– А они балбесы?

– Да, Зиночка. Здесь, – Пал Палыч касается лба, – небогато. Между прочим, насколько слаженно они кра­ли, настолько сейчас действуют вразброд.

– Отсутствует моральная сплоченность? – хмыкает Томин.

– И они абсолютно не собирались попадаться! К этому не готовились.

– Самонадеянность? К чему ты клонишь, Пал Па­лыч?

– Что кто-то их натаскал, Зинаида. Внушил веру в успех. Сплотил, – отвечает за него Томин. – Так?

– Так, Саша. Уровень замысла и исполнения выше, чем их способности. Пахнет башковитым режиссером!.. Я занимался арифметикой. Что изъяли при обысках, вы знаете. Сильно меньше, чем рассчитывали. Складываем: изъятые деньги, плюс стоимость купленных вещей, плюс то, что пропили-прогуляли. В итоге у каждого не хватает большой суммы, которая неизвестно куда делась. Они выражаются туманно: утекла.

– А не припрятали?

– Фокус, Зиночка, в том, что не хватает примерно поровну.

– Ты их шевельнул? – спрашивает Томин.

– На режиссерскую тему? В штыковые атаки ходил! Не пробьешься, рот на замке.

– Если был уговор четвертого не выдавать, значит, все-таки обсуждали… – начинает Кибрит.

– Вариант поимки? – заканчивает Пал Палыч. – Я грешу на очные ставки. Такая иногда коварная штука!

– Слушай, Зинаида, слушай! Новое слово в уголов­ном процессе! Я тебе выловил из водички Калмыкова, он назвал остальных, а те строят невинность. Как было не дать очных ставок? Да ты их вскрыл Калмыковым, будто консервным ножом!

– Но тот же Калмыков мог сигнализировать: призна­емся от сих до сих, учителя оставляем за кулисами.

– А! Что толку гадать? Опять Томин, опять ноги в руки. Теперь ищи режиссера. Сколько одной обуви сносишь!

– Попробуем сберечь подметки, – улыбается Пал Палыч. – Составь мне список знакомых Колесникова, Калмыкова и Тутаева.

– И дальше?

– Есть одна мыслишка, авось сработает.

Вероника Антоновна выходит из лифта, отыскивает нужный номер квартиры. Собравшись духом, нажимает кнопку звонка.

В дверях появляется хорошенькая, совсем еще юная девушка.

– Здравствуйте, вам кого? – вопросительно произ­носит она.

– Вы сестра Дашеньки Апрелевой?

– Да…

– Могу я повидать вашу маму?

Девушка делает движение внутрь, но какое-то сомне­ние заставляет ее вернуться.

– А зачем?

– Понимаете… Я Былова…

Девушка приглушенно ахает.

– Марат – ваш сын? – шепчет она.

Вероника Антоновна кивает. Девушка тянет ее из при­хожей на лестничную площадку.

– Я не пущу вас к маме! Зачем вы пришли? Как вы могли прийти к нам?!

– Я должна узнать… что произошло тогда с Дашень­кой и Колей… Мне намекнули, будто Марик… будто он в чем-то виноват…

– Он во всем виноват! Он их бросил, а мог спасти! Он все равно что убийца!

– Как вы можете это говорить?!.. – заклинает Веро­ника Антоновна в ужасе.

– Это все говорят! Все, кто там был!

А Марат, не чуя беды, готовит новую «постановку». Будущие исполнители – «экскурсовод» Миша и водив­ший автобус Сергей – сидят у него над чертежом, по которому Марат водит указкой.

– Во дворе вас высадят, перед вами будет второй корпус от въездных ворот, – говорит он.

…Былова в своей комнате ставит на проигрыватель пластинку с собственной записью и тихо выходит в ко­ридор.

… – План первого этажа, – продолжает инструктиро­вать Марат. – Это коридор.

– Людный? – осведомляется Миша.

– Нет. Левая стена вообще глухая – зал заседаний. Справа – библиотека, медпункт и одна лаборатория. Ко­ридор упирается в вестибюль, здесь касса. К ней надо успеть без четверти два: деньги будут уже готовы, а получатели еще не явятся. Третьим пойдет парень в форме военизированной охраны. Он блокирует коридор и в слу­чае чего даст вам дополнительное время.

– На что нам лишний? – говорит Миша, испытующе глядя на Марата. – Шел бы сам.

– Я?..

– Ты же гарантируешь безопасность.

– Миша, меня там знают, – выворачивается Ма­рат. – Иначе бы с радостью!

– Надежный? – спрашивает Сергей. – Парень-то?

– Надежный. Раньше выкупал у проводников пустые бутылки – с поездов дальнего следования. И, естествен­но, сдавал.

– Сколько имел? – с живым интересом спрашивает Миша.

– Точно не скажу, но жил не тужил. А теперь насчет бутылок, сами понимаете… Обиделся человек, озлился. Надежный.

– Всех прижали, дышать нечем! – ярится Миша. – Кому, к примеру, мешали наши экскурсии? А нашлась сволочь – стукнула! Сторожа нашего с автобазы попер­ли, такое милое дело загубили! Тут хуже сатаны оз­лишься!

– И еще комиссия, – сопит Сергей.

– Какая комиссия?

– По трудоустройству, – отвечает Миша. – Довели нас с Серегой: идите работать, идите работать…

– Это не страшно. Оформлю вас в сторожа. Ночь дежуришь – практически просто присутствуешь, – двое суток гуляешь. Тепло, светло, диванчик, и не обязатель­но коротать время одному. В самый раз для румяных молодых людей.

Приятели переглядываются: пожалуй, годится.

– А чего платят? – вопрошает Сергей.

– Ты намерен жить на зарплату? Что вам зарплата, други, когда деньги везде! Читаешь вывеску «Продмаг», думаешь: это сколько же? «Почта» – то же самое. По улице пройти невозможно – сплошные искушения! «Па­рикмахерская» – деньги, «Аптека» – деньги. «Сувениры», «Мебель», «Кафе», «Парфюмерия» – везде лежат, родимые, ждут умелых рук! Обезуметь можно!

В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной.

– Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце…

– Однако вернемся к делу. – Марату претит обсуж­дать с ними материнское пение.

– Главный вопрос – влезть в кассу. Шухер подымет­ся, – говорит Миша.

– Предусмотрено, – кивает Марат. – За что себя уважаю – умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама.

– Шутишь!

– Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, – у тебя натуральней получится – кричишь отчаянным голосом: «Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!» Это хоро­шенько отрепетируем.

– Кто такой Федор?

– Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лабо­ратории, – показывает на плане, – больное сердце. Есте­ственно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове.

– Это давай ты, – говорит Миша приятелю.

– Ладно.

– Остается взять деньги и уйти через подъезд, кото­рый я показывал. Там будет ждать синий «Москвич»…

– На словах все проще пареной репы.

– Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно!

…Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отсту­пает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

Пал Палыч осуществляет свою «мыслишку».

– Держите бумагу, – вручает он Сене Калмыкову чистый лист. – Пишите сверху: «Следователю Знаменс­кому». Пониже: «По вашей просьбе собственноручно со­ставляю перечень своих знакомых».

– А для чего? – подобострастно спрашивает Кал­мыков.

– Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать.

…Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он запол­нил лист донизу, перевертывает, задумывается.

– Всех-всех писать?

– Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы?

– Обо мне? А то как же!

– Вот и пишите. Учтем.

…Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова.

– Вот, пожалуйста. Все. – Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. – Отдельно я озаглавил «Друзья», отдельно «Разные знакомые».