«Косой косить раскрытые ромашки! – восхищенно подумал Митя. – Да, этот человек знает, что делает». Они еще поговорили, и Митя решился.

– Меня беспокоит вопрос об оплате. Боюсь, у меня сейчас «нет ни единого су»{17}…

– Ничего, Дмитрий, ничего. Не думайте, пожалуйста, что я делаю вам одолжение. Ваш, – тут Садко сделал многозначительную паузу и повторил, – ваш журнал – прекрасная площадка для адресной рекламы.

Митино лицо прояснилось.

– Вы не ошиблись, – продолжил умный Садко, – не моей рекламы: я могу позволить себе закулисность… – Тут внутренности его сжались, и закулисная личность окунулась в тень чего-то стоявшего не за сценой даже, но, казалось, еще дальше, за театром, за… ледяным океаном… в управляющей… Садко покачнулся и ухватился за Митю, но тут же совладал с собой и обратил все на выгоду. – Да, – страстно воскликнул он, нагибаясь к Мите, – рекламы моих выдающихся клиентов! Все они по-солдатски дисциплинированны, когда дело доходит до сибаритства, и образцово гламурны. И не сомневайтесь: вам ни-ког-да не придется ставить в номер то, что вам будет не по нутру.

– Спасибо, – выдавил Митя. – Спасибо. Давайте попробуем.

– Не «попробуем», – заверил Геннадий. – Не попробуем, но победим.

Обменявшись подобными вводными, врач и журналист бодрым шагом углубились в переулки и через десять – пятнадцать минут, проведенных за общеобразовательной беседой, достигли искомого здания. Проникнуть внутрь им удалось без особенных хлопот – Митю знала охрана, а Геннадий Баррикадович нацепил такое выражение лица, что сошел по меньшей мере за налогового инспектора, а скорее, и вовсе за иностранца, готового инвестировать в российскую свободу слова.

Своеобразная атмосфера воцарилась в редакции, когда эти двое вошли в офис. На кого бы ни посмотрел Геннадий Баррикадович, все его удивительным образом узнавали. Все присутствовавшие видели в нем своих давних знакомцев или родственников, а сам факт его наличия среди людей не только не вызывал вопросов, но провоцировал радость и восторг. Ответсек Роберт Ованесов, трепетно похлопав его по руке, пообещал сей же час угостить чаем с пастилой, а секретарь редакции с универсальным именем Олечка кокетливо отбросила с лица прядь волос и в характерной манере изогнулась… «И среди этих людей я работал!» – подумал Митя, но перескакивать к поспешным выводам не стал.

Тем временем наступил момент истины – Геннадий Баррикадович вошел в кабинет главного редактора. Митя, поколебавшись, последовал за ним.

– Саня, – покровительственно-сочувственным тоном сказал Садко. На лбу у него выступили крупные капли пота, совершенно не вязавшиеся с манерой разговора.

Юрий Львович отвлекся от компьютера и посмотрел на вошедшего.

– Вы еще кто такой? – поинтересовался он с оттенком деловито-неучтивого любопытства. Митя всполошился.

Гипнотизер перегнулся через стол и как будто всосал в себя немножко света из лампочек. Монитор компьютера вспыхнул. Митя не видел лица Юрия Львовича, но успел заметить, что лицо его бывшего начальника на долю секунды исказилось так, как будто с него содрали кожу. Оставалось только догадываться, что показал ему психотерапевт.

– Са-ня, – повторил Садко. Какое-то время оба молчали. Мите показалось, что он слышит, как бьется его сердце. Впоследнем слове «Саня» ему совершенно отчетливо послышалась какая-то каменно-ужасная музыка, которой нельзя было не повиноваться, даже стоя вот так, сбоку и сзади. Молчание. Молчание. Митя тихо втянул воздух. Что же, он даже кулончиком не помашет перед носом для приличия? Еще молчание. Вдруг:

– Вениамин! – взвизгнул Юрий Львович. – Веничка! Веничка, родненький, не узнал тебя! Сколько лет, сколько зим! Как Настя?

«Кто все эти люди?!» – подумал Митя.

– Настя хорошо, Санек! – радостно сказал Геннадий Баррикадович и откинулся назад. Митя увидел его лицо, обычно привлекательное тонкими чертами и утонченным выражением. Сейчас и то и другое терялось на фоне общей красноты и натуги, проступившей во всем существе гипнотизера. Складывалось впечатление, что психотерапевт уподобился фокуснику, вдруг обнаружившему, что вместо податливого тела партнерши, упрятанной в хитроумный сундук, ему предстоит распилить связку железнодорожных рельсов. Садко продолжал: – Но отец совсем плох. Надо ехать, Санька.

– Да ты что?! – ужаснулся Юрий Львович и вскочил, заламывая руки. – Так плох?

– Да, да. Езжай, говорят тебе, прямо сегодня. Вот и билет, – с этими словами Геннадий выложил на стол билет. – Купе, нижняя полка, все, как ты любишь…

– А… – тут главред напрягся, – а… журнал? – Слово далось ему не без труда, как будто он пытался обозначить им нечто предельно чуждое.

– А журналом вот Митя распорядится, – быстро подсказал психоаналитик, – вот же он, Митя. Митя.

Юрий Львович перевел взгляд на Митю. Во взгляде этом, равно как и во всем лице, не было ничего юрий-львовичевского, а был там, и правда, какой-то Санька, которого Митя никогда не встречал (и ничего не потерял от этого); кроме того, взгляд выражал гигантское облегчение – ненавистный журнал можно было, наконец, кому-то сбагрить.

– А и то, – с озадаченной радостью протянул Юрий-Саня. – А и впрямь. Дело говоришь.

– Так по рукам! – подскочил Геннадий. Они вольготно, с рабоче-крестьянской отмашечкой хлопнули ладонями. – Так я тебя жду, – закончил Садко с улыбкой, в добродушии которой было что-то упырское.

– Да, да, – согласился Юрий Львович. – Давай. Вот я сейчас уже пойду сам, только напишу заявление и приказ…

Он погрозил Мите пальцем, а на глазах у него выступили слезы.

– Папка, эх, не зря я переживал, а… Эк ты! – улыбнулся он Мите. – Давай, поработай тут за меня хорошенько – кто знает, доведется ли вернуться… Ты парень талантливый, я всегда знал, с пониманием, со смекалкой…

Митя больше не мог этого выносить. Он дернул психотерапевта за рукав. Они как-то скомканно попрощались с Юрием Львовичем и вышли, а тот сел за компьютер и принялся по обыкновению мощно толочь клавиши. Голова у Мити шла кругом.

– Что же, думаете, сработает? – жадно спросил он у Геннадия Баррикадовича, впитывая прозрачный свежий воздух улицы.

– Сработает непременно, – надтреснутым голосом сказал Садко. Он прислонился к стене и ошарашенно моргал. – Ваш Юрий Львович уедет и не вернется – я ему организовал диссоциативную фугу{18}. Хм-м, хм. Это уже даже не гипноз, милый мой, это насильственное вмешательство в те области психики, куда обычному человеку попасть не дано органически.

– Как же вы это тогда сделали? – удивился Митя. «И где он будет жить там, куда вы его посылаете?» – хотел добавить он, но передумал.

Гипнотизер опять хмыкнул и ничего не ответил. В данный момент Геннадия Садко больше всего занимал вопрос: от чего же все-таки бежали конники? Что двигалось с севера? Было ли это войско? Или горы пошли на них грядой?

Все это было очень странно. Кроме того… ему показалось, или во сне под озером и горами был какой-то город? Геннадий Садко и сам не заметил, как попрощался с Митей, сел за руль и вернулся на Остоженку. Митя же, обуреваемый разнообразными чувствами, спустился в метро и поехал в центр. Почему-то он уверился, что ему требуется поговорить с Ч. Песочным. Того на месте не было: магазин был неубедительно закрыт на перерыв. Что ж, погуляв немного и порефлексировав, через два часа Митя вернулся на бывшую-новую работу. Осторожно, стараясь не привлекать особенно внимания (хотя все его, конечно, увидели), он чуть ли не прокрался в кабинет Юрия Львовича.

Офис был пуст: все, что могло намекать на неповторимую индивидуальность бывшего хозяина, из него исчезло. Пропала сумка из черной искусственной ткани, исчезли фотографии жены и детей, не осталось и следа от кактуса, непримиримого борца с радиацией, и от кофейной чашки с веселой надписью «Задумайся, а то ли ты пьешь?!». Не было даже карточки с тяжелым отливом, свидетельницы Митиного позора. Митя трепетно включил компьютер, ввел свои прежние данные… и вошел в систему. Но теперь, как он быстро обнаружил, ему были доступны все ресурсы – включая и те, о которых раньше он слышал лишь краем уха от коллег.