Идея, что явления воскресшего Иисуса были видениями, может не понравиться некоторым христианам. Неужели это были «всего лишь» видения, «просто» видения? Современная западная культура научила нас не слишком серьезно относиться к видениям. Обычно мы думаем, что это нечто вроде галлюцинаций, мало связанных с реальностью, что это субъективные переживания, которые по значимости уступают тому, что мы «на самом деле» видим.

Но не все видения представляют собой галлюцинации. Они могут открывать нам реальность. Поэтому не стоит говорить: «Это было всего лишь видение». Любой человек, наблюдавший видение, никогда не скажет: «Это было только лишь видение». Более того, видение может сочетать не только зрение и слух, но и тактильные ощущения. Это имеет прямое отношение к евангельским повествованиям: когда Иисус предлагает своим последователям к нему прикоснуться или когда он ест у них на глазах, мы не вправе сказать, что это не видение.

Опыт встречи с воскресшим Иисусом изменил жизнь Павла. До переживания на дороге в Дамаск он был фарисеем Савлом, яростным преследователем участников движения последователей Иисуса.[212] После этого он становится «мистиком Христа», самым важным апостолом иудейского мистика Иисуса.

«Иисус есть Господь»

Опыт Павла, пережившего встречу с Иисусом, имеет огромное значение. Отсюда родилось убеждение в том, что Иисус «живет», более того: что Бог оправдал Иисуса, сказав свое «да» тому, кто был убит властями, и тому, учеников которого преследовал Павел. А это означало, что «Иисус есть Господь». Об этом Павел постоянно говорит в своих посланиях. Именно такое представление Павла об Иисусе стало самым первым «исповеданием веры» христиан.

Утверждение «Иисус есть Господь» стоит в центре гимна в Послании к Филиппийцам 2:6-11; возможно, этот гимн написал сам Павел, по меньшей мере, он согласен с этими словами. В первой части гимна говорится о жизни Иисуса и его казни. Павел начинает с вводных слов: «Имейте между собой те же мысли, что и во Христе Иисусе» (2:5), а затем продолжает:

…Который, будучи в образе Божием, не счёл для Себя хищением быть равным Богу, но уничижил Себя, приняв образ раба, быв в подобии человеческом и по виду став как человек. Он смирил Себя, быв послушным до смерти, и смерти крестной.

Иметь «те же мысли» означает поступать таким же образом, стать «послушным до смерти, и смерти крестной». Так Павел понимал смысл следования за Иисусом.

Во второй же части гимна говорится о том, как Бог оправдал и возвысил Иисуса, дав ему имя «выше всякого имени»:

Потому и Бог превознёс Его и даровал Ему Имя, которое выше всякого имени, чтобы во имя Иисуса преклонилось всякое колено небесных и земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Иисус Христос — Господь, во славу Бога Отца.

Каждое колено в трехчастном мире, соответствующем древним представлениям, — на небесах, на земле и в подземной преисподней — должно преклониться, и каждый язык должен исповедовать, что «Иисус Христос — Господь».

Это означало, что Павел противостоял Риму. Утверждение «Иисус есть Господь» бросало вызов империи. Оно отрицало важнейшее положение имперского богословия: если Иисус есть Господь, кесарь им не является. Имперские власти распяли «Господа славы» (1 Кор 2:8). Но Бог возвысил, воскресил и оправдал Иисуса, Бог дал ему имя «выше всякого имени».

И пока мы не перешли к другим свидетельствам, обратим внимание еще на одну вещь: Павел не упоминает о пустой гробнице. Хотя значение этого факта неясно. Возможно, Павел знал о том, что могила Иисуса оказалась пустой, и верил в это, но не счел нужным об этом упоминать в послании к тем, кого учил устно. А быть может, это значит, что он не слышал о пустой гробнице. В любом случае вера Павла в то, что Бог воздвиг Иисуса из мертвых, опиралась не на показания очевидцев, но на его собственный опыт встречи с воскресшим Иисусом. И в силу этого опыта встречи вопрос о пустой гробнице казался ему маловажным. Для Павла воскресший Иисус был совершенно реален; Павел познал его на собственном опыте, и этот опыт изменил его жизнь.

Евангельские повествования о Пасхе

Чтобы понять смысл евангельских повествований о воскресении Иисуса, следует задать себе вопрос о природе этих повествований. Хотели ли их авторы создать исторически верный отчет на основе воспоминаний очевидцев, которому следует верить (либо не верить)? Намеревались ли они рассказать о событиях, произошедших на глазах у зрителей? О фактах, которые могли бы наблюдать даже равнодушные очевидцы, если бы те оказались в нужном месте? Или же они использовали язык притчей и метафор, чтобы выразить истины, которые важнее фактов? Это исторический труд или притча?

Образец для второго варианта — когда мы видим тут притчу, метафорическое повествование, — притчи Иисуса. Христиане согласятся с тем, что истина, заключенная в притче, не зависит от верности изложенных в ней фактов. Существовал ли в действительности самарянин, спасший человека, избитого разбойниками, жил ли на свете отец, который с радостью принял вернувшегося блудного сына, — от этого не зависит смысл этих притчей. С таким утверждением согласятся все христиане. Никто не скажет, что данные истории не содержат истины, потому что этого не происходило.

Очевидно, что повествование типа притчи может быть истинным — наполненным истиной — независимо от достоверности изложенных фактов. Если человека заботит вопрос о верности фактов, он не понимает сути притчи. Ее суть — это ее смысл. «Понять притчу» означает понять ее смысл — а часто он там не один, их много. Притча и метафорический язык могут передавать истину, как это делает притча о блудном сыне: она говорит, что Бог подобен отцу, который радуется возвращению своего сына, жившего в далекой стране изгнания. Вот каков Бог.

Если мы читаем рассказы евангелистов о пасхальных событиях как притчи, это само по себе не значит, что мы отрицаем их историческое значение. Вопрос достоверности изложенных тут фактов остается открытым. При таком подходе к их пониманию мы вправе сказать: думайте что хотите о том, правда ли это, — давайте лучше поговорим о том, что эти истории значат. Вы верите, что гробница оказалась пустой? Прекрасно. А каково значение рассказов евангелистов об этом? Вы считаете, что явления Иисуса можно было бы заснять на видеопленку? Прекрасно. А каков их смысл? Вы не уверены в том, что это действительно происходило, — или, быть может, уверены, что этого не было? Тоже хорошо. Каков же смысл этих историй?

Такой подход означает, что значимость этих рассказов зависит от их смысла. Пустая гробница, если лишить это событие смысла, остается просто странным, хотя и крайне необычным, событием. Оно что-то для нас значит только тогда, когда обретает свой смысл. Такова функция притчи и ее языка. В притче может использоваться реальное событие (теоретически мог существовать самарянин, который вел себя так же, как персонаж из притчи Иисуса), но это необязательно. И на самом деле, наиважнейшие истины, вероятно, можно выразить только языком притчи.

В любом случае метафорический смысл библейских повествований, включая повествования о Пасхе, всегда должен стоять на первом месте. Если же мы думаем только о том, происходили эти вещи на самом деле или нет, мы можем упустить их смысл.[213] Таким образом, когда я буду рассматривать евангельские пасхальные повествования, то буду прежде всего говорить о них как о притчах, наполненных смыслом. Я оставляю открытым вопрос, в какой мере они отражают исторические факты; я убежден, что их истина не зависит от достоверности изложенных фактов.

Первое пасхальное повествование

Хотя послания Павла содержат самые ранние свидетельства о послепасхальном Иисусе, самое первое повествование о Пасхе мы находим у Марка. Евангелист рассказывает о том, как женщины, видевшие смерть и погребение Иисуса, идут к гробнице, чтобы помазать его тело: