Литмир - Электронная Библиотека

Действительно, коронация стоила колоссальных денег. По дороге из Парижа в Реймс перестроили все мосты, а в Суассоне разрушили городские ворота, потому что королевский экипаж, восемнадцати футов высоты, в них не проходил. На эти работы согнали тысячи крестьян. Реймская дорога стала такой же людной, как улица Сент-Оноре в Париже: по ней курсировало около двадцати тысяч почтовых лошадей. О самом Реймсе, разумеется, нечего и говорить. Громадный готический собор был отремонтирован и подновлен. В нем устроили особое помещение для королевы, с дежурной комнатой, в которой разместилась охрана. Даже отхожие места — невероятная роскошь! — переоборудовали на английский манер. Самое коронацию обставили возможно более пышно. И в результате… Ничего! Зрители реагировали вяло. Его, повелителя, никто не хотел приветствовать ни там, ни здесь, по дороге в Париж. Возгласы «Да здравствует король!» раздавались изредка и казались принужденными. Грязные мужики, копошившиеся у канав, и те не всегда удостаивали взглядом пышную процессию. Что же касается королевы, то ее встречали ледяным молчанием, а провожали приглушенным ропотом. Народ ненавидел «австриячку». Ее считали главной виновницей всех бед.

Король искоса взглянул на Марию Антуанетту. Она дремала, облокотясь на подушки. Ее бледное лицо казалось выточенным из мрамора. Она была очень хороша. «Черт возьми, — думал Людовик, — быть может, мой добрый народ не так уж и не прав. Она действительно страшная мотовка… Какие только прихоти не забивают ей голову! Балы, скачки, азартная карточная игра… Она с легкостью бросает по тысяче луидоров на зеленое сукно и готова играть тридцать шесть часов подряд… А сколько уходит на пенсии и подачки хороводу ее любимцев?.. Сколько забирают архитекторы, портнихи и ювелиры?.. И после этого удивляйся постоянной нехватке средств!..» Король даже крякнул от досады. Да, неприятности со всех сторон. А тут еще эта нудная трясучка. Путь кажется бесконечным. Мера времени исчезла, только и слышны щелканье бичей, стук колес да скрип рессор. Скорее бы уж добраться до Версаля!..

Королевский поезд громыхал по парижским улицам. Моросил дождь. Среди несметного количества экипажей огромная карета монаршей семьи выделялась, как сказочный ковчег. Придворный наклонился к задремавшему королю.

— Ваше величество, сир!

Людовик открыл глаза.

— Сир, вы просили напомнить… Ваше величество собирались посетить коллеж, носящий имя вашего святого предка… Мы уже на улице Сен-Жак…

Ба! Он действительно забыл. Глупая формальность!.. Он должен посетить коллеж Луи-ле-Гран, там его будут приветствовать. И никому нет дела до того, что его растрясло, что ему хочется спать. Ну что ж, ничего не попишешь. Он не намерен задерживаться, пожалуй, можно даже не выходить из кареты. Но обычай соблюсти нужно.

Придворный отдает распоряжения форейторам головных экипажей,

…Вот он, Луи-ле-Гран, знаменитый коллеж, патроном которого считается французский король. На площадь перед входом высыпала масса народу — и воспитатели и ученики. Что-то кричат, бросают цветы. Поток экипажей останавливается. Все ждут. Но ни король, ни королева не покидают своих подушек. Тогда высокий человек в мантии и парике подает знак. Маленький хрупкий подросток, почти ребенок, быстро выходит из шеренги воспитанников. В его руках лист бумаги, свернутый трубкой. Мальчик бледен и заметно волнуется.

— Смотрите, сударыня, какой заморыш, — кивает Людовик Марии Антуанетте. — Это, вероятно, их первый ученик…

Избранник коллежа подходит к карете. Мельком взглянув на придорожную грязь, он преклоняет колени и начинает читать. Но голос его тих и неровен. Колеса скрипят, форейторы ругаются, в соседних экипажах о чем-то громко спорят. Людовик смотрит на чтеца, но почти не разбирает слов. Приветствия, пожелания, ремонтрансы… Ученик отрывает глаза от бумаги. На момент взгляд монарха встречается с его взглядом. У него светлые внимательные глаза, холодные и пронизывающие, как стальные клинки. Королю становится не по себе. Что?.. Он, кажется, хочет продолжать? Довольно! Надоело! К дьяволу этого бледного недоноска с его неприятными глазами! Король хватает за локоть придворного и что-то шепчет… Поезд с грохотом трогается…

Ученик прерывает чтение, но остается на коленях. На глаза навертываются непрошеные слезы. Или, быть может, это капли дождя?.. К нему подбегает длинноволосый воспитанник.

— Не огорчайся, Максимилиан! Тебя недаром прозвали Римлянином: будь стойким, и ты свое возьмешь!

Максимилиан вскакивает. С разорванных чулок грязь стекает на башмаки. Быстро смахнув слезу, он сурово смотрит на товарища.

— Кто тебе сказал, что я огорчен, Камилл? Напротив, я горд… Я ведь удостоился самой высокой чести, не правда ли? — И затем, мгновенье помолчав, он добавляет: — Но заметь, какое сегодня число: сегодня 12 июня 1775 года. Не забывай никогда об этом дне и, если будет нужно, напомни мне о нем…

Часть I

СЫН ТРЕТЬЕГО СОСЛОВИЯ

Глава 1

Учитель

Его звали Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер. Ему только что исполнилось семнадцать лет: он родился 6 мая 1758 года. Седьмой год пошел с тех пор, как он покинул свою родину — тихий Аррас, покинул без большой охоты, ибо там остались все близкие и дорогие ему люди. Но Максимилиан страстно хотел найти свое место в жизни. Он рано понял, что только образование даст ему будущее. Поэтому, бедняк и сирота, он, ни минуты не колеблясь, ухватился за возможность учиться в столице в таком коллеже, как Луи-ле-Гран: ведь отсюда шла прямая дорога в университет!

Место и стипендию в коллеже выхлопотал через аррасского епископа заботливый опекун Максимилиана, дедушка Карро; он же дал отъезжающему первые жизненные советы.

Луи-ле-Гран! Сколько трепетных надежд связывал с ним когда-то худенький мальчик из Арраса! И сколько разочарований ожидало его!

…Мрачное серое здание в пять этажей — тюрьма тюрьмой. Решетки на окнах, решетки вместо забора. Ворота и двери — на замке. И души на замке. Надзиратели — хуже собак, наставники — благочестивые ханжи с постными физиономиями и елеем на устах. Монастырская дисциплина. И монастырская аскеза для воспитанников: кормят так, что животы подводит с голодухи.

Но Луи-ле-Гран — школа для характера. Интернат заставил замкнутого и робкого мальчика вступить в общение со сверстниками. Максимилиан с честью выдержал этот первый жизненный экзамен.

За ним установилась репутация хорошего товарища.

Впрочем, из всех своих однокашников по-настоящему он сблизился только с одним: с длинноволосым Камиллом Демуленом.

Камилл во многом казался противоположностью Максимилиана, и, быть может, именно это содействовало их дружбе. Пылкий и неровный, то чрезмерно веселый, то слишком грустный, Камилл отличался подкупающей искренностью своих взглядов и суждений. Одаренный, но разболтанный, он отнюдь не стремился стать первым учеником. Максимилиан, обладая незаурядными способностями, был сверх того очень трудолюбив и усидчив. Природа наделила его честолюбием и выдержкой: в отличие от Демулена он мог терпеливо и упорно добиваться намеченной цели. Сначала Камилл был склонен подтрунивать над несколько чопорным аррасцем, но затем привязался к нему всей душой и даже принял его превосходство.

Коротая время вдвоем, они обменивались мнениями о воспитателях и прочитанных книгах. Иногда говорили о прошлом. Камилл вскоре узнал трагедию детства своего друга. Тот рассказал ему, как умерла мать, как уехал и погиб на чужбине отец. Чувствительный Камилл не мог сдержать слез, услыхав, что Максимилиан всего семи лет от роду остался старшим в семье, младшему члену которой, крошечному Огюстену, исполнилось всего два года.

— Так вот почему ты кажешься таким замкнутым и отчужденным, — прошептал Демулен, сжимая руку товарища.

— Да, я рано почувствовал свою ответственность, — задумчиво произнес Максимилиан. — Забот было много. Вскоре нам, правда, помогли родственники: сестер взяли тетки, а мы с братом переселились к деду. Но я не знал детства: мне были чужды игры и забавы. В свободное от школы и домашних дел время надо было посидеть над книгой. Моим единственным развлечением был уход за птицами. Признаюсь тебе, я очень любил синичек, щеглов, бедных воробьишек и дружил с ними больше, чем с детьми. Кормить их, приручать, наблюдать за ними — в то время ничто другое не казалось мне столь отрадным!

3
{"b":"168795","o":1}