Ловли спешно входит с опозданием и, шипя, говорит, что я пропустила предельный срок для весенне-летних модельных справочников, и протискивается в конец передней скамейки, предназначенной для важных гостей. Мои родители и Констанс сдвигаются, чтобы дать ей место. Кроме того, позже появляется Рональд со своей подругой в купальных костюмах, капая на покрытый лаком пол бюро записей актов гражданского состояния.

«Вы готовы?» — спрашивает регистратор, бросая взгляд на свой хромированный будильник, который возвышается на ее покрытом кожей столе. «Давай покончим с этим, и делу конец, — думает она. — Я не могу тратить на это целый день. Там, в холле, еще пятнадцать пар ожидают своей очереди».

Она встает, чтобы начать церемонию, но в этот момент вваливается Элайза. Ее рот напоминает кровавую рану, свадебное платье слишком короткое и отделано оборками.

«Извините», — говорит она, подходя к месту перед столом, где стоит Джонатан. Он берет ее руку и целует ее так, как никогда не целовал меня.

Я сижу в самом конце первого ряда, прямо у стены, и половина моей задницы свешивается со скамейки. Тонкая рука Констанс обхватывает мою, и ее ногти впиваются в мою ладонь. Будильник регистратора начинает оглушительно звенеть.

Проснувшись, я не могла взять в толк, где я нахожусь, в чьей постели. В голове прокручивались возможные варианты: это комната для гостей моих друзей (каких?) с рассохшейся мебелью оранжевого цвета? Я в гостинице, решительно не оправдавшей ожиданий по сравнению с ее описанием в рекламном проспекте? Или оказалась по неведению на ночной стоянке (как такое могло случиться)? Куда девалась моя одежда?

Бен и я утопали в середине комковатого, как овсяная каша, матраса. Влажная голова сына покоилась на моей груди. Что-то твердое впилось в мою лопатку — это была пружина, пытавшаяся вылезти из ужасного матраса. Бен изогнулся, перевернулся и оказался в опасной близости к краю постели. Я обхватила его обеими руками и пододвинула ближе к себе. Пока что ему не следовало просыпаться, иначе он начнет требовать привычно: подогретое до нормальной температуры молоко (каким образом? есть ли здесь чайник? работает ли плита?), завтрак (не банан же снова?) и папу (где он? что случилось с нашим семейным союзом?).

Джонатан никогда бы не оказался в таком неприятном положении. У него был бы портативный холодильник со сливочным маслом, йогуртом, сыром и настоящим молоком (а не готовая молочная смесь в картонных упаковках, которые я украдкой покупала в Дувре). Он был бы уже внизу, мыл раковину, приводил в рабочее состояние все вещи. Я бы вдыхала аромат настоящего кофе. Кипятильник был бы давно включен. К тому времени, когда я спустилась бы вниз, в заброшенной хижине моих родителей все блестело бы и функционировало, как в нашей квартире.

Я, дрожа, натянула постельное покрывало с вышивками «фитильками» до самых наших лиц. Лицо Бена светилось блаженством: он спал и совершенно не догадывался об ожидающих его домашних ужасах. Я представила свое лицо: немного натянутое и, конечно, немытое, постоянно нахмуренные черты, так как я озабочена тем, что вся ответственность легла на меня (что делать?).

Я получила три голосовых сообщения.

— Нина, это Джесс из журнала «Лаки». У тебя проблемы с материалом? Что-то непонятно? Я пыталась дозвониться тебе домой и послала сообщение по электронной почте. Нам придется заполнить страницу этой недели ребусом. Позвони мне. Мы в отчаянии.

— Нина, это Розмари из ресторана Фокс. Ты обещала позвонить, чтобы окончательно сообщить количество гостей. Я заказываю только вино и пиво, никаких крепких спиртных напитков, правильно?

— Это я, просто узнать, что ты хорошо доехала.

Интересно, долго Джонатан будет выжидать, прежде чем позвонит в Фокс и объяснится. «Как, ты отменишь свадьбу?» Обзвонит ли он всех лично, или Мэтью как бывший шафер сделает это за него?

Мама сказала:

— Я считаю, что вы торопите события. Было бы лучше подождать, когда твоя фигура обретет прежнюю форму.

Я ответила ей, что свадьбы вообще не будет.

— Можешь оставить себе подарок, — добавила мама. — Прелестная лампа, правда, она не работает. Возможно, потребуется поменять электрический провод, но она, в самом деле, симпатичная. Ты могла бы повесить на нее разные штучки.

Элайза всего лишь сказала:

— Все же это лучше, чем разводиться. — При этом она, видимо, думала: «Слава богу, что это только взятое напрокат платье».

Бен проснулся голодный и злой. Его ползунки вокруг подгузника были мокрыми. Сквозь треснутое окно проникал серый свет. Выцветшие обои с розовыми и зеленоватыми набивными цветами свернулись на стыках. На сосновом комоде у окна возвышался грязновато-белый кувшин с полностью высохшими цветами. Комната пропахла прокисшим тестом, словно где-то варилось пиво, возможно, в глубинах матраса.

Немного недопитая бутылка красного вина стояла на прикроватном столике из ивовых прутьев. Пара синих трусиков висела на умывальнике. Будучи ребенком, я не подозревала о небрежном отношении родителей к домашним делам: пылесосить два раза в год слишком обременительно для пылесоса марки «Гувер», который мгновенно забивался, как только моя мать включала его выпрямленной проволочной вешалкой для пальто. Я думала, что это было нормально, пока не зашла Аймоген Пристли, которая встала в дверном проеме моей спальни и сказала: «Почему все так грязно?» Она нервно уселась на край кровати и попросила мою маму позвонить ее папе, чтобы тот смог заехать за ней пораньше.

Я отнесла Бена на кухню и одной рукой наполнила его бутылочку. Грубые стены кухни выглядели заплесневелыми. Буфет казался каким-то самодельным и был не к месту. Маленький ящик с сетчатой крышкой, возможно для сыра, закреплен на поцарапанном холодильнике. На полу, рядом, стояла мышеловка с засохшей черной мышью размером с большой палец моей руки.

Бен сидел у меня на коленях и тер свою бутылку, как будто Джонатан мог вылезти из расшатанного буфета и сказать: «Ну, вот я и здесь. Поставить кофе?»

Но, разумеется, он не появится. И к тому же я не привезла кофе. Я даже не знала, где здесь туалет.

Глава 18 ПЕРВЫЕ ШАГИ

«Руководство по уходу за ребенком» не предупреждает вас о необычайно резком развитии, которое происходит, когда восьмимесячный ребенок оставлен исключительно на попечение своей матери. Никто не указывает, что младенцы в действительности мудрее собственных родителей, так как они никогда не вступают в случайные связи или с готовностью меняют чистую, теплую постель с пуховым одеялом из супермаркета Хилса на сырой пахнущий грибками матрас.

Все еще доверяясь мне в надежде, что его накормят и приведут в порядок, Бен тем не менее взрослел с такой головокружительной быстротой, что, того и гляди, вот-вот начнет подумывать, а не почитать ли ему оставленную на камине брошюру о Шатийоне, которая советует совершить экскурсию в Археологический музей, где собраны удивительнейшие древние экспонаты, включая подлинную бронзовую греческую вазу.

Инстинктивно он догадывался, что нам надо делать. Я обошла вокруг камина в гостиной, мучительно вспоминая советы Рональда во время нашего похода с палаткой, когда он выкрикивал мне указания, как следует использовать газеты для растопки костра. (Что ты пытаешься сделать? Зажарить пирожок?)

Когда Бен увидел, что его мать склонилась над каминной решеткой, он быстро пополз к передней двери и стал колотить по ней кулаком, требуя, чтобы его выпустили.

Он был прав: камин может подождать. Может быть, мы замерзнем, и нас обнаружат, как мамонтов, оказавшихся пленниками льда, но без растопки ничего особенного не произойдет в «огнедышащем» камине. Голодный взгляд Бена говорит, что нам срочно надо отправиться в супермаркет. Мы не можем вечно сидеть на бананах, застарелых сигарообразных булочках и на молоке в картонных упаковках.

Пока мы едем в Шатийон, я разговариваю с ним, как со взрослым. Спрашиваю: «Стоит ли нам купить настоящую карту вместо дедушкиной салфетки?» Мне казалось, что Бену пришлась по душе эта мысль (а у кого еще можно спросить?). При явном отсутствии супруга или детской группы поддержки Бен — единственный, кто у меня есть.