— Пойду-ка и впрямь отдохну немного, — молвил я и отправился в обратный путь.

Преодолевая первые два пролета, я думал о Валери. Пожалуй, размышлял я, когда она отоспится и отдохнет, у нее сойдут крути под глазами, исчезнет вызывающая отвращение расслабленность рук и тела, глядишь, и она опять превратится в ту роковую женщину, которая взглядом сводила с ума, смеялась заразительно, ноги закидывала высоко, а вскочив на четвереньки, хоть и проявляла известную прыть, но все ж никак не могла уползти далеко. И лишь одна мысль омрачала настроение: я содрогался, думая о том, что точно такие же любовные трюки она проделывала в постели князя Дурова.

Мильфейъ-пардонъ,граф! А вот тут-то ты и ошибся! Я вдруг сообразил, что моя любимая никогда не была наложницей князя Дурова. Конечно же, его любовницей была Аннет! Это соображение настолько воодушевило меня, что я побежал вперед, прыгая через две ступеньки. Однако же я быстро выдохся и, добравшись до спальни, поклялся себе, что за одну эту лестницу непременно поквитаюсь с Валери. Лосиновый круассанъпослужит хорошим орудием наказания.

Я открыл дверь. Внутри стало намного светлее. Солнечные лучи, преодолев утреннюю дымку, освещали помещение, правда, из-за узости окна углы зала так и остались в полумраке.

Я скинул ботфорты, бросил кафтан на изножье кровати, лег рядом с Валери и закрыл глаза. Она приникла ко мне, положив левую руку мне на грудь. Славный Морфей не заставил себя долго ждать. Я не заснул, а провалился в черную, небытийную бездну, где не было ни тревог, ни мыслей, ни снов.

Глава 39

Разбудил меня шум, доносившийся с улицы. За окном шел ливень. Я лежал на правом боку, повернувшись к Валери спиной. Думаю, что проспал несколько часов. Этого времени хватило, чтобы я почувствовал себя бодрым и полным сил. Однако глаза открывать не хотелось. Мысль о том, что Валери вновь начнет домогаться меня, приводила в ужас. И я лежал с закрытыми глазами, пытаясь выдумать, под каким бы благовидным предлогом отказаться от близости с нею. Ничего путного в голову не приходило. Я думал лишь о том, что как-то уж совсем не хочется мне макать лосиновый круассанъв этот бешамель.Так я и лежал, прижимая ее руку к груди, и закипал от злости, потому что знал: рано или поздно, а глаза придется открыть. От давешнего настроения поквитаться с Валери при помощи лосинового круассананичего не осталось. Я вытаскивал из памяти картины наших былых постельных баталий, припоминал, что не она, а ее сестра была любовницей князя Дурова, но все было тщетно, все эти воспоминания не улучшали настроения.

Вдруг я заметил некоторую несуразность положения, в котором проснулся. Я лежал на правом боку, спиной к девушке… и прижимал к груди ее руку.

Рольмопсътвою щуку! Но как это возможно?! Либо ее рука должна была удлиниться как минимум на пару локтей, либо девушка должна лежать на мне сверху! Однако на мне никто не лежал, а удлинившаяся рука — это вообще из области авантюрно-волшебных романов. Удивленный, открыл я глаза и увидел, что и впрямь прижимаю к груди иссохшую, закостеневшую руку.

Оторванную от чьего-то тела.

Я вскрикнул и оттолкнул ее. Но рука зацепилась скрюченными пальцами за мою рубаху. Я взвыл и отшатнулся, наткнувшись на Валери. Рука удержалась. Я с отвращением отцепил пальцы и отбросил ее. Рука шлепнулась на пол, костяшки ударились о камень.

Некоторое время я лежал, замерев и вперив взгляд в край кровати. Мне казалось, что как только я отведу глаза в сторону, проклятая рука ухватится за простыни и залезет в постель. Потом я вспомнил о Валери, которая подпирала меня сзади и не издавала ни звука. Страшная догадка пришла на ум. Моя рубашка стала мокрой от холодного пота. Я начал медленно поворачиваться, настроившись увидеть что-то страшное. Но, несмотря на то, что я приготовился к худшему, представшая моему взору картина повергла меня в шок. Я отпрыгнул к окну раньше, чем успел осознать увиденное. Некоторое время я смотрел на воду, струившуюся ручейками по неровному стеклу. Мое дыхание участилось так, словно я пять раз подряд пробежался по лестнице вниз к Отто и назад в эту жуткую спальню. Я чертыхнулся, ругая себя за то, что бросился к окну вместо того, чтобы выбежать через дверь, но теперь скорее выпрыгнул бы в это окно, чем приблизился бы к выходу, на пути к которому лежала рука. Почему-то я не думал о том, что сам ночью случайно оторвал эту руку. Я был уверен, что эта жуткая рука живет самостоятельной жизнью. На улице продолжался ливень. Мне казалось, что сердце не выдержит и я умру от страха, если различу хоть какие-то звуки за спиной. Но не хватало мужества заткнуть уши. Вместо этого я изо всех сил вслушивался, ожидая сквозь шум дождя различить, как мертвая рука ползет ко мне, цепляясь окостеневшими желтыми пальцами за камни.

Вдруг я увидел труп за окном. Прямо передо мною в воздухе парило тело, одетое в полуистлевшее платье. Я различил череп, обтянутый желто-серой кожей. Дождь лил прямо сквозь провалы, черневшие на том месте, где были глаза. Я не мог оторваться от этого зрелища. Потом, по прошествии длительного времени, я обнаружил седую прядь у себя над правым виском. Думаю, она появилась именно в эти минуты. Я смотрел, не отрываясь, на паривший в воздухе труп, заметил, что потоки дождя пронизывают все тело, а не только глазницы, и понял, что вижу отражение в стекле.

Я отвернулся и, преодолевая отвращение и страх, взглянул на тело, оставшееся лежать на кровати. Это было тело женщины. На ней было платье, которое когда-то было голубеньким, но теперь превратилось в грязные лохмотья. Мертвые волосы в беспорядке разбросались на подушке. Черными пустотами вместо глаз она смотрела в потолок. Нижняя челюсть отвисла, обнажив редкие желтые зубы. Правая рука покоилась на груди, левой же не было вовсе.

Вдруг тело приподнялось, голова, больше похожая на голый череп с приклеенным, видавшим виды париком, повернулась ко мне, челюсти сомкнулись, затем впалые щеки дрогнули.

— Серж, иди ко мне, — прошамкали мертвенно-серые губы.

Я вскрикнул, и наваждение исчезло. Труп по-прежнему лежал на кровати.

— Валери, — прошептал я непроизвольно и заткнул себе рот.

Несколько мгновений я глядел на тело, опасаясь, что оно откликнется на мой нечаянный зов. Труп не шелохнулся.

Не знаю, почему, но я успокоился. Ведь ничего страшного не происходило. Подумаешь, труп лежит на кровати! Что я, трупов, что ли, не видел?! Да вот же только намедни собственноручно человека убил! А до этого Иванова скормил громовому ящеру! И очень жаль, что не выбросил за борт старика-incroyables.

Я подошел к кровати, подобрал кафтан и надел его. Рука валялась на полу и никуда ползти не собиралась. Я сел на край постели и натянул на ноги ботфорты.

Рольмопсътвою щуку! Надо же было так испугаться какого-то трупа! К тому же вряд ли это была Валери. Но если не Валери — кто же?

— Вот лежи тут теперь со своим отражением в окне, и хоть до одури пугайте друг друга! — пробормотал я и вышел из зала.

— Отто! — прокричал я, спускаясь по лестнице.

Лакей не ответил. Внизу я обнаружил его тело. Оно лежало ничком на софе, затянутой в серый, пыльный чехол. Я потянул за плечо, Отто перевернулся, сполз на пол и уставился на меня черными провалами вместо глаз. Если он думал удивить меня, то у него ничего не вышло. Правда, мерзкий холодок пробежал в груди и затаился где-то под самым сердцем. Но я взял себя в руки и отправился на улицу. Кучера, конечно, застать в живых я не рассчитывал, но надеялся, что лошади за это время успели отдохнуть, а не сдохнуть и готовы послужить мне.

Я снял засовы и открыл дверь на улицу. Холодный дождь ударил в лицо. Кафтан промок насквозь, едва я переступил порог. Но я не обращал внимания на непогоду, став свидетелем еще одного отвратного зрелища. На дорожке, выложенной булыжником, прямо перед выходом валялись собаки. Кто-то выгрыз внутренности животных, и выпотрошенные туши мокли в лужах, розовых от крови. Жирные мухи с синими брюшками ползали по разорванным животам.