Я раздвинул кусты и стволом револьвера осторожно повернул бугристую, поросшую короткой темной шерстью башку. Существо, одетое лишь в подпоясанные веревкой короткие штаны из мешковины, напоминало обезьяну. В розовом морщинистом лице уродливо соединялись человеческие и звериные черты, отчего выглядело оно жутковато. Из левой половины груди торчала загнутая крюком арматура – должно быть, конец ее, глубоко ушедший в тело, хорошо заточен. Другой конец был обмотан веревкой, поверх шли аккуратные витки проволоки.

В правой руке существо сжимало конец длинной берцовой кости. Человеческой.

Скрипнул гравий, над ухом раздалось дыхание. Помедлив, я протянул в сторону руку. Спустя несколько секунд ощутил на ладони холод металла и сжал пальцы. Сунув две монеты в карман, встал.

– Это мутант, не мутафаг, – тихо сказала Юна Гало. – Его убили кетчеры, такими штуками они любят пользоваться.

– Кто такие… – начал я и замолчал.

– Что? – спросила она после паузы. Я не отвечал, и девушка добавила: – Идем, монахи уже, наверное, сюда едут.

Мы сошли с моста. Вдоль этого берега тянулись холмы, от русла отходила тропа, едва заметная среди зарослей и густой травы.

– Ты бывал в этих местах? – спросила Юна Гало, и я покачал головой. – Откуда ты?

Помедлив, я сказал первое, что пришло в голову:

– С побережья.

– Откуда? – Она явно не поняла. – С какого еще… А, с берега Донной пустыни? С горы Крым или с Моста? Вроде больше там нигде не живут.

Быстро шагая, я сделал неопределенный жест. Пусть думает что хочет. Хотя странно звучит – «гора Крым». Что это значит, как полуостров мог стать горой?

Наверно, это все же виртуал. Какая-то большая локация, и программисты с дизайнерами, или кто там еще создает такие вещи, использовали для нее привычные названия. Может, доктор Губерт исследует влияние полного погружения в искусственную реальность на человеческую психику. Здесь есть Москва, есть Крым… А еще какие-то мутафаги и кетчеры. И мутанты. И странная плесень, которая заставляет мертвецов ходить. Кажется, именно ее Юна Гало и назвала некрозом? Для чего ее ввели в виртуальную локацию? И что означало все то, что случилось, когда я встал с лежака? Может, программный сбой? Или это был способ сбить меня с толку, создать впечатление, будто что-то пошло не так, чтобы подопытный решил: он вырвался из-под контроля экспериментаторов и вокруг настоящая реальность?

Но если так, то что представляет собой некроз? Мутант – ладно, но некроз выглядел слишком уж фантастично, именно из-за него у меня впервые возникло впечатление нереальности происходящего. Для чего его ввели в локацию?

Мгновение казалось, что я понял, догадка будто скользнула по самому краю сознания… И пропала. Я даже плюнул в досаде.

Солнце клонилось к горизонту, стало прохладнее. Снова захотелось есть. Не останавливаясь, я достал кусок мяса с хлебом и посмотрел на шагающую рядом Юну.

– Будешь?

Не глядя на меня, она покачала головой. Я стал жевать, запивая водой из фляги. Шум моторов пока не доносился – монахи еще не подъехали к мосту.

Холмы скрыли русло пересохшей реки, мы шли дальше. Дорога впереди раздваивалась: один рукав, более широкий и хорошо утоптанный, вел влево, к большому полю, другой – едва заметная извилистая тропа – вправо, туда, где виднелась роща.

– За полем слева Кевок. – Юна остановилась. – Он далеко. А справа Серая Гарь, она ближе. Кевок просто городок посреди Пустоши, а Гарь находится на старой свалке. Надо решить, куда дальше.

– Зачем идти в одно из этих мест, если монахи и там, и там могут найти нас? И потом, они ведь могут разделиться… Значит, опасно и в Кевоке, и в этой Гари. Надо заночевать где-то еще.

Она посмотрела на меня как на идиота:

– Что ты говоришь? Мы же на северо-востоке Пустоши! Это днем здесь только панцирники ходят да мутанты вроде того, который на мосту. А ночью и ползуны из холмовейников вылезают, и гиены горбатые появляются, и ежи… Да тут в каждой норе мутафаг сидит! Ночью, без сендера, только вдвоем… Нет, надо туда, где люди.

Я чуть было не спросил, что такое «сендер», но вовремя прикусил язык.

– Ну хорошо, так куда нам лучше повернуть?

Юна задумалась.

– Ну, Кевок больше, более обжитой, там даже радиостанция есть… – Она вскинула голову. – Точно! У них же передатчик, причем мощный. Монахи смогут связаться со своими. Поговорят с каким-нибудь форпостом, и им пришлют подмогу. А в Серой Гари передатчика нет.

– Значит, от Кевока надо держаться подальше, – решил я, но затем покачал головой. – Хотя нет, если он больше, то нам в нем будет легче спрятаться.

Она возразила:

– С чего ты взял? Что та́м, что та́м… Нас увидят при въезде в город, и если монахи следом войдут, то быстро узнают, где мы. В таких местах незнакомцы всегда на виду.

– Значит, идем в Серую Гарь. – Я зашагал по узкой тропке, ведущей вправо. – Расскажешь о ней по дороге.

Холмы остались позади, мы приближались к роще, на краю которой дорога обрывалась. Возле тропки высился холм, покрытый кривыми наростами, словно большими бородавками. Он состоял из глины и камней, а еще из кусков шифера, железного лома, досок и колотых кирпичей. Проходя мимо, я искоса, чтобы не показывать любопытства, разглядывал его. Девчонка произнесла одно слово: «холмовейник»… Это он и есть, что ли? Если так, то внутри живут те самые ползуны, которые, по ее словам, выбираются только по ночам.

Роща с виду казалась неопасной, но что, если в ней прячется стая гибридов вроде тех, с холма? Решив, что туда лучше не соваться, я зашагал в обход, и Юна Гало поспешила следом.

– Ты была в этих местах раньше? – спросил я.

Она покачала головой:

– Никогда. Просто, когда мы уже собрались ехать в Москву, я заставила Михая все рассказать о поселках, мимо которых будем проезжать. Он был следопытом, здесь много сезонов бродил. Он мне про Гарь и про Кевок рассказал.

– А кто там управляет?

– В Гари? Да никто. Просто люди живут…

– Но почему они именно там поселились?

– Как это почему? Иногда ты задаешь такие странные вопросы, наемник… Потому что в том месте водяная скважина. Воду нашли несколько сезонов назад, и вокруг сразу возник поселок. В Гари живут всякие бродяги, разорившиеся фермеры, старатели. Там у них огороды вокруг, а воду они продают проезжим.

Я остановился, завидев пересекающую наш путь цепочку следов. Непонятно, что за зверь их оставил, но он явно большой и тяжелый. Может, это тварь той же породы, что и та, погнавшаяся за стаей гибридов прошлой ночью, когда я сидел на крыше казармы?

– Странно, – сказала Юна. – Следы вроде как у маниса. Откуда здесь манис, они же на юге только живут? Если он в той роще прячется, может напасть на нас. Идем быстрее.

Я молча зашагал дальше. Манис… Наверное, мне еще долго предстоит слышать незнакомые слова, которыми местные называют всяких необычных тварей.

Солнце успело сползти к горизонту, когда мы обошли рощу. За ней открылась низина, полная всякого хлама. В небо торчал подъемный кран со сломанной стрелой, вокруг лежали цистерны, контейнеры, горы металлолома, битых кирпичей и треснувших строительных плит. В окошке кабины крановщика мелькнул силуэт, и я спросил:

– А они не начнут по нам с ходу палить?

– Нет. Вдруг мы хотим купить у них воду.

– Тогда могут попробовать ограбить, как только войдем.

– Ты что, боишься? – Юна покосилась на меня. – Ты же наемник.

– Дело не в том, боюсь или нет. Надо знать, чего ждать от них.

– Да того же, чего ждать от неудачников из любого другого поселка на Пустоши! Ты бывал в них тыщу раз! Это все трусливые хорьки, они укусят тебя, если ты слабый, и разбегутся с визгом, если показать им силу… У тебя вид что надо, наемник. Оружием обвешан, нож на ремне, морда зверская, комбинезон какой-то непонятный. Вот и шагай смело – никто тебя не тронет.

Слова ее не очень-то убедили меня, но я решил пока что не доставать оружия, чтобы не пугать лишний раз «хорьков». Они могут и разбежаться с визгом, как утверждала Юна Гало, а могут наброситься из-за угла… то есть выстрелить по нам откуда-нибудь с вершины мусорного холма.