– Не знаю.

– Ну вот, ты уже не знаешь. Уже теплей… Скажи, что сам ее убил, и будет горячо.

– Да не убивал я ее!

– Тогда кто это сделал?

– Ну, те, двое! Кто-то из них!

– Зачем они ее убили?

– Не знаю…

– Вот видишь, ты не знаешь. И они не знали, за что им убивать твою девушку. И они ее не убивали… А у тебя, возможно, были причины от нее избавиться.

– Какие причины?

– А тебе видней…

– Не было у меня причин! Я очень люблю Лиду! Я не мог ее убить… И где тогда пистолет, если это сделал я?

– Вот я и хочу узнать, где он?

– Тот, второй, его унес. Он быстрей бегал, поэтому и убежал. А его дружка я догнал…

– И убил… Плохи твои дела, парень. Тут даже не превышение пределов самообороны. Здесь чистой воды умышленное убийство. А это многих лет стоит… Взял бы на себя убийство девушки, скидку бы получил. Ты же должен знать, если оптом, то скидка…

– Что вы такое говорите? – как на чудовище посмотрел на оперативника Валентин. – Это люди. Понимаете, люди! Какой здесь может быть опт?

– Это уже не совсем люди. Это трупы. И сделал их ты, оптом… Давай, бери ручку, пиши признание. Так, мол, и так, из ревности убил свою девушку, а затем и парня, с которым она тебе изменяла… Если ты не знаешь, то я тебе скажу, что за убийство из ревности много не дают. Сильное душевное волнение, все такое… А пистолет… – капитан на секунду задумался. – А пистолет ты выбросил. Куда, не помнишь…

– Ничего я не выбрасывал. И писать ничего не буду.

Валентин упорно стоял на своем – в Лиду он не стрелял, а виновника ее гибели убил, потому что не смог рассчитать силы. В конце концов оперативник сдался и перестал требовать от него признания в двойном убийстве. Но от тюремной камеры Валентина это не спасло.

Изолятор временного содержания, этап на Бутырку, «сборка», баня-прожарка… В тюремную камеру, где он должен был находиться до суда, Валентин входил с опущенной головой. Моральная усталость, физическое истощение, тоска и безнадега…

– Давай быстрей! – надзиратель подтолкнул его в спину и поспешил закрыть дверь, как будто боялся, что из камеры на него хлынут злые осы.

У порога лежало белое чистое полотенце, и Валентин едва не наступил на него. Остановившись, он поднял его и перебросил через край ржавой умывальной раковины.

– Западло, – презрительно и с насмешкой сказал кто-то из глубины камеры.

Валентин поднял глаза, и между нарами увидел стол, за которым сидели обитатели тюремного мира. Камера была переполнена – на одном спальном месте ютилось по два-три человека. Но эти представители арестантского общества резко отличались от прочих. Независимый вид, насмешливо-снисходительные взгляды, уверенность в каждой мелочи их внешнего и внутренного облика. Валентин почти неделю провел в камере предварительного заключения, поэтому сразу понял, с кем имеет дело. Блатной комитет тюремной камеры: воры, авторитетные бандиты, словом, уголовный сброд, от которого старается избавиться общество нормальных людей.

Их было пять человек, и все они беззастенчиво пялились на него. Как будто ждали его, как будто знали, что к ним в камеру пожалует очередной арестант… Ждали. Валентин похолодел от мысли, что его действительно ждали. Потому и полотенце перед входом постелили, чтобы посмотреть, как он на него отреагирует… Он не знал, что нужно делать в таких случаях, но ему объясняли, что в тюрьме нельзя ничего поднимать с пола. А он поднял. Поэтому и услышал в свой адрес осуждающую реплику. Тюрьма – не детский сад, здесь прощение не попросишь. Да и время обратно не повернешь, чтобы отмотать назад хотя бы три-четыре минутки.

– А ты что, паря, всем все поднимаешь? – спросил крепкого сложения мужик с черными как смоль волосами.

Жгучий взгляд, зловещая улыбка, подавляющая энергетика уверенного в своих силах человека.

– Я?! Я ничего не поднимаю, – поторопился мотнуть головой Валентин.

Он мог бы дать отпор кому-нибудь одному из этой пятерки; возможно, смог бы уложить двоих или даже троих, но у него не было сил тягаться со всеми, и эта мысль его угнетала.

– А я думал, ты подъемным краном работаешь… – ухмыльнулся жгучий. – Думал, ты нам всем тут поднимать будешь.

– Не буду.

– А ты ничего, пряничек…

Жгучий поднялся резко, но к Валентину подошел плавно. На расстоянии вытянутой руки остановился, пальцами бесцеремонно задрал его верхнюю губу.

– И зубы у тебя ничего…

Валентину ничего не оставалось, как заявить протест.

– Я тебе не конь!

– Ух, ты! Да он еще фыркает! – играя на публику, засмеялся жгучий. И, показав хищный оскал, нахраписто сказал: – Конь ты! Конь дареный! Менты нам тебя подарили, да, братва?

– В натуре, Артучик, подарили, – гоготнул толстомордый тип с безобразным шрамом, поглотившим всю правую бровь.

– По какой хоть статье? – спросил тощий мужичок с необычайно сильным взглядом, от которого Валентин невольно поежился.

– Какая статья? – спросил жгучий, которого, как стало понятно, здесь звали Артурчиком.

– Сто пятая.

– Мокруха? И кого же ты зажмурил?

– Он мою девушку убил…

– Твою девушку убил? Вот это да! И ты его за это урыл? Ну, ты, в натуре, гигант!.. И чем ты его зажмурил?

– Бил долго… Бил, пока не убил…

– Чем бил?

– Голыми руками, – не без гордости сказал Валентин.

Пусть блатные знают, на что он способен.

– Ну, ты точно, Геракл! Ты чо, каратист?

– Да, занимался. Киокушинкай, контактный стиль…

– Ну, ты крутой, в натуре!

Голос Артура звенел от восторга, но в его глазах не было страха, зато зловещий юмор распылялся по воздуху, как сок из луковицы.

– И чего ж ты телку свою не защитил, если ты такой ломовой?

– Он из-за угла выстрелил…

– Так она что, телка?.. Ну, ты, в натуре, бык!.. А может, она коза?

– Зачем ты так? – нахохлился Валентин.

– А ты чего? – набычился Артурчик. – Я тебя спрашиваю, коза она или нет, а ты отвечай!

– Она не была козой.

– Ну, вот и нормально, – сбавив обороты, улыбнулся блатной. – Она не коза, а ты не козел…

– Ее нет, ее убили. И я не хочу говорить о ней.

– Ну не хочешь, твое право. У нас тут все чисто по понятиям. Ты мне вот что скажи: ты с ней целовался? Ну, когда она живая была?

– Я же просил, – поморщился Валентин.

– А я спросил… Так целовался или нет?

– Да. Только я не понимаю, зачем тебе это надо знать?

– А затем, чтобы про тебя узнать, кто ты такой, чем дышишь, в какую дуду дуешь… Целовался, значит, с бабой. А она у мужиков брала… Она брала, а ты с ней целовался… Ну и кто ты после этого?

– Она не брала! – шалея от возмущения, протянул Валентин.

Он подумал, что если бы не матрасный сверток под мышкой, он бы ударил Артурчика за такое оскорбление. Но постельные принадлежности ему очень мешали, а положить их было некуда.

– Все бабы берут! – наседал уголовник.

– А ты никогда не целовался?

– А разве я тебе говорил, что целовал баб? Нет, не говорил. И не было этого… Ты чо, прыщ, предъяву мне клеишь?

– За предъяву отвечать надо, – подал голос толстомордый со шрамом.

– Ответит, – недобро улыбнулся Артурчик. – Куда он денется с подводной лодки… А может, скидку ему сделаем, на неопытность, а? Мы же не беспредельщики, в натуре. Ну, не врезался в тему первоход, дубанул по тупости своей… Дубанул, паря? – спросил он.

– Ну, может быть, немного, – растерянно пожал плечами Валентин.

– По тупости своей? – прыснул Артурчик. – Ты что, тупой, в натуре?

– Нет.

– Ну как нет, если сам сказал, что дубил по тупости. Братва все слышала, да, братва?

Блатные дружно закивали, беспардонно насмехаясь над новичком.

– Ты вообще кто по жизни? – напряженно сощурился Артурчик. – Чем занимаешься?

– Студент я. Физико-технический университет…

– А зовут как?

– Валентин.

– Как?!

Артур был так изумлен, что на глазах выступили слезы.