— Драконы охотились на людей, Бог вооружил нас колдовством, которое избавило нас от них. Положимся же на Него, а не на сказочных чудищ.

Я увидел, что отец мой мрачно стрельнул глазами в направлении настоятеля. Мать потянула отца за рукав, как бы призывая к осторожности. Этого жестковатого молодого священника, по всей видимости, в деревне недолюбливали, но перечить ему никто не стал.

Я бросил как бы невзначай:

— А вот бы здорово было, если бы Бог усмотрел резон в том, чтобы сделать драконов и их Властителей нашими союзниками.

Священник ответил:

— Какой толк в подобных мечтаниях? Ни тех, ни других больше нет в помине, а нам следует полагаться на Бога, а не на разные бредни.

Я пожал плечами и жестом попросил Торима наполнить кружку настоятеля (против чего тот, как я заметил, не возражал), а потом сказал все тем же будничным тоном:

— Но если все-таки Бог найдет нужным… наши колдуны смогли бы тогда, оседлав драконов, направить данную им силу волшебства против колдунов Хо-раби и их кораблей прямо в воздухе.

— Фу! — только и услышали мы в ответ, когда священник погрузил свое длинное лицо в свою кружку. Через голову богомола я состроил своему отцу улыбку.

Как бы там ни было, больше о драконах мы не говорили. Я рассказал еще одну легенду, на сей раз о Нэрисе и Белом Коне, которая вполне устроила Дисиана и заставила остальных слушать ее от начала до конца, затаив дыхание. Когда же я закончил, час снова оказался уже поздний и народ принялся расходиться. Мне не хотелось больше никаких вопросов, так что я сказал матери, что, пожалуй, мне стоит прилечь, ибо утром придется рано подниматься. Я было подумал, что она решит провести рядом со мной всю ночь не смыкая глаз, но увидел, как веки родительницы моей начали тяжелеть. Не хотелось мне, чтобы отец мой тратил с трудом заработанные дурримы. Моя собственная кредитоспособность оказалась в весьма и весьма ущемленном состоянии, надо было оставить монетку-другую родителям да сохранить немного на черный день. Поэтому я поднялся, пожелал всем спокойной ночи и предложил своей матери опереться на мою руку.

В ту ночь я снова бродил в Камбарском лесу, и дракон, как и в прошлый раз, парил надо мной, пронизывая меня насквозь своим изучающим взглядом. Я проснулся в поту и долго лежал без сна, прислушиваясь к ночным звукам дома и далекому шелесту моря. Чем были мои сны: внезапным плодом воображения или результатом постороннего воздействия, корни которого я был не в состоянии определить?

Я снова заснул только перед рассветом, и моим родителям пришлось изрядно потрудиться, чтобы растолкать меня. Нелегкое расставание, с которым мне хотелось как можно быстрее покончить, ждало меня. Я вымылся и оделся, решив надеть заштопанную рубаху, а затем принялся паковать свои седельные сумки. За занавеской, отделявшей мою кровать, я пересчитал оставшиеся у меня деньги, оставил себе несколько дурримов, а остальное запихал под подушку, чтобы родители мои нашли их уже после того, как я уеду, и не имели бы возможности настаивать на том, чтобы я взял деньги назад. С подсумками и посохом в руках я отправился завтракать.

Мы отведали тем утром жареной рыбки, потом я поцеловал мать и обнял отца. Они постарались сохранить на своих лицах мужественное выражение, провожая меня в сарай Робуса и наблюдая, как я седлаю свою кобылу. Мать крикнула, предостерегая, что кобыла, не желавшая становиться под седло, хочет укусить меня. Я поспешил заверить свою матушку, что это дело обычное и что мне ежедневно приходится сталкиваться с таким поведением моей лошадки, так что беспокоиться нет нужды. Робусу я дал дуррим, заплатив за использование его конюшни и корм для лошади. Мне очень хотелось уехать по-тихому, но когда я вышел на улицу, то увидел там Торуса и Баттуса, Теллурина и Корума, собравшихся проводить меня: прозвучали взаимные пожелания счастья, мы обменялись рукопожатиями. Я было опасался, что матушка моя заплачет, нагнулся и еще раз поцеловал ее, махнул на прощанье отцу и тронулся в путь. Моя кобыла помогла мне, распугивая моих земляков, которые сгрудились вокруг меня. Я привел ее в чувство, и она перестала таращить глаза, но никто уже больше не рисковал приближаться к ней, а я спокойно поскакал прочь, избегая лишних прощаний. Односельчане провожали меня до тропинки, что шла через скалы, они напоминали свиту какого-нибудь знатного господина. Я обернулся, махнул им еще раз и пришпорил свою кобылу, поднимаясь вверх по дороге.

Глава 19

Белые траурные знамена неподвижно свисали с башни Камбарского замка, а жители носили на своих рукавах скорбные ленты. Стражники у ворот повергли меня в грустное расположение духа, сказав, что Бардан погиб, став жертвой прошлогодней стычки с Повелителями Небес. Я хранил о нем память, как о добром человеке и славном воине. Теперь наместником в этой земле стал Сарун, и, едва устроив в конюшне свою кобылу, я поспешил предстать пред очами нынешнего хозяина замка.

Нового наместника я нашел в зале. Если не считать кучки солдат и нескольких слуг, Сарун пребывал там в одиночестве. Он мало изменился, но в ястребиных глазах Камбарского наследника я увидел какую-то особенную властность, словно нежданное бремя власти давило на этого молодого еще человека. Сначала, казалось, он даже не узнал меня. Я, как положено, поклонился и представился, он в ответ шевельнулся в своем кресле так живо, что примостившиеся у ног его борзые залились громким лаем. Сарун прикрикнул на них и, оглядев меня сверху вниз и снизу вверх, расплылся в улыбке.

— Боже ты мой, — сказал он наконец, — Рекин ведь говорила, что ты должен приехать, но я тебя и не узнал, Давиот. Ты так вырос. Я тебя помню мальчишкой-подростком, а сейчас ты взрослый мужчина. Сказитель, кто бы мог подумать.

Я улыбнулся и пожал плечами. Сарун приказал подать мне эля и ленивым жестом указал на стул возле себя. Прежде чем сесть, я сказал:

— Примите мои соболезнования, господин Сарун, ваш батюшка был столь добр к своим подданным. Он живет в памяти моей, пусть же Царство Теней примет его душу.

Сарун кивнул и как-то невесело улыбнулся.

— Он умер, как и положено мужчине, — сказал молодой наместник. — Несмотря на годы, меч его был обагрен кровью врагов.

— А как вдовствующая госпожа Андолина? — спросил я. — Здорова ли она?

— Здорова, да, — ответил Сарун. — Здорова, но все еще в трауре. Так много всего случилось в нашем замке с тех пор, как ты был здесь в последний раз. Слышал, наверное?

— Нет, — сказал я и покачал головой. — Пять лет я учился в Дюрбрехте, а последний год провел в странствиях по западному побережью, так что ничего не слышал о том, что происходило здесь.

Он нахмурился, играя со своим кубком, и помедлил какое-то время, прежде чем сказать. Я подумал о том, что он гораздо сильнее изменился, чем казалось мне с первого взгляда. Тут даже дело было не во внешности. Просто взгляд Саруна стал жестче, голос тверже, точно прошедшие годы закалили его, обтесали, как кусок гранита. Казалось, он готов к прыжку. Молодой наместник Камбара напоминал мне меч, который в любую секунду готов выпрыгнуть из ножен.

— Госпожа Гвеннет, она в добром здравии? — спросил я, поскольку Сарун молчал.

— Да, она сейчас с ребенком, — ответил он. — Второй родился. А мать с ней и с Гаратом.

— Да благословит Господь и мать и ребенка, — сказал я торжественно.

— Жизнь идет своим чередом, — ответил Сарун и выпил. — Кому-то черед родиться, а кому-то умереть. Думаю, тех, кто умрет, в ближайшее время будет много больше.

— Полагаете, что Повелители Небес нападут на нас в этом году? — спросил я.

— Полагаю. — Он пожал плечами и удостоил меня кислой улыбки. — Но это даже и не важно. Потому что многие и так умрут — от голода и болезней. Если, конечно, эта проклятая жара не спадет.

Сарун только подтверждал мои страхи и опасения. Я поинтересовался относительно его братьев.

— Тадвин женился, — бросил в ответ наместник, — и отбыл в Рирсбрийский замок, а у меня теперь есть наследник.