После гибели школьного инструктора Качанова и курсанта Белецкого на СБ это был второй случай гибели людей на моих глазах. Произошло это вследствие недостаточных навыков в работе с триммером руля высоты. За летную работу у меня тоже было несколько случаев взлета с неустановленным триммером РВ во взлетное положение. Во всех случаях я не терялся и понимал, почему начиналось сильное давление на штурвал. Как только чувствовал такое состояние, то еще на разбеге быстро устанавливал триммер в необходимое положение, и взлет проходил нормально.
Первый такой случай произошел у меня еще в период обучения в Балашове на СБ. Может возникнуть вопрос: почему не выправил положение самолета погибший летчик и не сделал это так, как, допустим, я. Дело вроде бы не сложное. На самом деле все не так просто. Это связано с психологией человека.
Взлет, особенно его первая стадия, является ответственным моментом пилотирования, при котором летчик максимально напряжен. Все его внимание сосредоточено на работе двигателя, выдерживании направления взлета и других элементах. С самого начала обучения летному делу молодому пилоту внушается, что на взлете ни в коем случае нельзя убирать левую руку с сектора газа. С чем это связано, я уточнять не буду, отмечу лишь, что действительно так делать нельзя. Но иногда обстановка такова, что ты оказываешься перед выбором, что в этот момент сделать лучше – выполнять инструкцию и не снимать руку с сектора газа или пойти на ее нарушение.
В этом случае летчик должен быстро понять, что является более важным. Критерием оценки является жизнь. Ошибку при этом необходимо исправлять без промедления, мгновенно, как автомат. Замешкаешься – будет поздно. Быстрые действия могут быть достигнуты только отличной тренировкой, знанием кабины и всех органов управления самолетом. Погибший, по всей вероятности, не обладал соответствующими качествами и к самостоятельному полету не был как следует подготовлен. В этом повинны в первую очередь его непосредственные командиры, допустившие его к полету.
Погибшего я немного знал. Это был дисциплинированный летчик, лейтенант. Всегда аккуратно одетый, подтянутый, исполнительный. При всем этом бросалось в глаза его почти откровенное проявление по отношению к переучивающемуся составу высокомерия, надменности, зазнайства. Зазнайство, как известно, мало кому идет на пользу. Видно, и ему оно не пошло на пользу. Никаких документов, анализирующих летное происшествие, до нас не доводилось. О причине катастрофы из руководящего состава никто и словом не обмолвился, словно ее и не было. Замечу: во время войны до нас очень редко доходили документы по летным происшествиям в частях ВВС. Как нам казалось, случаи гибели людей в авиакатастрофах в большинстве списывались на боевые потери.
На качественное выполнение полетного задания влияет, как я упоминал, психологическое состояние летчика, от которого зависит его напряженность. Чем больше он напряжен, тем быстрее утомляется, утрачивается быстрота реакции, становятся более скованными действия. А этого у летчика не должно быть. Не знаю, какое настроение было у погибшего, но на некоторых, особенно молодых, при овладении новым типом самолета психологическое настроение на выполнении полета сказывается. В какой степени это касалось лично меня?
Я всегда настраивался так, что полет выполню нормально. Старался не обращать внимания на разные слухи, которые нередко пускали отдельные летуны, побаивавшиеся вылетать на новом типе самолета. Слухи обычно бывали преувеличенными. Наговорят, бывало, такого, что хоть в самолет не садись. А потом, когда уже освоится, смотрит на него, как на простую машину, будто она никогда не казалась строгой и серьезной.
Ил-2 стал четвертой машиной, на которой мне предстояло учиться летать. Первый ознакомительный полет на спарке со мной выполнил командир звена Балашов, но его пришлось завершить раньше времени. В пилотажной зоне застучал мотор. Причиной стука явился обрыв выхлопного клапана правого блока цилиндров. Этот полет был для меня первым после окончания учебы в школе и последним в Обшаровке. За четырехмесячное пребывание там только один день оказался полностью летным и несколько ограниченно летных, во время которых мне по разным причинам полетать не удалось. Длительное пребывание в Обшаровке оказалось пустым времяпровождением. В начале марта 1943 года полк снова перебазировался на аэродром Зорька под Чапаевском. Там мы разместились всем составом в одной большой землянке. До нас в ней находился другой полк. После переучивания и получения новой техники он улетел на фронт. Нам предстояло то же самое.
На память о своем пребывании они оставили нам несчетное количество блох. Все хорошо понимали: борьба с ними – бесполезное дело. Единственное спасение – холод, но его тоже нелегко переносить. Ночью приходилось терпеть, а утром я делал так: уходил куда-нибудь в укромное место, раздевался догола, вытряхивал блох на снег, снова одевался и уже до отбоя в помещения, кроме столовой и аэродромных каптерок, старался не заходить.
С питанием на аэродроме Зорька обстояло несколько лучше, чем в Обшаровке, но все равно постоянно хотелось есть.
В марте наконец установилась хорошая солнечная погода. Начались интенсивные ежедневные полеты без выходных. Быстро, с отличной оценкой, вылетел самостоятельно. Программу переучивания закончил в сжатые сроки. Самолет мне понравился. Научился на нем пикировать, ходить в строю. Для полка переучивание прошло не так гладко – было два летных происшествия. Первое случилось не по вине летчика. В.И. Ершов совершил вынужденную посадку в поле на фюзеляж из-за самопроизвольной раскрутки винта. Мягкая посадка на снежный покров спасла самолет. Через несколько дней он снова стал летать. А вот второй случай оказался более тяжелым.
Произошел он по вине летчика 2-й эскадрильи ст. сержанта М. Шутенко, допустившего при посадке высокое выравнивание. Самолет с высоты не менее четырех метров, парашютируя, грубо ударился о землю. От удара сломались стойки шасси, лопнули узлы крепления центроплана с плоскостями. Ремонту такой самолет не подлежал. Еще один случай в нашей эскадрилье произошел уже после переучивания, как раз перед тем, как улетать на фронт. Командир эскадрильи капитан Юдин стал облетывать самолет. Не овладев хорошо полетами на малых высотах, стал в воздухе хулиганить. Пикируя под углом 35–40 градусов в центр стоянки своей эскадрильи, он не успел своевременно вывести машину и врезался в землю между самолетами.
По счастливой случайности пикировал он поперек стоянки в сторону летного поля, поэтому при катастрофе, кроме экипажа, никто не пострадал. От Юдина и его мотористки, находившейся в кабине воздушного стрелка, собрали несколько килограммов мяса. Собранные останки положили в общий мешок. Ночью этот мешок лежал на стоянке эскадрильи, в том месте, где их самолет находился до рокового вылета. Мне пришлось караулить его, чтобы не утащили собаки. Во время полета Юдина я шел полем из Чапаевска на аэродром и видел, как над ним летает самолет. Обратил внимание на ухарское пикирование в сторону наших стоянок.
Еще подумал, как бы этот лихач не вмазал в стоянку, уж очень низко выводит машину из угла. Вот очередное пикирование под таким же крутым углом. Пора выводить. Не выводит – лихач. Неужели пронесет и в этот раз? Из-за большого расстояния звука не услышал, но отлично видел удар самолета о землю, взрыв, клубы черного дыма. Все! Долетался.
Кто же это мог быть? Наверняка из нашего полка. Не мог же кто-то чужой пикировать на нашу стоянку. С неприятным чувством подхожу к своей землянке. Кладу на лежавший у входа небольшой деревянный контейнер принесенный со склада бортпаек, который должны были уложить в наши самолеты перед отлетом на фронт. Вижу, подходят со стоянки несколько наших. «Кто там грохнулся?» – спрашиваю их. «Да ваш комэск со своей мотористкой». Только этого не хватало, подумал я. «Везет» же нашей эскадрилье!
Погиб Юдин по своей вине да еще угробил мотористку. Кто-то пытался его защитить, сваливая часть вины на преломление стекол фонаря. На отдельных машинах стекла действительно имели преломление, но хулиганил-то Юдин, не думая о последствиях. Так недисциплинированность одного, невнимательность и недоученность другого сократили число боевых самолетов на две единицы. И это перед самой отправкой на фронт.
