Стеклянный экран потух, тусклый свет загорелся в самой операционной.

— Простите, что заставил вас поволноваться, — произнес Штайниц. — Все получилось не так, как я предполагал. Думал, сегодня другой опыт. Но это даже к лучшему. — Он обнял за плечи Лебволя, отвел в сторону. — Ни слова Эрне о том, что сегодня увидели, мой друг. Она может расстроиться и не спать всю ночь.

Лебволь согласно кивнул а опустил голову. Конечно, бессонница фрейлейн важнее всего.

— На сегодня хватит, — сказал Штайниц, обращаясь к сотрудникам. — Идите отдыхать.

Лебволь смотрел на угрюмых помощников Штайница, и ему становилось понятно, почему они в свободные от дежурства дни напивались до беспамятства.

Юрген не помнил, как вошел в дом-барак, открыл дверь в указанную ассистентом комнату. Он взял стоявшую на столе бутылку, открыл ее, до краев налил фужер. Не думая, выпил и повалился на кровать. Тут же открылась дверь, и в комнате появился старик в белом халате.

— Порядок здесь для всех одинаков, — строго сказал он. — Отдыхать можно только в раздетом виде. Прошу вас, разденьтесь, пожалуйста, — голос его звучал уже мягче. — Иначе мне попадет за вас от коменданта.

Старик вышел. «Как он через закрытую дверь увидел, что я лег на кровать? — соображал Юрген. — Выходит, за мной следят?..» Пересилив отвращение, он снова глотнул рома, разделся и лег, уткнув лицо в подушку. «Заснуть, заснуть, заснуть…»- сверлила назойливая мысль. Но сон не шел. Его гнали прочь толпы окровавленных людей, молящих о помощи. Они бежали к нему, Юргену Лаутербаху, кричали, плакали: «Спаси нас! Спаси!» Юрген пытался как можно крепче закрыть глаза, но люди не уходили. «Боже мой! Боже мой! — простонал вконец измученный Лаутербах. — И это происходит на священной земле! Да! Да… Это ад, сущий ад… О Данте! Великий, прекрасный Дайте! Что твоя «Божественная комедия»?! Даже твой могучий талант бессилен был нарисовать такое. Все страдают, все корчатся в желтом круге ада, все отдано во власть Люцифера с лицом доктора Штайница! Ад! Круги ада, жестокие, ужасные…»

Пришла пора начинать подготовку завершающего этапа операции. К лаборатории, где создавалось чудовищное оружие, Ладушкин решил подбираться через виварий. Виварий делился на две части. В первой, ближней, располагались животные, которые подготавливались для эксперимента, во второй, дальней, находились особи, уже зараженные болезнетворными микробами. Ладушкин по нескольку раз в день осматривал животных, готовившихся к опытам, кормил их. Дальше они выходили из-под его контроля: во второй половине вивария работали сотрудники лаборатории, одетые в специальные костюмы с масками. Корм для подопытных животных подавался в полуавтоматических вагонетках-кормушках. По полукруглой узкоколейке они подвозились к клеткам. Эти кормушки были окрашены в красный цвет. Остальные — в зеленый.

Наблюдая за доставкой корма, Ладушкии пришел к выводу, что взрывчатку можно доставить в лабораторию с помощью кормушек. Он изучил их нехитрую конструкцию. Если подстроить второе дно, то в образовавшееся пространство войдет немало взрывчатки. Кормушки доставлялись откуда-то с завода, а ремонтировались в имении баронессы, в мастерской, вместе с прочим сельскохозяйственным инвентарем. А почему бы в этой же мастерской не изготовлять новые кормушки? Баронесса охотно согласится, ведь кормушками будет оснащена и ее кролиководческая ферма.

Отто Фехнер с полуслова понял Федора Ладушкина. Он выдал баронессе его идею за свою, и та дала согласие, похвалив управляющего за разумную инициативу и расторопность.

Работу в виварии Ладушкин начинал с рассветом. И в этот день он пришел, как обычно, рано. И едва закрыл за собой дверь, как вздрогнул от резкой автоматной очереди. Ладушкин выскочил на улицу и увидел возле вивария эсэсовца. Он стрелял в подопытного кролика, каким-то образом выбежавшего из клетки. Пришли санитары, лопатой поддели мертвого кролика и бросили в цинковый ящик, крышку которого плотно закрыли. Место, где лежал кролик, и весь путь, по которому он бежал, облили специальным раствором и посыпали какой-то белой пудрой.

Старший ассистент Нушке расследовал это происшествие. Оказалось, что одна из красных кормушек сошла с рельсов и острым краем ударила в прутья клетки. В образовавшийся проем и выскочил кролик. Нушке приказал лаборанту устранить повреждение в клетке и поставить кормушку на рельсы. Лаборант возился в зараженном помещении около часа, после чего его пришлось отправить в лазарет, теперь уже как подопытного, наравне с военнопленными.

Так первый немец стал жертвой будущего «чудо-оружия» рейха.

Старший ассистент доложил о случившемся руководителю бактериологического центра, пожаловавшись на оберштурмбаннфюрера СС Грюндлера, который в целях секретности не разрешает использовать в виварии славянских рабочих.

— Мы можем погубить не одного нашего соотечественника, — заключил он.

— Я скажу Грюндлеру, чтобы направил славян, — согласился Штайниц. — Сделайте это через зоотехника. Он хорошо знает людей и подберет кого надо.

Ладушкин «отобрал» для обслуживания красных кормушек Лукашонка.

А вскоре и первая партия новых, усовершенствованных кормушек поступила из мастерской в виварий. По конструкции они оставались теми же, лишь дополнительно были электрифицированы и имели второе днище. Рабочие заполняли на кухне кормушки специально обработанным и подогретым силосом, сцепляли их в поезд, впереди поставив красные, по узкоколейке подвозили ко второй части вивария, где находились зараженные животные, и вталкивали туда, сами оставаясь на безопасной стороне. Управление осуществлялось с пульта. Нажатием кнопок можно было открывать или закрывать крышки резервуаров, подогревать остывший силос.

За процедурой кормления наблюдал один из дежурных лаборантов. Но, поскольку кормушки простаивали у клеток по нескольку часов и даже оставлялись на ночь, лаборанты следить за пультом часто поручали Ладушкину или его помощникам.

Профессор Шмидт не возражал против работы племянника у доктора Штайница, считая, что лишний глаз за ним не помешает. Он лишь строго-настрого предупредил Лебволя, чтобы тот был осторожен. Теперь, когда Юрген и Лебволь были в стенах бактериологической лаборатории, Шмидт счел, что совесть его чиста: он сделал все, чтобы страшное оружие появилось не так скоро.

Однако, Лебволь убедился, что добраться до секретов Штайница непросто. То ли Штайниц берег его как будущего зятя, то ли просто не очень доверял, только все теоретические вопросы решал с одним ассистентом Нушке, а ему, Лебволю, поручал лишь мелкие дела.

Зато Лебволя все чаще стал навещать обершурмбаннфюрер Грюндлер. Лебволь догадывался: это неспроста. И не ошибался. Оберштурмбаннфюрер решил, что между Баремдикером и заокеанским племянником профессора Шмидта, возможно, есть какая-то связь. Не исключено, рассуждал он, что Баремдикеру потребовался помощник, и потому английская разведка в срочном порядке послала в «гости» к дяде единственного племянника.

В химической лаборатории оберштурмбаннфюрер приставил и Лебволю двух лаборантов, приказав им следить за каждым его шагом. Все, что делал племянник профессора, с кем встречался, о чем говорил, тотчас становилось известно Грюндлеру.

В беседах с Лебволем Грюндлер жаловался на свою однообразную работу.

— Вы, ученые, в своей стихии, а я…

— Без вас мы не смогли бы работать спокойно, — возразил Лебволь. — Доктор Штайниц говорит, что он за вами как за каменной стеной.

Грюндлер угрюмо помолчал и вдруг спросил, глядя на Лебволя в упор:

— Скажите, где вы жили в последнее время?

— В анкете я писал об этом, — ответил Лебволь, стараясь оставаться спокойным.

— Да, да, писали… — Грюндлер закивал головой. — Кажется, ваш дом рядом с табачной фабрикой?

— Вы прекрасно осведомлены, оберштурмбаннфюрер.

— Странно… — Грюндлер пристально посмотрел на Лебволя. — На днях я разговаривал с сыном владельца той табачной фабрики, коммерсантом. Представьте, он очень удивился, когда узнал, что вы здесь…