— И чего это он привязался? — пробурчал себе под нос Савельич.

— Ты про кого, Алексей Савельич? — оторвавшись, от своих тяжких дум о таком хорошем человеке Никольском, спросил Саша.

— Да вон синяя «пятерка» на хвосте сидит.

Турецкий обернулся и увидел «Жигули» пятой

модели, выскакивающие вслед за их «Волгой» из- за потрепанного, со ржавыми крыльями и мятой правой дверцей «мерседеса», найденного наверняка где-нибудь на свалке за дальним бугром. «Жигуленок» ловко пристроился сзади, в машине Саша разглядел двоих. Ну вот и началось! А то что-то давно уже никаких ковбойских номеров не доводилось выкидывать.

— Алексей Савельевич, знаешь что, выкинь-ка ты меня на правой стороне, у «Азербайджана», я перебегу через дорогу в неположенном месте, а ты постой и посмотри, кто рванет за мной. Лады?

— Приключений на жопу ищем, — довольно проворчал Савельич. — Ну давай...

Он не стал делать крюк на Третьей Фрунзенской, чтобы выезжать потом на набережную, а проскочил чуть дальше и резко затормозил у «Радиотоваров». Саша мигом выскочил и, махнув рукой Савельичу, нагло попер через проспект, плюя на сигналы автомобилей. Заскочив в большой двор «красного дома», как он называл это здание с хорошей булочной на первом этаже, где всегда можно выпить чашку приличного кофе с булочкой, Саша забежал в первый же подъезд и стал ждать, погладывая туда, откуда только что прибежал.

Вскоре во двор вошел гуляющей такой походочкой парень лет двадцати с небольшим, неброский, серенький, сел на лавочку возле детской песочницы и, закурив, стал осматриваться.

Саша поглядел на него и понял, что можно попробовать. Достав пачку, он вышел из подъезда, демонстративно хлопнув дверью, чем фазу привлек внимание парня. И заметил, как тот будто подобрался для прыжка. Достав сигарету, Саша похлопал себя по карманам и независимой походкой пошел к парню. Тот явно насторожился. Подойдя почти вплотную, Саша попросил огоньку. Парень, сощурившись и пристально глядя на него, протянул свою сигарету.

Затянувшись, Саша посмотрел на парня с интересом, отпечатывая в памяти его «портрет», и спросил небрежно:

— Ищешь кого?

— Нет, — забегал глазами парень. — А тебе чего?

Грубовато у него получилось. За такой тон можно и по морде схлопотать. Но Саша не торопился.

— Да ничего, — пожал он плечами. — Просто я тут уже сто лет живу, всех знаю. А тебя в первый раз вижу. Смотрю — озираешься, будто ищешь или потерял кого?

Никого я не потерял! — Парень, конечно, растерялся от такого натиска, но пытался поправить свою растерянность грубостью. Нехорошо. Не тактично. И Саша решил придавить его окончательно: — Ты, что ль, в синей «пятерке» сидел? 28- 91, а? Или я обознался?

— Не знаю я никакой машины! — Лицо парня пошло красными пятнами. — Чего привязался? Прикурил — и иди себе!

— А у нас тут, во дворе, не грубят. Закон такой, понимаешь? Еще до твоего рождения принят. Иначе морду бьют. Но я не собираюсь тебя учить. Ты потом скажи своему хозяину, что я тебя сфотографировал, он поймет. А еще раз на хвост сядешь, так отделаю, что мама тебя родная не признает. Понял?

Саша не боялся никаких действий этого парня, потому что тот был совершенно определенно раздавлен. Да и физически не очень, надо сказать, крепок, если не обладает каким-нибудь особым, смертельным приемом.

Другого еще не знал Саша. Что своим ходом он сдвинул снежный ком, который, покатившись, вызвал медленно набирающую ход, но сметающую все на своем пути горную лавину. Однако комок этот, или, точнее, снежок, только покатился. А Саша, пожелав парню долгой жизни на радость маме, неторопливо пошел в глубину двора, оглядываясь на сидящего на лавочке парня. Тот не преследовал.

Преследовал другой, который медленно прогуливал маленькую собачку. Саша даже и не обратил внимания на этого сорокалетнего крепыша, при близком рассмотрении напоминающего Барона, каким он был изображен на тюремной фотографии.

Собаковод проследил, в какой подъезд зашел Турецкий, и спокойно, взяв собачку под мышку, зашагал прочь со двора.

Савельич, сделав крюк, по Хамовникам выскочил на набережную и из ближайшего автомата позвонил Турецкому домой.

— Чего ж ты не подошел? — спросил сердито. — Я ждал.

— Алексей Савельевич, а я же просил тебя только проследить, кто побежит за мной, и все. Паренек такой серенький, да? Видел я его и даже поговорил малость по душам. А чего ты-то волнуешься? Все в порядке.

— Это ты так считаешь. А мужика с собачкой ты не встретил, не поговорил?

— Ка-ко-ва мужика? — оторопел Саша — и точно! вспомнил. Шел по дорожке. — А собачка маленькая такая, да, Савельич?

— Как раз под мышкой таскать.

— Вот с ним прокололся. Ах ты, черт меня возьми! Ладно, спасибо. Что-нибудь придумаю. Я так понимаю, не зря они цирк с переодеванием затеяли. Пока, Алексей Савельевич.

Ирины дома еще не было, где она пребывала в настоящее время, Саша не знал. Спрашивать было не у кого, Турецкий метался из комнаты в кухню и обратно, выглядывал в окно, порывался выскочить к подъезду, во двор, чтобы увидеть, когда подъедет его коричневый «жигуленок», но боялся отойти далеко от телефона.

Ирина появилась лишь в десятом часу. Турецкий так измаялся за прошедший час, что не имел сил даже отругать ее за то, что не звонит, когда надо, не говорит, куда едет, вообще ведет себя так, будто она — совершенно свободная особа и не имеет никаких обязанностей.

Она выслушала его стенанья, обращенные больше в пространство, а потом стала выяснять причину столь странного недовольства. Раньше за ним такого не замечалось.

Не желая пугать Ирину, но понимая, что и правды скрыть не удастся, он открыл ей «служебную тайну» про слежку за собой. Можно подумать, что Ирка об этом впервые слышит! Да всю жизнь, сколько она его помнит, еще с той, старой коммунальной квартиры, где жили тетки Ирки Фроловской, к которым она частенько наведывалась, а Шурик Турецкий имел узкую комнатенку в этом перенаселенном клоповнике, с ним обязательно время от времени случалось нечто экстраординарное. Так что не в новинку.

Нет, Ирина не хотела понимать, что опасность, угрожающая в первую очередь ему, непосредственно относится и к ней. Ведь сопрут — что прикажешь делать? Поэтому с завтрашнего дня и до особого распоряжения отменить все свиданки и прочие дела вне дома. Здесь никому, ни единой душе, дверь не открывать. Быть всегда, круглосуточно, рядом с телефоном, то есть в пределах досягаемости.

— Да ты просто с ума сошел! — возмутилась Ирина. — Я что же, из-за каких-то ваших дел должна работу бросить? А может, ты ко мне телохранителя приставишь? Машину тебе жалко — черт с ней, буду на метро ездить!..

Она действительно не желала понимать никаких разумных вещей, хоть ты кол ей на голове теши! В Прибалтику ее, что ли, сослать на время, к теткам ее? Так ведь брыкаться станет. На цепь сажать? А может, Косте удастся объяснить этой самонадеянной дурище, что речь идет вовсе не о детских шалостях. Спасительная мысль!