«Один вопрос, – сказал ты. – Ты тогда нарочно пропал?»

Он покачал головой:

«Нет. Ты сам сдвинулся».

Да, Санька получил отдельное задание. От самого Шилова. Личное. Что было делать…

Ты почувствовал, как заболело внутри, там, где в сантиметрах от сердца прошла когда-то Санькина пуля.

«Врешь! – сказал ты, давая ему шанс. – С того расстояния ты мухам зады отстреливал!»

Он спросил:

«Мне как – встать? Или лечь?»

Ты сказал:

«Иди, Санек».

Он смотрел на тебя непонимающими глазами, и ты терпеливо повторил:

«Иди, Санек. Девчонки соскучились».

Шагов десять он не оглядывался, ждал, когда же ЭТО случится. Потом оглянулся, но тебя уже не было на белом пластиковом топчане. И вообще нигде на пустом, открытом во все стороны пляже.

Ты шатался по берегу, пока солнце не коснулось воды. Тогда ты разделся, влез в океан и поплыл. Не торопясь, поплыл прочь от берега. Просто вперед и вперед. Ты был очень хорошим пловцом, но любой пловец рано или поздно устает. Или, что вероятнее, явится в поисках ужина акула. Интересно, почувствуешь ты ее приближение?.. Или заметишь непорядок, только когда отхватит полтуловища?..

Ты смотрел вниз, в теплую глубину, и совершенно спокойно думал о том, как нырнешь, а на предельной глубине вдохнешь воду. Ты поворачивался на спину и созерцал яркие тропические звезды, медленно вершившие свой круг в небесах. Что-то умерло в тебе. Наверное, жизнь.

Ты в который раз пытался думать о том, что было бы, если бы тебе повезло меньше и отдельные указания получил не несчастный Санек, а ты сам.

Смог бы ты их выполнить?

А если бы смог, то хватило бы мужества потом жить?

Может, и хватило бы. Может, тоже подобрал бы женщину с двумя чужими детьми.

Хотя кому теперь интересно, что было бы, если бы да кабы.

Акула так и не появилась. Акулы чуют страх и идут на него, а ты не боялся. В небесах было торжественно и чудно. Земля спала в сиянье голубом. А тебе было до того на все наплевать, что постепенно стало неохота даже топиться.

Потом рассвело, и по жемчужному утреннему океану к тебе подплыли дельфины. Они были гораздо добрее людей. И гораздо разумней. Два гладких упругих бока мощно сдвинулись под тобой, выталкивая из воды. И повлекли тебя к далекому берегу. До которого ты был вполне способен доплыть и без них. Но если бы не они, ты тогда вряд ли бы повернул.

Глава первая «В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ»

1

Когда утром в воскресенье Турецкий проснулся, дочка еще сладко посапывала в своей кроватке, Ирина тоже спала. Накануне вечером, уложив ребенка, они долго сидели на кухне, разговаривали, смеялись, Турецкий в лицах изображал персонал больницы, где лежал, затем описал драку, убавив количество своих соперников до одного. Он старался придать рассказу шутливый характер, но Ирина так бледнела и волновалась, что Саша решил не травмировать ее и в конце концов свел дело к простой небольшой стычке.

Плечо, которое, слава Богу, не подвело Турецкого во время драки, теперь что-то совсем раскапризничалось. Ирина осмотрела рану, перевязала ее и взяла с мужа слово, что завтра он весь день проведет дома.

– Смотри, кончится тем, что тебе ампутируют руку, что тогда будешь делать? – так она пыталась его припугнуть, хотя и понимала, что это почти бесполезно.

Они решили, что спокойно проведут воскресный день дома, Саша почитает дочке вслух, поиграет с ней в разные игры, затем все вместе пообедают. Таких тихих выходных давно уже не бывало.

Засиделись за полночь; малышка тоже никак не соглашалась отправляться спать и в конце концов задремала в кресле.

Утром первой проснулась дочурка; она перебралась на родительскую кровать и растолкала папу. Саша попросил ее полежать тихо и не будить маму.

– А я пойду займусь завтраком.

Он вышел на кухню. Утро, не в пример вчерашнему, было солнечное и ясное. Под стать погоде было и настроение. Светло и уютно на кухне, светло и радостно на душе у Турецкого. Тягостные проблемы остались где-то там, во внешнем мире. Даже рука почти не болела, хотя действовать главным образом приходилось все же здоровой правой. Пока «его женщины» не встали, Турецкий поставил на плиту чайник и, весело насвистывая что-то себе под нос, вынул из холодильника сыр для гренок.

По старой холостяцкой привычке, возясь на кухне, он любил слушать радио, потому и сейчас почти машинально крутнул ручку старенького репродуктора, висевшего на стене с тех самых пор, как он получил эту квартирку на Фрунзенской набережной.

– В нашей «Гавани» сегодня постоянные участники Юрий Чернов и Григорий Гладков, их грубоватый мужской юмор облагораживает обаятельнейшая и симпатичнейшая Ирина Муравьева, – раздался из репродуктора знакомый голос Эдуарда Успенского.

Турецкий улыбнулся – как он вовремя успел. Это начиналась его любимая передача «В нашу гавань заходили корабли». Он пошел в комнату, чтобы позвать Ирину, но увидел, что та еще спит, задремала и дочурка, уткнувшись личиком в мамино плечо. Саша осторожно прикрыл дверь и на цыпочках вернулся на кухню.

– А вот еще письмо из Калужской области, из города Сухиничи, – говорил тем временем Эдуард Успенский. – Иван Петрович Бакланов, который там живет, прислал нам очень интересный вариант песни «Девушка из Нагасаки». Мы ее уже не раз исполняли, но тут есть целый лишний куплет.

– Как интересно, Эдуард Николаевич.

– Сейчас мы ее споем. Но Иван Петрович вот что еще тут нам пишет: «Дорогие ведущие. Я очень прошу вас спеть эту песню так же хорошо, как пел ее мой брат Николай». Дорогой Иван Петрович! К сожалению, мы не слышали, как пел ваш брат, но постараемся спеть как можно лучше».

– Я готова, Эдуард Николаевич.

Турецкий не мог сдержать улыбки, когда Эдуард Успенский затянул:

У ней такая маленькая грудь

И губы, губы алые как маки.

Уходит капитан в далекий путь,

Не видя девушки из Нагасаки.

Эта песня заставляла вспомнить дом на Третьей Мещанской, дворовую шпану, игру в чижа, разбитые футбольным мячом стекла первых этажей. Он даже стал мурлыкать песню себе под нос, вторя Успенскому.

– А вот еще одно письмо, на этот раз из города Князева Владимирской области. Нам пишет учительница русского языка и литературы. Да-да, Ирина Владимировна, не удивляйтесь. Между прочим, очень трогательное письмо. Я просто не могу удержаться, чтобы не прочитать его целиком.

– Прочитайте, Эдуард Николаевич.

– «Дорогой Эдуард Николаевич», – ну я от себя добавлю: – и Ирина Владимировна. – «Я очень люблю вашу передачу. Сразу вспоминается лето, которое я провела в Москве. Это был тот год, когда проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Я гостила у своей родственницы, и мы познакомились с двумя мальчиками. Звали их очень необычно – Скронц и Пупотя, тогда еще не прошла мода на разные смешные прозвища. Я тогда была скромница (да и осталась такой на всю жизнь) и не смогла признаться Косте (он же Скронц), что влюбилась в него. Он так, конечно, ни о чем и не догадался. А мне он снился затем много лет. Но я не знала ни его адреса, ни фамилии, и все, что у меня осталось, – это старая фотография, на которой изображены все мы.

Я высылаю вам слова той песни, которую мы пели когда-то вместе (помню я, к сожалению, только два куплета)

На улице дождь идет, слякоть бульварная,

Острыми иглами всю душу гнетет,

А девушка милая, в платьице беленьком,

В туфельках беленьких по грязи идет.

И вот вы лежите, больная, голодная,

Туфельки белые стоят возле вас.

Белые туфельки, белое платьице,

Белое личико – словно алмаз.

Вы, наверно, не поверите мне, но я никогда не забывала Костю. Он был такой благородный, умный, добрый, похожий на рыцаря или на мушкетера.