В комнате вполне приличных размеров, откуда вела дверь на кухню, можно было бы запросто рассадить за столом полтора десятка человек. Чьи-то ловкие и быстрые руки подавали через небольшое окошко в стене блюда с жареной уткой в яблоках, котлеты по-киевски, горячие кокотницы с мясным и грибным жюльеном — ну прямо тебе ресторан «Украина» или прежняя «София», когда она еще «Киевом» называлась, — всякие мясные и рыбные закуски, заливные, как будто собирались накормить не пятерых дорогих и слишком уважаемых гостей, а по меньшей мере два десятка обжор. И все это изобилие ставили на стол сперва Арсеньич, а позже — Витюша. Ну с Арсеньичем, в общем, ясно — правая рука. Охрана. Насчет интеллекта — пока неизвестно. А вот Витюша, как представил его Арсеньич, с виду душа-парень, и тельник у него под светлой рубашкой не новый, в темную полоску, какие подводникам выдают, бережет его, значит, как память, молодец. Василий тоже подобный имел, в балтийской школе спецназа надел впервые. Может, и Витюша из того же гнезда, только лет на пятнадцать моложе, и потому не мог его знать в лицо Кузьмин? Не исключено. Но вот манеры его и особенно речь, характерная такая, с растяжкой окончаний слов, будто кричит он кому-то, только негромко, чтоб враг рядом не услышал, напомнили ребят из Афгана. А вообще-то крепкий мальчишечка, лет на двадцать пять — двадцать семь, в самый раз под капитанские погоны. И рост подходящий — под сто восемьдесят, на пару ладоней пониже своего хозяина. Вот с этим пареньком хорошо бы поконтачить, копнуть его поглубже. Не может быть, чтоб где-нибудь их пути не пересекались.

Арсеньич сразу показал на сервировочный столик рядом с буфетом в другом торце комнаты: на нем громоздились, что называется плечом к плечу, самые разные бутылки — тут тебе и редкий в нашей стране греческий коньяк «Метакса», и всяческие «Петровские», «Смирновские» водки, и шведский «Абсолют» и прочее — чего душе угодно. На нижней полке столика сгрудились винные бутылки, как заметил Василий, грузинского производства и разлива. Он тоже любил эти ароматные вина — «Ахмета», «Напареули», «Киндзмараули», «Тетра», «Твиши»... «Выбирайте сами кому что нравится, — кивнул Арсеньич, — у нас так заведено: каждый пьет, что любит, а кто не любит, отказом хозяина не обидит». Заблестели, конечно, глаза у ребят, увидел Василий. Ну, водителям-то не положено, а охране можно разрешить пропустить по стаканчику. Опять же под этакую закуску!.. Василий подмигнул двоим телохранителям, мол, я не видел, вы — не дети, подошел первым и налил себе бокал «Киндзмараули». Ребята правильно поняли и тоже налили себе но бокалу красненького. Его даже подводникам дают: кровь, говорят, хорошо прочищает. Ну и мозги соответственно. Василий велел своим после застолья погулять порознь по территории, пусть они и на себя отвлекут часть внимания.

Этот Витюша — открытая душа, чтоб скрасить молчаливое сидение за столом и создать соответствующее действу настроение, стал анекдоты травить, да так ловко, и все про Горбачева с Ельциным, а главное — их голосами. Обхохотались ребята. Похоже, в этом подчеркивающем свое богатство и независимость доме никто никого не стеснялся и не очень, кстати, чтили президентов. Что ж, в принципе подходящая компания. Нам, решил Василий сразу и за себя, и за Сучкова, такие могут подойти. Лучше их иметь в друзьях- подельщиках, нежели во врагах.

Но вот чего никак не мог осмыслить Кузьмин, так это отсутствие женского персонала. Баб, коротко говоря. Он знал, что, когда в одном доме собираются хоть несколько мужиков, без женщины никак не обойтись. А тут, у Никольского, он пока что-то нигде не отметил женского присутствия. Хотя мельком, издали, и видел руки, подававшие блюда в окошко, но были ли они женскими, утверждать не взялся бы, крупные были руки. Что они здесь, одни пидоры собрались, что ли? Быть такого не может. Словом, и этот вопрос нуждается в проработке. Баба — всегда слабое звено в любой организации. Как следует надавить — и вся цепочка лопнет.

6

Василий еще немного послонялся по дорожкам вокруг дачи, ни на что особо не обращая внимание, — усыплял бдительность наблюдателей и одновременно обдумывал план своих дальнейших действий, которые надо было совершить так, чтоб уж и в самом деле комар носа не подточил.

Наконец появился шофер Дима, тоже вроде бы гуляющий безо всякой цели. Кузьмин поднял руку и, когда тот подошел поближе, громко, чтоб все желающие услышали, сказал:

— Слышь, Димок, ты в этой Удельной бывал когда? Есть тут что-нибудь интересное, не знаешь? Магазины или базары? Поглядеть хочу сходить...

Дима неопределенно пожал плечами, потом спросил:

— А сам как? — и кивнул на дом.

— Да они еще небось в парилке, потом обедать начнут, тары-бары, разговоры. Часок-другой точно есть в запасе. Поэтому, если чего, ты скажи, я в поселке, ладно?

— Скажу, — лениво пожал плечами Дима.

— А я правда схожу гляну, как тут народ живет, заодно сигарет куплю. Тебе не нужно?

— Возьми «Столичных», если будут.

Вяло махнув рукой, Кузьмин вразвалочку направился к воротам. Навстречу ему из будки вышел давешний сторож, молодой крепкий парень в камуфляже, и вопросительно поднял брови. Василий подошел поближе и в свою очередь спросил:

— Не подскажешь, друг, как до станции дойти? А то, видишь, хозяева-то парятся, у них свои дела. Час-другой есть свободный, хочу по здешним магазинчикам-лавочкам пока прошвырнуться. Куда сходить посоветуешь?

— А тут все вокруг станции. Прямо вот так, — он указал пальцем, — и шагайте. Берите правей шоссейки и шагов через триста выйдете на улицу, а по ней — снова направо, аж до самой станции. Тут не заблудишься, минут двадцать ходьбы, не больше.

— Ну спасибо. — Василий дружески тронул сторожа за локоть, и тот отворил калитку.

Кузьмин вышел, достал полупустую пачку сигарет, спички, закурил и, не оглядываясь, по-прежнему неторопливой, гуляющей походкой направился по лесной тропке в сторону от шоссе, по которому они приехали на дачу. Скоро впереди, в просвете между деревьями, он увидел задние дворы нескольких домов и проход между ними на поселковую улицу, по которой как раз проехали «Жигули». Но, подойдя почти вплотную к огородам, засаженным картошкой, Василий «уронил» спички, сделал еще несколько шагов, похлопал себя по карманам и, обернувшись, увидел на дорожке, свой коробок. Медленно вернулся к нему, нагнулся, поднял, встряхнул в кулаке, а глаза его между тем быстро и цепко оглядели пройденную тропинку. За спиной было вроде бы чисто. И тогда, сунув коробок в карман, он быстрым, скользящим шагом устремился вдоль огородов, внимательно глядя по сторонам. Через сотню шагов он углубился в лес и отправился напрямик к тому месту в бетонной ограде, которое его интересовало.

Как Кузьмин и предполагал, в бетонной ограде имелись вторые ворота. Собственно, даже и не ворота, а просто скрытый выезд на зеленую лужайку, напоминавшую заросшую лопухами деревескую улочку. Слева, метрах в десяти от ограды дачи Никольского, тянулся старый, с облупившейся зеленой краской забор, за которым виднелись какие- то деревянные строения барачного типа со множеством пустых оконных проемов. Скорее всего, здесь когда-то был пионерлагерь. Пробравшись сквозь дыру в ветхом заборе на территорию, а это действительно был когда-то пионерлагерь, вон у дальних ворот две гипсовые фигуры пионеров с горнами еще остались, Василий тщательно оглядел пустые корпуса, широкий плац между ними с мачтой для подъема флага и вошел в одно из помещений, расположенное как раз напротив ограды дачи Никольского. В комнате с ободранными обоями и загаженным, как обычно в таких случаях, потом, он отошел к дальней стене, достал из внутреннего кармана куртки складной портативный бинокль и стал внимательнейшим образом рассматривать бетонную ограду напротив. Вскоре он зафиксировал не замеченный ранее глазок телекамеры в развилке сосны, направленный вдоль ограды. Что же касается тайного выхода, то никаких следов от автомобильных колес Василий не обнаружил. Возможно, им еще не пользовались, а держат для крайней нужды. Ну ладно, а если настала она, эта крайняя нужда, то что? Видимо, бетонный блок по команде поворачивается на верхних петлях в горизонтальной плоскости, открывая автомобилю незаметный и быстрый выезд на этот пустырь, и далее вдоль лагерного забора, мимо гипсовых пионеров прямо на улицу, ведущую к железнодорожной станции. И там, — знал то, что надо, Василий Кузьмин, — пятьсот метров до переезда и — на трассу из Быковского аэропорта в Москву, к новой Рязанке. Все просто.