– Грегор, стой! Не трогай его.

– Этот… Этот… Он матушку Аглаю… – Возмущению гиганта не было предела.

– Я сказал – не трогай.

– Да я…

– Иди в трактир. Ну! Кому сказано!

Парень в последний раз бросил грозный взгляд на купца и отошел в сторону, непрерывно сжимая и разжимая могучие кулаки и что-то бубня себе под нос. По всему видно, что он очень недоволен тем, что ему не дали закончить начатое. Столпившиеся люди тоже были недовольны произошедшим. Очевидно, им хотелось, чтобы расправа над наглецом непременно продолжилась и была доведена до логического завершения.

Вышибала ушел, урезоненный хозяином, но к толпе женщин уже присоединились мужчины. Их не так много, все же разгар рабочего дня и многие в поле, но и этих с лихвой хватит, чтобы поставить на место не только купца, но и всю его охрану, если она имеется. И им трактирщик не указ.

Горожане возмущенно переговаривались. А ничего так, крепкий купчина. Грегор как-то на спор тяглового быка одним ударом с ног свалил, а тут человек – и даже сознания не лишился. Ты гляди, еще и сам поднялся, тряхнул головой, не иначе как полностью оклемался. Раскрыл было рот, да трактирщик его опередил:

– Ты бы шел, уважаемый, от греха подальше. Видишь, народ разволновался. Как бы беды не вышло.

– Что ты с ним разговариваешь, Адам!

– Да мы его сейчас!

– Тихо! – прикрикнул трактирщик.

– У себя в трактире будешь командовать!

Толпа заводилась все сильнее. Большинству присутствующих, если присмотреться, за двадцать или под тридцать. Трактирщик тоже ненамного старше, едва за тридцать перевалило, хотя брюшко солидное наесть успел, с легкостью передвигаться уже не может. Есть, конечно, люди и постарше, но таких мало.

И вдруг все закончилось, так и не успев начаться. Толпа раздалась в стороны, и в образовавшийся проход проскользнула давешняя старуха-нищенка. А ведь не такая уж и старая. Лет сорок едва минуло. Седая, лицо изборождено морщинами, но возраст легко угадывается, а еще… Это лицо, несмотря на множество морщин, всецело приковывает внимание. Точнее, глаза. Да эта женщина явно лишена разума! Безумица, за которую люди готовы убить. Господь всемогущий, что тут вообще творится?!

– Анна, милая, я что-то не вижу Ирму.

– Вот она, матушка Аглая. – Молодая женщина тут же вывела из-за спины девочку лет пяти, шмыгающую носом и утирающую слезы.

– Что случилось, девочка моя? Кто обидел мою принцессу?

– Дядя тебя ударил.

– Что ты, милая! Никто меня не бил. Бен, Бен, мальчик мой, поди сюда, опять сопли до колен. Не смей вытирать рукавом! Мамка старается, стирает, а ты все норовишь испачкаться. – В руке старухи появилась чистая тряпица, и она заботливо утерла мальцу мордашку, не переставая при этом ласково приговаривать.

Потом она осмотрелась, попеняла взрослым, что они прохлаждаются средь бела дня, забросив дела, окружила себя ребятишками и пошла вдоль по улице, сопровождаемая детским щебетом. Боевой запал как-то сам собой спал, и народ начал расходиться. Вскоре купец остался один посреди улицы.

Не прошло и получаса, как в трактир вошли пятеро стражников во главе с капралом. Они сопровождали давешнего купца. Капрал без лишних проволочек присел за свободный стол, которых в этот час здесь хватало. Вот еще малость – и народ потянется обедать, а пока – тишь и благодать. Впрочем, не сказать, что это устраивало хозяина заведения. Вот если бы шум, толчея – это было бы гораздо приятнее, потому как чем больше народу, тем выше прибыток.

Трактир не представлял собой ничего особенного, типичное заведение. Большой обеденный зал с десятком столов, стойка, за которой обычно располагается сам трактирщик, слева – дверь на кухню, откуда уже доносятся щекочущие нос запахи: скоро обед, нужно быть готовыми встретить посетителей. Справа – большой камин. При случае в нем можно зажарить целого барашка, для этого там и вертел имеется. Три небольших окна выходят на улицу. В углу – лестница на второй этаж, где расположены две гостевые комнаты и помещения хозяина и его домочадцев.

Все чисто и пригоже. Сразу и не скажешь, что основная публика тут – чернь. Бывало, конечно, что и знатные заглядывали, если оказывались в ремесленном квартале по делам и желали подкрепиться. Но некоторые приезжали сюда специально и останавливались на несколько дней.

– Адам!

– Ну что кричишь? Сейчас подойду.

– Ты давай иди. Не за кружкой пива пожаловал.

– Ага, понятно. Стало быть, с жалобой разобраться. – Утирая руки и ухмыляясь, трактирщик все же подошел к капралу.

– Ну да. Вот этот господин говорит, что твой вышибала его ударил ни за что ни про что.

– Вот прямо так и сказал?

– Ты не ухмыляйся. Дело-то серьезное.

– Это с какой стороны поглядеть. Если с моей – так выеденного яйца не стоит. Хотя нет, стоит. Вернее, не стоит ему тут показываться, – сияя, как новенький золотой, выдал трактирщик.

– Адам!

– Все, все, больше не буду. Уважаемый, а что же вы не всю правду рассказали? Отчего не помянули, что ударили старуху?

– Да не бил я ее! Пнул просто нищенку, чтобы на дороге не стояла.

– Какую нищенку? – тут же встрепенулся капрал.

– А это он, Грэм, матушку Аглаю так называет.

– Он ударил матушку Аглаю? – Взгляд капрала посуровел.

Остальные стражники тоже строго посмотрели на купца, и выражения их лиц не предвещали ничего хорошего.

«Да что тут вообще происходит, в столице этого графства?!» – мелькнула мысль у купца. То ли дело Несвиж. Он никогда не торговал в Хемроде, бывал тут только проездом. И сюда его нога не ступила бы, но тут неподалеку проживал знатный сапожник, у которого он хотел заказать сапоги. Вот и забрел.

– Значит, ударил.

– Не ударил, а только пнул нищенку.

– Ты, купец, рот-то прикрой, – резко оборвал капрал. И вот ведь. Вроде и голос не повысил, а сразу же захотелось заткнуться и помалкивать в тряпочку. – Не местный ты и дел здесь, думаю, не имеешь. А потому я тебе объясню разочек, а дальше сам думай. В этом квартале, – Грэм обвел рукой помещение, словно обозначая, о каком именно месте идет речь, – все, кому под тридцать или около того, прошли через руки этой благословенной женщины. Она подтирала задницы и носы всем окрестным ребятишкам. Даже мои орлы прошли через ее руки. – Капрал кивнул на сопровождавших его стражников. – Удивительно, как тебя тут насмерть не забили. – Теперь уже взгляд на трактирщика.

– Матушка Аглая всех урезонила, отправила делами заниматься, – развел тот руками.

– Ага. Она может. Так что, уважаемый, шел бы ты своей дорогой и позабыл о том, что тут приключилось.

– На вас королевская власть в графстве не заканчивается, – снова начал заводиться купец, как только до него дошло, что справедливости ему тут не добиться.

– Ну да, ну да. Ты, конечно, можешь обратиться к королевскому судье или даже к наместнику, если тот соизволит тебя принять. Только я тебя, дурака, по доброте душевной отпускаю, а они, пожалуй, найдут для тебя какой-нибудь указ. Непонятно? Ладно. Ты, дубина, хотя бы понимаешь, что едва не поднял волнение? Все люди окрест чуть ли не молятся на эту женщину, а ты ее грязным сапогом. Кстати, сын наместника жив лишь благодаря стараниям матушки Аглаи.

В этот момент в трактир зашел старичок лет под семьдесят и проследовал прямиком к стойке. Трактирщика он увидел сразу, да только рассмотрел и капрала Грэма. Стало быть, занят хозяин. Но он ему и без надобности. Едва завидев посетителя, к стойке подскочила служанка. Получив мелкую серебряную монетку, она наполнила кружку пивом. Странно, с чего это старый сапожник в столь неурочный час решил выпить? Он и без того балуется редко, а чтобы вот так, среди бела дня, когда еще и время обеда не пришло…

Покончив с пивом, старик двинулся было к выходу, но, рассмотрев купца, которого до этого прикрывал один из стражников, решительно направился в его сторону. Приблизившись, он бросил на стол мешочек, который приглушенно звякнул.

– Твои пятьдесят серебреных, один к одному. И ноги твоей чтобы у меня не было.