Михал едва поспевал за ней. Хотя сердце юноши не было изранено любовью, глубокая печаль сжимала его. Он тщетно превозмогал себя, пытаясь избавиться от какой-то совершенно непонятной ревности. Эржика счастлива, она любит и любима, а вот для него ее счастье оборачивается подлинной мукой. Он тщетно осуждал и казнил себя.

Никто в доме не заметил их отсутствия, батрак, не желая разгневать молодого господина, предпочел держать язык за зубами. Они неслышно прокрались в свои комнаты и, уставшие, обессиленные волнениями, насквозь промерзшие, мгновенно уснули.

Но едва взошло солнце, как их разбудил дикий крик. Они вскочили, прислушались.

Беньямин Приборский, человек тихий и смирный, вопил сейчас, точно полоумный:

— Ты кого должен слушать, червяк ничтожный?

При этом слышались звучные шлепки — нетрудно было догадаться, что это затрещины, да такие, какие могла отвешивать разве что могучая и широкая ладонь отца.

Михалу удалось еще заметить уходившего со двора гайдука. Он стремглав понесся к Эржике.

— Нас предали! — взволнованно сообщил он. — Вон, смотри, со двора уходит гайдук чахтицкой госпожи, он видел нас и примчался сюда, чтобы сообщить об этом. А в горнице достается батраку за то, что умолчал о нашей ночной вылазке.

Тут же следом к ним вошла Мария Приборская. Она бросилась к дочке, чтобы, казалось, поцеловать ее, как делала каждое утро, но от ее вида веяло непривычной строгостью.

— Что же вы натворили, неслухи этакие?! Идемте, отец зовет вас.

Беньямин Приборский как раз выдворял пинком батрака, и лицо его было алым, как униформа гайдука, который только что поведал о ночном приключении Эржики и Михала. Дело в том, что сей храбрец слишком дорожил своей шкурой, и как только началась схватка с разбойниками, он отполз с поля боя и спрятался на косогоре, справедливо полагая, что куда приятнее наблюдать драку, нежели в ней участвовать. Так получилось, что увидел он не только бой, но и Эржику с Михалом, и стал свидетелем ее выстрела и всего того, что за ним последовало. Беньямин Приборский изрядно вознаградил его за это известие и еще того больше — за обещание молчать о виденном.

— Где вы шлялись ночью без моего ведома и дозволения? — напустился отец на перепуганных детей.

— В Чахтицах, — ответил Михал, который ради сестры пошел даже на ложь иначе он ни за что не соврал бы, даже будучи уверенным, что тем самым защитит себя от родительского гнева.

— А что вам там понадобилось?

Михал молчал — он ни за что на свете не открыл бы тайны Эржики.

— Что вам там понадобилось? — повторил отец.

— Интересно было посмотреть, что там творится, ведь со всех сторон туда повалили гайдуки и пандуры, — опять соврал Михал, и лицо его залил румянец.

— Ага, стало быть, вам интересно было, — усмехнулся отец и угрожающе надвинулся на сына.

Мать уже знала, что за этим последует. Тихий и смирный человек, Беньямин Приборский бывал все же страшен, когда разъярялся. Она уже решила было встать между отцом и сыном, но Эржика опередила ее.

— Отец, — вытянулась она перед отцом, — не сердись на Михала. Он здесь ни при чем. Это я уговорила его ехать со мной.

Казалось, возмущение Беньямина Приборского слегка улеглось: он безмолвно уставился на Эржику. Смелое и открытое признание девушки озадачило его. Но он по-прежнему кипел гневом и с трудом сдерживал себя.

— А что тебя влекло в эти Чахтицы? Какой черт тебя подбил шататься по ночам и подвергать себя и брата невообразимой опасности? — злобно дознавался он.

Она молчала. Только кровь приливала к лицу и огнем полыхали щеки. Мария Приборская не знала, что делать, хотелось ей охладить гнев мужа, но она по опыту знала: каждое слово лишь подольет масла в огонь. А Михал, стоявший позади Эржики, дрожал от волнения и отчаянно придумывал, как бы обратить на себя гнев отца.

— Так что тебе в Чахтицах понадобилось? Я все хочу знать! — кричал Беньямин Приборский.

Эржика продолжала молчать.

— Все, что видел гайдук там, на косогоре, действительно правда? — нетерпеливо допытывался отец.

— Я не знаю, что видел гайдук, отец, — спокойно ответила Эржика. — Но если он вам сказал, что я люблю Андрея Дрозда, что на поле боя меня погнали страх за его жизнь и желание помочь ему уйти от опасности, то тогда он сказал правду.

Мать в отчаянии стала ломать руки, лицо отца еще больше налилось кровью.

— Какое позорище! — кричал он. — Таскаешься к разбойнику по ночам, словно какая шлюха, обнимаешься и целуешься с ним в лесу и стреляешь в служителей нашей госпожи!

Тон, каким отец говорил о поцелуе Андрея Дрозда, был настолько уничижительным, что Эржике показалось, будто какой-то святотатец посягнул на самое дорогое в ее жизни. Она готова была яростно защищать свое светлое, чистое чувство.

— Отец! — воскликнула она таким странным голосом, что Михал передернулся, а родителей словно кинжалом кольнуло. — Беньямин Приборский, которого я уважаю как своего отца, умерь свой гнев. Не оскорбляй меня, не то придется подумать, могу ли жить с тобой под одной крышей.

Невероятно смелый выпад Эржики сразу умерил его гнев. Уж не прознала ли Эржика тайну своего рождения? — зашевелилось в нем подозрение.

— Вы знали отца Андрея Дрозда? — неожиданно спросила она.

— Знал, — ответил он растерянно.

— Мне ведомо, что вы знали его и вместе ели горький холопский хлеб. И все же считаете сына Дрозда человеком, недостойным полюбить меня, даже взглянуть на меня?

— Да, он не достоин тебя! — громко подтвердил он.

Эржика окинула его спокойным, но непривычно твердым взглядом:

— Разве Андрей Дрозд виноват в том, что его отцу не выпала такая удача, как вам, что чахтицкая госпожа не почтила его таким доверием, как вас, не вознесла его из холопского звания в земанское свободное сословие?

Она повернулась и вышла из комнаты. Мать с Михалом, не проронив ни слова, последовали за ней.

Беньямин Приборский остался один. В приливе гнева он стал расшвыривать все, что попадало под руку, — весь дом сотрясался.

Ни разу в жизни он не впадал в такую ярость. Его жена не столько жалела о разбитых безделицах, украшавших дом, сколько опасалась, не помутился ли у мужа рассудок. Поведение Эржики повергло ее в замешательство. Как могла послушная дочь так измениться?

Девушка прошла в свою комнату, Михал, словно тень, прокрался следом за ней.

— Эржика, — он едва удерживал слезы, — я стыжусь своей слабости. Ты гораздо смелее. Я понял это ночью и сейчас. Не ты меня, а я тебя должен был защитить от отцовского гнева.

— Не беспокойся, я и сама управлюсь.

Он пристально смотрел куда-то впереди себя, будто и не слышал ее слов.

— Знаешь, сестра, — проговорил он наконец, — я чувствую, скоро произойдет нечто ужасное, вследствие чего мы потеряем друг друга навсегда.

— Глупый, — пролепетала она, — что может случиться, чтобы разлучить нас?

— Что-то подсказывает мне, Эржика, что я потеряю тебя. Больше того, мне чуть ли не кажется, что я уже потерял тебя. Там, с отцом, говорила уже не ты, а кто-то чужой, посторонний для нас…

Разговор нарушился окриком отца:

— Запрягай! Запрягай!

Не много успокоившись, Беньямин Приборский принялся трезво обдумывать положение.

Ясно, что Эржика каким-то образом узнала, что она не дочь его, а лишь воспитанница. Это куда больше тревожило его, чем ее шальная любовь, которую, пожалуй, еще возможно выбить у нее из головы. А ну как Эржика доподлинно знает, кто ее мать? Эта мысль лишала его покоя.

А там, глядишь, Алжбета Батори, если Эржика узнала все от нее, прогневавшись на него, снова вернет его в холопское состояние.

С другой стороны, он боялся и мести Фицко. Гайдук мог за плату рассказать, кто прострелил ему руку. Как может Эржика спастись от мести этого дьявола? Только если он узнает, что Эржика — дочь владычицы замка. Но он же не отважится ему это открыть! А способна ли госпожа доверить слуге величайшую тайну своей жизни? Эти вопросы терзали его. Наконец он решил, что самое разумное — поехать вместе с Эржикой к графине. Пусть решает она сама!