— Лид, а Лид, но это же нелогично, — задумчиво проговорила Альбина.
— Что нелогично?
— То, что ты говоришь. Зачем Тополю делать дубликат с собственных ключей, если он ни сном ни духом не догадывался, что ты его турнёшь из квартиры?
— Да кто его знает, чего у него там в мозгах… — с сомнением произнесла Лидия. — Да он это, он, я тебе говорю, больше некому. Он же обещал отомстить мне за всё разом, вот и отомстил! Как вспомню его пакостную улыбочку, так аж мурашками покрываюсь. Сейчас, небось, сидит где-нибудь в ресторане и на мои деньги своё дрянное брюхо набивает! — При мысли о том, что подлый Лёнька ест за её счёт, Лидия позеленела. — Если с умом распорядиться тем, что он у меня украл… — Загорская прикрыла глаза, и из её груди вырвался хриплый стон. — Да чтоб ты сдох где-нибудь на помойке, паразит! Я годами собирала копеечку к копеечке! — в голос запричитала она, забывая, что большая часть накопленного досталась ей за красивые глаза. — Столько лет коту под хвост, и всё из-за какого-то прощелыги! И за что мне такое наказание?
— Лидочка, не рви себе душу. Если это Лёнькиных рук дело — не принесут эти деньги ему радости. Как они к нему пришли, так и уйдут сквозь пальцы.
— Ты, как всегда, в своём репертуаре — нашла чем утешить. Да что толку-то, что они от него уйдут, если ко мне всё равно не вернутся?! — Загорская с силой ударила кулаками по дивану. — И зачем я только с ним связалась?! Ведь чувствовала, что дело добром не кончится.
— Лид, не изводи ты себя. Чёрт с ними, с этими деньгами, а? Ну нет их — и забудь. Вообще всё забудь, и про деньги, и про Лёньку своего чумурадного. — Альбина с жалостью взглянула на подругу.
— Чего-чего?! — Выщипанные полоски бровей Загорской высоко подпрыгнули, и на её молочно-белом лбу образовались частые горизонтальные складки. — А больше ты ничего мне не посоветуешь? Значит, он, подлец, будет жировать на мои денежки, а я должна всё это проглотить?! Ну и медуза же ты, Альбинка!
— Да никакая я не медуза, просто здраво смотрю на вещи! — Кусочкина поправила шпильку, выскочившую из пучка. — Что ты можешь сделать, если даже милиция не стала браться за это? Самым лучшим для тебя было бы наплевать на этого Тополя, врезать в дверь новые замки и забыть всю эту катавасию, словно её и не было никогда. Ну что толку из себя жилы-то тянуть? Денег ты всё равно не вернёшь, только изведёшься. Послушайся меня, Лидочка, сделай, как я скажу, — ласково проговорила Альбина. — Поменяй замки, успокойся, разведись с ним, и пусть Бог его накажет.
— Значит, предлагаешь дожидаться, пока у Бога дойдут руки до этого проходимца, да? — Загорская криво улыбнулась. — А если они не дойдут никогда?
— Да что ты, милая, Бог всё видит. — Альбина боязливо понизила голос.
— Боюсь, я тебя огорчу, подружка, но твой ненаглядный Бог — слепой, глухой и больной на всю голову, и если дожидаться, пока он чухнется, то можно остаться без порток! — Зло усмехнувшись, Загорская смерила подругу сочувственным взглядом, и Кусочкина ясно поняла, что дожидаться милостей от неба Лидия не намерена.
* * *
— Я тебе ничего не должен! — Затравленно оглянувшись по сторонам, Семён по-волчьи сверкнул глазами и с ненавистью посмотрел на отца. — Никаких денег я тебе отдавать не буду, можешь даже на это не рассчитывать! Ни половины, ни четверти, ни рубля, понял?
— Ах ты, зверёныш… — Леонид ожесточённо заскрипел зубами. — Значит, так?!
— А как ты ещё хотел?! — Бросая по сторонам косые взгляды, Семён попятился, его лицо исказила неприятная гримаса. — Ты что же думал, я буду бросаться тебе в ноги только потому, что ты соизволил вспомнить о моём существовании, так, что ли?
— Ах ты… мразь! — задохнулся Леонид.
— А ты кто?! — Перестав пятиться, Семён сжал кулаки и с угрозой взглянул на отца сверху вниз. — Ты-то кто?! Пятнадцать лет ты преспокойно плевал и на меня, и на мать, потом объявился, а теперь ждёшь сыновней любви?
— Ох, как ты заговорил-то… — Синие глаза Тополя-старшего сузились до щелей. — Выкормила Надька на свою шею… гадёныша, — тяжело бросил он. — На черта мне сдалась твоя любовь? Отдай мне деньги и катись со своей любовью на все четыре стороны!
— Как трогательно, папа. — Взгляд Семёна стал маслянистым. — Неужели ты настолько наивен, что думаешь, будто сумеешь выжать из меня хотя бы копейку? Хотя… подожди-ка… — Сосредоточенно нахмурившись, Тополь-младший полез в карман куртки. — Сейчас… у меня тут для тебя кое-что есть. Не знаю, правда, пригодится ли тебе?.. — С трудом вытащив руку из кармана, Семён разжал ладонь, и Леонид увидел горсть мелочи. — Подать? Или обойдёшься? — Семён с ненавистью полоснул взглядом по узкому лицу отца, заставляя его вспомнить мартовский день восемнадцатилетней давности, когда, не задумываясь, в ответ на просьбу о помощи Леонид бросил Надежде под ноги такие же жалкие гроши. — Ну, так что, сочтёмся… папа? — холодно процедил Семён и швырнул отцу под ноги монеты. Оглушительно брякнув, медяки запрыгали по каменным плиткам универмага. — Теперь мы в расчёте!
С нескрываемым удовольствием глядя в исказившееся от злобы лицо отца, Семён сделал шаг в сторону, но Леонид тут же вцепился в его рукав.
— Ты что же, принимаешь меня за слабоумного?! — Бледный как смерть, он шумно выдохнул, и его лицо исказила судорога. — Ты отдашь мне мои деньги!
— Всё это время я ждал момента, когда смогу поквитаться с тобой за всё. — Семён высвободил свой рукав. — Как же я рад, что ты оказался на помойке, дорогой папочка!
— Я тебя удавлю, выкормыш поганый!
Чувствуя, что в голову бросилась горячая кровь, Леонид рванулся к сыну, но в последний миг Черемисин его удержал:
— Прекрати, это ничего не даст. А ты поганец! — Зелёные глаза Черемисина с осуждением скользнули по долговязой фигуре Семёна.
— А вы вообще не лезьте не в своё дело! — Тополь демонстративно провёл по рукаву дублёной куртки ладонью, словно счищая грязь, оставленную пальцами отца. — Никаких денег этот, — он кивнул на Леонида, — от меня не дождётся, так и зарубите себе на носу. Оба. А если ещё раз он посмеет распустить руки, я найду на него управу.
— Ну и гниль же ты, Семён Леонидович! — с нажимом проговорил Александр. — Такая гниль, что и сказать страшно.
— Тогда лучше молчите, — с издёвкой посоветовал Семён. — Тоже мне, нашлись… святые угодники! — переведя взгляд с Александра на отца, он громко хмыкнул. — Чтоб тебе, дорогой папа, за все твои подвиги сгнить где-нибудь в помойном углу в нищете и одиночестве!
— И в кого ты такая отменная сволочь?! — в сердцах бросил Леонид.
— Не догадываешься? — Густо-синие глаза Семёна засияли. — Да я же в точности твоя копия, только чуть моложе, чуть расторопнее и гора-а-аздо умнее! — Запрокинув голову, он громко рассмеялся, а потом развернулся и неторопливо двинулся к выходу.
— Поганец! — Трясущимися руками Тополь попытался застегнуть пуговицу пальто. — Если бы я только мог дотянуться до его горла… — мучительно проговорил он и вдруг почувствовал, как его всего, целиком, захватила горячая волна жалости к себе.
Сдавливая сердце, волна выталкивала его куда-то к горлу, норовя выпихнуть совсем, и от того, что глупое сердце упиралось, раздирающая боль каталась по гортани вверх и вниз. Сосущая, вяжущая боль ширилась и ползла к солнечному сплетению, и, как бы предчувствуя её скорое появление, желудок Леонида мелко и противно сжимался.
— Если бы я только мог… если бы только мог… — Жалко изогнувшись, губы Леонида затряслись.
— Лёнь, давай я тебя провожу до дома. — Черемисин взял друга под локоть и с беспокойством вгляделся в его серо-зелёноё, нервно подёргивающееся лицо.
— До дома?! — Истерично рассмеявшись, Тополь высвободил свою руку. — А где он, мой дом, не подскажешь?! Может, и вправду на помойке?
— Лёнь, перестань, на нас люди смотрят, — негромко проговорил Александр.
— Ну и пусть смотрят, — огрызнулся Леонид, но вдруг в один миг сник, плечи его опустились. — Что же мне теперь делать, Санька?.. Как же мне теперь жить дальше?..