Однако до заклинившей двери ей добраться не удалось – сидела она в самом верху, а пока просачивалась мимо тех, кто был уверен, что все обойдется, пока перепрыгивала через ступеньки, у выхода уже собралась плотная толпа. А в ней каждый полагал, что его жизнь – самая бесценная и за право постоять около выхода можно пинать, толкать и громко материть всех остальных.

И девушка, даже изящная и не особо высокая, вряд ли могла протиснуться вглубь – да, в общем, и не хотела этого.

Дым валил уже плотно, под потолком искрило электричество, свет включился на мгновение во всем зале и тут же погас. Орали дети, визжали женщины.

Енька в свои пятнадцать с половиной не относила себя ни к первым, ни ко вторым. Она прижалась спиной к стене и попыталась проанализировать ситуацию. В толпе около запертого выхода кто-то уже стонал от боли – люди словно сошли с ума, втираясь в эту давку, будто бы от того, умрут они наверху кинозала или у выхода, зависел размер страховки несчастным родственникам и высота надгробия.

Дым был уже повсюду, но стало светлее – в дальнем конце загорелись открытым огнем кресла. И как только вспыхнуло пламя, Енька увидела в нескольких метрах от себя еле светящийся проем в стене. Он начинался на уровне ее пояса и уходил вверх. Из него высовывались чьи-то руки и то подхватывали кого-то, то отпихивали.

Добраться до этого проема оказалось сложно – за полтора десятка коротких шагов Енька потеряла одну туфлю и рукав почти новой куртки, получила болезненный тычок локтем в челюсть, и множество раз ее отталкивали назад, пихали, орали что-то бессмысленное в ухо.

Какой-то мужик лет под сорок уже в третий раз атаковал проем, и в третий раз его сшибали обратно уверенным пинком.

После очередного удара атакующий неудачно стукнулся о кресло и затих. В проем втащили двух мальчишек лет по десять, одного за другим. В зале раздался дикий скрежет.

– Сколько лет? – спросил силуэт из проема.

Енька, мгновенно сообразившая, что мужика не пустили, а пацанов взяли, крикнула:

– Тринадцать!

И ее сразу подхватили и швырнули куда-то за себя. Енька смотрела во все глаза, но ничего не было видно, зато все тело словно вибрировало, ощущение оказалось настолько новым и непривычным, что девушка на какой-то момент перестала дышать – и почудилось вдруг, что здесь это и не нужно, а потом она потеряла сознание.

Очнулась Енька на узкой, но очень удобной кушетке, стоящей у стены в маленькой белой комнате. Напротив располагалась такая же, но пустая, больше в помещении ничего не было. Девушка попробовала встать, но оказалось, что она притянута к своему ложу несколькими упругими жгутами.

А через мгновение часть стены рядом с кушеткой напротив отъехала в сторону, и в комнату вошла высокая блондинка средних лет в белом халате.

– Имя, фамилия, год рождения? – равнодушно спросила вошедшая.

– Евгения Самойлова, две тысячи третий. – Енька полагала, что теперь врать смысла нет – раз уж ее спасли, обратно в горящий кинотеатр никто не отправит.

– Сколько пальцев? – Дама показала два.

Енька ответила.

– Чувствуешь себя нормально?

Девушка кивнула.

– Сутки проведешь здесь, потом отправишься к остальным.

Сразу после этих слов блондинка нажала что-то около головы Еньки, жгуты мгновенно втянулись в кушетку, освобождая девушку. Дама встала и уже собралась выйти, но Енька вдруг спросила:

– А когда можно будет вернуться домой?

– Никогда, – не оборачиваясь, ответила блондинка. – Ты в две тысячи двести тридцать четвертом году и по всем документам сгорела в своем две тысячи девятнадцатом.

Последние слова Енька едва расслышала, так как они донеслись из-за закрывающейся двери. Потрясающая новость! Можно было верить в нее или не верить. Не верить показалось проще и разумнее. Девушка села на кушетке, решив для себя, что об этой проблеме обязательно надо будет поразмышлять, но потом. Вероятно даже, что сильно потом.

Оглядев себя, Енька с неудовольствием отметила, что и джинсы-трансформеры, и куртка, и жакет, и майка, и нанобусы – и даже носки с трусиками – все это пропало, а надето на нее нечто бесформенное и белое, отлично скрывающее от окружающих тело от лодыжек до шеи.

Оставалась надежда на то, что когда она выйдет из этой больницы, все вещи – включая социальную карту-паспорт, на которую только вчера упала школьная стипендия, – ей вернут в том же состоянии, что и забрали.

Обойдя комнату и исследовав ее на предмет окон, дверей, тайников и кнопок, Енька выяснила, что ближайшие сутки обещают оказаться весьма скучными. Пять шагов в ширину, восемь в длину, что-то около пары метров в высоту, гладкий мягкий материал на стенах, две кушетки, словно вырастающие из стен, – и больше ничего.

Девушка поразмышляла, что бы ей такого поделать. Плакать не хотелось, анализировать ситуацию – тоже, оставалось только мечтать и вспоминать.

Енька легла на кровать наискосок, уперлась ногами, согнутыми в коленях, в стену и задумалась.

Вот сейчас сломается потолок, и спрыгнет вниз Комор, метаморф из «Восхода». Он спасет ее от злобных похитителей, отвезет в Рэндом-сити в Лос-Анжелесе, предложит ей выйти за него замуж и сняться вместе в его новой картине.

Енька, естественно, вначале откажется – мама Люба всегда говорила, что соглашаться сразу в таких ситуациях нельзя, мужики не ценят того, что добыли без боя, – но потом она позволит себя уговорить. А дальше – деньги, купание в шампанском, фотосессии с Комором, съемки в блокбастере, слава и мама Люба с бабой Таней на заднем плане, утирающие слезы платочками.

Хотя представить бабу Таню с платочком Еньке так и не удалось, но сама мысль была богатой. Чем бы пронять бабку? Старая циничная женщина – почетный матриарх семейства Самойловых, глава «бабьего дома» – слезам не верила. И, что самое страшное, Комора она за актера не считала, предпочитая фильмы с отечественными «старичками» – Хабенским, Боярским и прочими героями пыли и нафталина.

Другой вариант: Енька сбегает из этой тюрьмы и предупреждает президента по телефону: «Юрий Михайлович, я раскрыла подлый заговор!..» Хотя нет. Тогда вся слава достанется президенту. А он и так уже старый и славный, тоже весь в пыли и нафталине, как Боярский.

Итак, Енька раскрывает подлый заговор, сбегает, собирает под своим началом команду молодых ребят и побеждает злодеев. Половина героев по пути гибнет, Еньку тяжело ранят… Нет. Лучше слегка задевают левую руку. Чуть выше локтя. И вот она стоит под прицелами камер, к ней спешит от своего лимузина «Святогор-Люкс» сам президент, на заднем плане мама Люба утирает глаза.

Баба Таня же опять отказывается стоять с платочком. Но уже готова одобрительно кивать!

Итак, вызнав коварные планы похитителей, Енька остается в плену, чтобы изнутри взорвать террористическую организацию, опутавшую весь мир, в том числе президента США и королеву Англии, а сейчас прорабатывающую Юрия Михайловича…

Весь день девушка провалялась, составляя планы побега, рассматривая разнообразные варианты, как правило, заканчивающиеся Комором, ванной с шампанским и миллиардным счетом на социальной карте.

В какой-то момент из стены выдвинулась полочка с серым комком и стаканом морковного сока. Еда была похожа на сырный хлеб и вначале показалась Еньке безвкусной, но под фантазии пошла вполне ничего.

Заснула девушка дико уставшей – вот так всегда бывает: когда что-то делаешь, то вроде все нормально, а когда ничего – устаешь до полусмерти!

А проснулась она опять в другом месте. На этот раз Енька открыла глаза в большом помещении, похожем на школьный актовый зал. Стены и потолок были украшены красиво нарисованными животными и разными персонажами сказок и фильмов, большую часть которых Енька видела впервые. В помещении оказалось множество девчонок – от двенадцати примерно лет и до шестнадцати, по периметру стояли кровати, а в центре зала располагались всякие аттракционы. И знакомые ей с детства голоигры, и незнакомые аппараты, и какие-то площадки, на которых обитательницы этого места прыгали то ли в танце, то ли в какой-то игре.