— И не написали, — понимает Знаменский.
— Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общительная, одинокая, денежная… Идеальная пара для исчезновения!
— И никакого следа?
— Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились… трудно докопаться.
— Давайте сядем и подумаем, — говорит Знаменский. — Петров из Тулы воровал, мопс «калымил» за баранкой. Потом был перейден роковой рубеж: если не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь «калымить» уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался. Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще разгорелся. Что им предпринять?
— Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
— Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
— До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных: машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А переставят номер — могут кататься и дольше.
— Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
— Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
* * *
Зал диспетчерской такси.
Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков. Когда они включены, слышны переговоры диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены «Букета» здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
— «Букет» вызывает всех водителей на линии: «Букет» вызывает всех водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами. Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоящем маршруте. Данному мероприятию придается важное значение… — и кончает «от себя», домашним голосом: — Вы уж отнеситесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
— Периодически повторяйте, — говорит он.
— Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину… шофер может пострадать?
— Может, Галина Сергеевна.
— Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больнице. И взяли-то неполную выручку… Александр Николаевич, а нельзя водителям объяснить, описать приметы?
— Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность людей.
— Саша, а я бы рискнул, — говорит подошедший Данилов.
— У этой истории есть предыстория… — тихо отвечает Томин. — И в предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних таксистов. Усек?
— Простите, что я снова, — беспокоится старшая, — но как обеспечить безопасность?
Томин кивает:
— Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин вынимает наугад несколько листочков.
— Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница «Ленинградская», место назначения — площадь Ногина. Реально на подобном маршруте завладеть машиной?
— Центр, часы пик — нет.
— Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки — Малый театр.
— Отпадает.
— Коломенское — Востряково. Двадцать два тридцать.
— Нехорошая поездка.
— В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все, что здесь, — он указывает на щит, — как видите, проходит через руки Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним расстелена карта.
— Теперь давайте порассуждаем, — продолжает Томин. — Звонить и заказывать из чужой квартиры — недолго и влипнуть. Что для них самое спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
— Поймать свободную машину, — подсказывает Данилов.
— Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
Старшая включает переговорное устройство.
— «Букет» вызывает все машины на линии…
* * *
Трое суток посменно отдежурили муровцы в «Букете». Кирпичов все нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.
Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лестнице спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает испуганное движение назад, но прятаться поздно.
— Та-ак. Карету мне, карету?
— Да я… знакомая пригласила, немного проветриться…
— Когда поезд?
— Десять сорок пять, — автоматически отвечает Борис.
— Ту-ту — и прощай неприятности. Блистательный ход!
— Саш, ну слушай… ну можно с тобой как с человеком?
— Я и есть человек. Незаметно?
— Заметно, заметно! — заводится Борис. — Под милицейским мундиром бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?
Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да завалиться спать…
— Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?
— А родители?
— Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, — и меньше разговоров.
— Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд. Пусть все тянут одни?.. Давай билет!
— Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.
— А и есть — пусть пропадает. Заворачивай обратно.
— Не имеешь права! — слабо артачится Борис.
— Имею. Не юридическое, так моральное. — Он берет Петухова за локоть. — Когда-нибудь сам спасибо скажешь.
Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше, но засомневался…
А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислушался, тихонько приоткрыл дверь… и оказался лицом к лицу с Томиным.
— Гражданин, вы задержаны при попытке к бегству! — Томин старается взять добродушный тон.
— Может, я под домашним арестом?!
— Не шуми.
Борис в сердцах скидывает рюкзак на пол и уходит в комнату. Томин, улыбаясь, двигается следом.
— Поймал и радуется! Тоже мне, великий сыщик! Ловил бы кого положено!
— Гляди-ка, замок новый вставил, прибрал, даже пол подмел. А цветочек-то не завял.
— Зря ты меня не пускаешь, — впадает Борис в страдающий тон. — Я ведь тут… ну прямо по уши в навозе! Старики чего-то наплели, пойдут теперь насмешки…
— Ты тоже сочинял. Отец у тебя не отставной бухгалтер, а большой ученый, вместо домика на восьми сотках — загородная вилла.
— Откуда?! — отшатывается Борис.
— Пал Палыч у Хабарова выспросил.
— Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!
— Он тебе просто не поверил с первой минуты.
— Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все испытывал… Ты знаешь, я иск написал, — говорит он упавшим голосом. — Вот до чего довел… Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще на чье!..
— Иск в дело не подшит.
— Но ты ведь знаешь. И я знаю. Главное, что обидно — не нужны мне те деньги! Все вот тянутся, жилы рвут, чего-то там достигают. Кому должность, кому магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал — то и полопал… Лег — свернулся, встал — встряхнулся.
Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса внимательно.
— Хочешь верь — хочешь нет. Старики, между прочим, тоже на деньги были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребедени и обратно шлет. У меня одних галстуков штук тридцать.
— Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет? Именитые родственники, невесты-красавицы?
— Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но люди должны меня уважать. Тут уж извини!
— Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.
— Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! — Прижав обе руки к груди, он с обидой взирает на Томина: простых вещей человек не хочет понимать!