слуги сбежались со всех концов замка, повсюду краснели формы пандуров и гайдуков. Когда Фицко лег на «кобылу», словно на плаху, зеваки, сгрудившиеся вокруг, от изумления потеряли дар речи. Не верили собственным глазам: возможно ли такое?

— Привяжите его! — приказал капитан гайдукам.

Гайдуки тайно радовались: дождались наконец, теперь горбун на своей шкуре узнает, каково лежать на этой «кобыле»! Они крепко, как никого до сих пор, привязали его, не обращая внимания на то, что он грозно скалил при этом зубы.

— Сто ударов! — приказал капитан.

У свидетелей во дворе мороз пробежал по коже.

Сто ударов! Никто не ждал такого. Вокруг «кобылы» стояли четверо гайдуков. Каждый из них должен был отвесить Фицко по двадцать пять ударов. Первый трудился изо всех сил. Свист палок в воздухе и глухие звуки ударов были для подданных и гайдуков сладчайшей музыкой, какую они когда-либо слышали.

Графиня прошла с Эржикой в гостевую залу. Она нежно привлекла девушку к себе. Руки ее жгли Эржику, она пыталась отстраниться. Но после каждой такой попытки графиня прижимала ее все крепче и горячее.

— Успокойся, Эржика! — нежно повторяла она.

Но Эржика не успокаивалась. Мать гладила ее по волосам, по лицу, полная нежности, от растерянности, не зная, что предпринять, чтобы улыбка вновь осветила лицо девушки. Единственной причиной ее расстройства и слез она считала горбуна и в ней с новой силой вспыхнула ярость.

Тем временем во дворе горбуна лупцевал уже четвертый гайдук. Фицко лежал на «кобыле» безжизненным пнем, он уже не реагировал на удары. Управившись, четвертый гайдук стал было отвязывать Фицко.

— Еще сто ударов! — крикнула госпожа в окне.

А Фицко уже терял сознание. Гайдуки и челядь, сгрудившиеся вокруг «кобылы» и устрашенные видом его изуродованного лица, обмерли, услышав новый приказ, но жалости в них по-прежнему не было.

Одна Эржика сжалилась над горбуном.

— Это кончится для него смертью! Я не хочу, чтобы кто-то погиб из-за меня! — промолвила она в слезах.

— Оставьте его! — крикнула госпожа.

Фицко замертво упал с «кобылы».

Дора прибежала с кадушкой и облила его водой. Он очнулся, застонал, сел и залитыми кровью глазами обвел двор.

Каждого, кого он касался взглядом, пробирало холодом. Гайдуки и зеваки стали расходиться. Фицко, собравшись с силами, попытался встать на ноги, но он был слишком слаб.

— Я помогу тебе, — сказала Дора, которая была рада любому случаю похвастаться своей силой.

Фицко не сопротивлялся. Дора схватила его одной рукой за кушак и, держа на отлете, чтобы не испачкаться, понесла в чулан.

Эржика понемногу успокаивалась. Она лихорадочно обдумывала способы улизнуть из замка. Мать, стоявшая рядом, молча грустно наблюдала за ней.

— Скажи мне, что тебя огорчает, что тебя мучит? — спросила она мягко и обняла Эржику.

Девушка высвободилась из объятий.

— Почему ты отстраняешься, не позволяешь поцеловать тебя? Почему еще ни разу не назвала меня мамой?

Эржика молчала. Минутой позже она просительно выдохнула:

— Прошу вас, не принуждайте меня говорить о моих чувствах. Разрешите мне уйти!

Алжбету Батори сковал ледяной холод. Сердце, только что наполненное материнской любовью, вспыхнуло негодованием. Оскорбленное самолюбие затмило все.

— Почему ты не решилась открыть матери свое сердце? И куда ты хотела уйти? — спросила она сухо.

— Отпустите меня, прошу вас!

Алжбета Батори разразилась горестным смехом:

— Отпустить тебя к Андрею Дрозду? К этому проклятому разбойнику, чтобы когда-нибудь ты качалась на виселице рядом с ним?

Эржика гневно вскинулась. Смех и резкие слова матери ранили, и, хотя разум повелевал молчать, она не смогла сдержаться.

— Да, — воскликнула она, — хочу найти Андрея Дрозда, потому что на свете нет никого, кто искренне желает мне счастья! Я хочу следовать голосу сердца!

— В таком случае ты останешься здесь! — оборвала ее мать. — Поедешь со мной в Прешпорок. Ты неопытна, не знаешь жизни, и твоим счастьем займусь я.

— Вы, конечно, найдете его в образе старого графа, который одной ногой уже в могиле и надеется вернуть себе еще раз молодость. Но молодая жена не вернет ему молодости, наоборот, она вскоре станет богатой наследницей… Нет, такого богатства мне не надо!

— Молчи! Я сказала, что ты поедешь со мной в Прешпорок. По праву матери я повелеваю тебе слушаться!

— По праву матери? Я не признаю вас своей матерью, так как вы тоже не признавали меня своей дочерью. Да и сейчас делаете это только тайком!

Алжбета Батори окончательно взъярилась. С пылающим лицом встала она перед Эржикой. Казалось, она готова броситься на дочь, но что-то удерживало ее. Она просто стояла перед ней, молча и угрожающе смотря в глаза. Но эта угроза ничуть не устрашила Эржику, напротив, усилила ее решимость. Она развела руками.

— Что ж не бросаетесь на меня? Накажите за непослушание, как это вы делаете со своими служанками…

Графиня растерянно молчала. Итак, свершилось: Эржика заглянула в тайну ее жизни, которую она так тщательно скрывала.

— Я в вашей власти. Пусть же ночью вместе с мертвой портнихой в полной тишине похоронят и меня!

Тут Алжбета Батори овладела собой. Словно бы не слыша слов Эржики, она холодно проговорила: