И поскольку в евангелиях есть как воспоминание, так и свидетельство, там можно найти ранние и поздние слои материала. Когда мы говорим о «слоях», мы пользуемся термином из археологии, однако в нашем случае слои — это метафора. Можно воспользоваться и иной метафорой: в евангелиях мы слышим разные голоса. Это голос оставшегося в памяти Иисуса, а также голоса первых христианских общин, которые свидетельствуют о том, что Иисус значит в их жизни. И поиск исторического Иисуса заключается в том, чтобы попытаться отличить ранние слои от более поздних, понять, где мы слышим голос Иисуса, а где — голос общины. Чем древнее слой, чем древнее голос, тем ближе мы к Иисусу. Чем позднее появился данный слой, или голос, тем теснее наше прикосновение к свидетельству последователей Иисуса. Важно заметить, что каждый из этих слоев, голосов, имеет свое значение. Нам не следует отбрасывать позднейшие наслоения, просто нужно осознать их природу, понимая, что тут мы видим свидетельство первых поколений христиан о том, кем для них стал Иисус.
Второй столп: Иисус до Пасхи и после
Второй столп изучения Иисуса — это признание того, что Иисус до Пасхи отличается от Иисуса после Пасхи. Первый — Иисус до своей смерти; второй — кем Иисус стал после своей смерти.[19] Первый значительно отличается от второго.
Один аспект этих отличий очевиден: после смерти Иисуса ученики узнали его новым образом. До смерти он был для них смертным человеком. У него были те же ограниченные человеческие возможности, что и других. Ученики знали галилейского иудея из плоти и крови, из клеток и молекул, он весил примерно 60 килограммов и был ростом немного выше полутора метров; ему нужно было есть и спать; он родился и умер.[20] Такой Иисус, то есть Иисус до Пасхи, это герой прошлого, который умер и исчез, и его уже нет. Это вовсе не отрицание Пасхи, тут мы просто признаем, что значение Пасхи не заключается в том, что Иисус из плоти и крови весом 60 килограммов все еще где-то живет.
После смерти его ученики узнали другого Иисуса. Павел встретил его на пути в Дамаск, где увидел ослепительный свет и услышал голос. В одном из посланий Павел говорит: «Если мы и знали Христа по плоти, то теперь уже не знаем» (2 Кор 5:16). Повествования о воскресении в евангелиях ясно показывают, что Иисус после Пасхи не похож на человека, каким он был до смерти. Он проходит через стены и запертые двери. Двое из его учеников несколько часов идут рядом с ним по дороге, не узнавая его. Он может внезапно появиться и так же внезапно исчезнуть.
Таким образом, различие, о котором мы тут говорим, не современное изобретение, оно древнее. У Матфея (26:11) Иисус говорит ученикам перед своей смертью, что он не будет с ними всегда. Через две главы, в самом конце евангелия, после воскресения, Иисус говорит: «Я с вами все дни до конца века» (28:20). Для Матфея оба эти высказывания верны. Такой Иисус, какого они знали до Пасхи, их навсегда покинул, но Иисус после Пасхи будет с ними всегда, причем слова «Я с вами все дни» перекликаются с темой Иисуса как «Эммануила», что означает «с нами Бог».[21]
До Пасхи Иисус был смертным человеком с обычными человеческими качествами, после же Пасхи о нем заговорили как о Божественном существе. В Евангелии от Иоанна Фома, увидев воскресшего Иисуса, восклицает: «Господь мой и Бог мой!» (20:28). По мере развития традиции христиане заговорили о том, что Иисус един с Богом и равен Богу. Никейский Символ веры, используя после пасхальные выражения, утверждает, что Иисус «Бог истинный от Бога истинного», «единосущный Отцу». То же самое мы обнаруживаем в христианском богослужении и молитвах. Посмотрите, как об Иисусе (называя его Христом) говорит хорошо известная кельтская молитва:
Христе, Ты Свет,
Освети мой путь и веди меня.
Христе, Ты Щит,
Защити меня.
Христос внизу,
Христос надо мной,
Христос за мной,
Слева и справа.
Будь сегодня во мне
И вокруг меня,
Смиренный и кроткий,
Но и всемогущий.
Будь в сердце каждого,
С кем я говорю,
На устах у каждого,
>Кто говорит со мной.
Будь сегодня во мне
И вокруг меня,
Смиренный и кроткий,
Но и всемогущий.
Христе, Ты Свет,
Христе, Ты Щит,
Христос за мной,
Слева и справа.[22]
Как должны были представлять себе Христа авторы этой молитвы, если мы подумаем о ее смысле? Христос равен Богу, он как вездесущий дух: надо мной, подо мной, за мной, вокруг меня, внутри меня. Таков Иисус после Пасхи, и это — совершенно иная картина, нежели Иисус из плоти и крови до Пасхи.
И есть другое, не столь заметное, отличие, которое прямо связано со вторым столпом современных исследований жизни Иисуса. Оно прямо вытекает из того положения, что евангелия представляют нам развитие традиции. А именно: Иисус в евангелиях отличается от Иисуса до Пасхи, и эти отличия существенно важны. Иисус, которого мы открываем для себя при поверхностном чтении евангелий и вообще Нового Завета (иногда тут говорят о «каноническом» Иисусе), это послепасхальный Иисус, образ которого отражает развитие традиции, это воспоминание об Иисусе, окрашенное послепасхальной верой христианских общин.
Особенно это утверждение касается христологии и соответствующего языка. Как мы уже видели, такой язык совершенствовался по мере развития традиции, и это ставит перед историками большой вопрос. Все ли христологические выражения появились после Пасхи? Или некоторые из них относились ко времени до Пасхи? Думал ли сам Иисус и его ученики во время его исторической жизни о том, что он Мессия и сын Божий? Произносили ли они такие слова? Или же все эти выражения появились лишь после Пасхи? Прилагал ли сам Иисус подобные выражения к себе? Или же они зародились — как свидетельство — после Пасхи на основе опыта и размышлений христиан?
Важно заметить, что это именно исторический, а не богословский вопрос. Речь не идет о том, является ли Иисус Сыном Божьим, Господом, Светом миру и так далее. Для христианина истина этих утверждений не зависит от того, прилагал ли сам Иисус к себе подобные выражения; скорее, для христианина Иисус именно таков. Поэтому данный вопрос не касается истинности христологических формулировок, но только истории: восходят ли эти формулировки ко времени жизни Иисуса. Говорили ли так до Пасхи? Говорил ли сам Иисус, среди прочего, о том, кто он такой?
Начнем с синоптиков. Все три евангелия утверждают, что Иисус — Мессия и Сын Божий, хотя сам Иисус нигде прямо этому не учит. Эти формулировки произносят только его последователи. У Марка мы встречаем это всего один раз — когда Петр утверждает: «Ты Мессия». А в завершение эпизода исповедания Петра Иисус велит ученикам никому не говорить о том, что они услышали от Петра (Мк 8:30). Они слушаются учителя; у Марка больше нигде они не называют его Мессией. Таким образом, у Марка (а также у Матфея и Луки) титул Мессии не был темой допасхальной проповеди Иисуса или его учеников. Это убедительно указывает на то, что такие титулы, как Мессия и Сын Божий, стали частью проповеди только после Пасхи.
Однако у Иоанна, как уже упоминалось, Иисус часто говорит о своем христологическом статусе. Это выражают высказывания типа «Я есть» и такие утверждения, как «Я и Отец одно», встречающиеся только в Четвертом Евангелии. Как примирить этот портрет Иисуса с тем, который предлагают нам синоптики? Это можно логически объяснить двумя способами. Первый: Иисус действительно говорил о себе так, как это описывает Иоанн, но Марк (вместе с Матфеем и Лукой) либо не знали о том, либо сознательно отказались об этом рассказывать. Так эту проблему решает библейский буквализм в его мягкой или жесткой форме. Но это не слишком правдоподобно.
Если Иисус действительно говорил так, как у Иоанна, можем ли мы себе вообразить, что синоптики об этом не знали? А если знали, по какой причине решили это скрыть? Второе объяснение звучит более правдоподобно: Иисус не говорил о себе слов, приведенных Иоанном. Скорее, эти слова отражают послепасхальное свидетельство Иоанна и его общины.[23]
