Все складывалось прекрасно. Если так и дальше пойдет, уже следующей ночью и Грааль, и Адриан будут в руках у него и его друзей.

Пожалуй, среди бодрствующих в эту ночь в Калли только Грегори Персиммонс был от природы религиозен; только он живо и естественно воспринимал неведомое как иерархии сил, восходящих к подножию люциферова трона. Только Для него и мазь, и черная месса, и древние ритуалы сатанизма были естественными и живыми. Он требовал ответа от тьмы, страстно верил, что отклик придет, и вера эта определяла его слова и поступки. Ни Лайонел, ни сэр Джайлс, ни Барбара не прибегали так естественно к молитве, и его божество милостиво снисходило к сознанию фанатика. Он обращал, проповедовал, приносил в жертву и себя, и других, если Бог этого требовал. Лежа без сна, вознося свои молитвы, он поклонялся Ему, и обретал спокойную силу мистического единения.

Утро он встретил счастливой улыбкой человека, которому не в чем сомневаться.

Сэр Джайлс собрался уезжать сразу после завтрака, распорядившись отослать багаж вслед за ним.

Грегори и Лайонел оставили Леддинга при Барбаре, дожидаться сиделки, а сами пошли звонить в Лондон. Дозвониться удалось не сразу, но в конце концов Персиммонс разыскал никому не ведомого Манассию, кратко изложил ему все обстоятельства и попросил ближайшим же поездом приехать в Фардль.

— Что? — повторял он. — Да, да, Калли, на окраине Фардля… Да, конечно… Что? Не понимаю! Ну, что угодно, что угодно. Да, конечно, вы делали, но у меня его сейчас нет…

Знаете? Откуда? Да, понял, но я не могу так сразу… Послушайте, Манассия, это серьезно. У нашей больной какой-то припадок. Нет, что вы! Да, хорошо, постараюсь…

Он медленно положил трубку и очень серьезно поглядел на Лайонела.

— Кошмар… — пробормотал он. — Помните потир, который был у меня в коллекции? Так вот, Манассия согласен вылечить вашу жену, если я уступлю потир ему.

— Да? — неискренне удивился Лайонел. — Наверное, это ценная вещь… Как вы считаете, я смогу ее купить?

— Дорогой мой, о чем вы говорите! — воскликнул Грегори. — Я бы отдал его, не задумываясь. Как можно сравнивать какую-то чашку и здоровье вашей жены? Я так ей восхищаюсь! Но дело в том, что у меня его нет. Я говорил вам вчера, но с тех пор столько всего случилось, немудрено, что вы не помните. Архидиакон стащил его. Он вбил себе в голову, что это его потир, даже полковник Коннерс не смог переубедить его. А уж кому, как не полиции разбираться в этом деле! Но архидиакон с Морнингтоном и еще с одним моим соседом утащили его прямо у меня из дома! Как вам это нравится?

И вот теперь, когда я готов заплатить за него любую цену, я не могу до него добраться! — Грегори гневно топнул ногой.

Его ожесточение расшевелило Лайонела. Он схватил Персиммонса за руку.

— Неужели для вашего знакомого свет клином сошелся именно на этом потире? — вскричал он. — Может, он удовлетворится чем-нибудь другим? Неужели он оставит Барбару умирать из-за какой-то проклятой чашки? Позвоните ему еще раз, позвоните!

Грегори покачал головой.

— Он сам позвонит через час. Хочет узнать, что мы решили. Тогда он еще успевает на утренний поезд. Что же я могу сделать? Архидиакон и Морнингтон с потиром засели у этого герцога. Они очень злы на меня, я не могу их просить. — Вдруг он оживился. — А вы? С Морнингтоном вы дружите.

Вчера я был в издательстве, разбирался с жалобой сэра Джайлса, и он меня не правильно понял. Он же такой… ну, сами знаете. Но постойте… Он знаком с вашей женой, он может повлиять на архидиакона. Я бы на вашем месте позвонил ему и все объяснил. Попробуйте, попробуйте, надо же спасать ее!

Он схватил трубку и заказал разговор с Лондоном.

Теперь оставалось только ждать.

— Манассия — человек тяжелый, — вздохнул Грегори. — Я не раз видел, как он поднимал людей на ноги даром, но уж если он чего захотел, то не уступит. Конечно, бывает всякое, но я ему доверяю. Он привез с Востока немало сильных лекарств, но лечит, в основном, гипнозом. Английские врачи об этом и слышать не хотят, однако я не знаю ни одного английского врача, которому удалось бы добиться успеха там, где не получилось у него. Поймите, Рекстоу, если вы уговорите архидиакона, или заполучите потир любым другим способом, Манассия — ваш. Ох, боюсь, не помогут уговоры!

Лучше уж объясните Морнингтону, что речь идет о жизни и смерти, если не хуже. Упросите его привезти потир, тогда мы будем готовы к приезду Манассии. Вот и телефон! Слава богу, они поторопились!

Лайонел схватил трубку и изверг в нелепое маленькое устройство целый водопад просьб и жалоб. На другом конце линии его слушал перепуганный Кеннет. Герцог и архидиакон стояли чуть поодаль и недоуменно прислушивались.

— Подожди, — кричал Кеннет, — я не понимаю, что с Барбарой?

— Никто не понимает! — в отчаянии отвечал Лайонел. — Похоже, сошла с ума, визжит, пляшет — невозможно передать!.. Послушай, Кеннет, можешь ты это сделать? Ну ради вашего Христа! Не может же твой друг так держаться за какую-то чашу!

— Твой друг держится за нее именно так, — пробормотал Кеннет и прикусил губу от досады. — Извини, Лайонел, Подожди, не вешай трубку! Ох, ты же не можешь… Я должен разыскать архидиакона, — он жестом остановил шагнувшего вперед священника. — А что сейчас делает Барбара?

— Ее накачали морфием, она лежит, — ответил Лайонел. — Но не очень-то она успокоилась. Стонет, словно в аду.

Поторопись, Кеннет, умоляю тебя!

Вконец растерянный Морнингтон повернулся к остальным.

— С Барбарой Рекстоу беда, — сказал он.

В ответ на удивленный взгляд герцога ему пришлось коротко объяснить, кто такая Барбара Рекстоу.

— По-моему, это дело рук Персиммонса, — продолжал он. — Лайонел говорит, она сошла с ума. А этот… негодяй вдруг достает откуда-то врача, и тот берется ее вылечить. Но взамен требует вот это, — Кеннет кивком указал на Грааль, стоявший на столике между ними.

Архидиакон задумался. Герцог выглядел растерянным.

— Что же мы можем сделать? — спросил он.

— Лайонел просит отдать ему Грааль, — отчужденно ответил Кеннет.

— Господь Всемогущий! — воскликнул герцог. — Отдать Грааль! Теперь, когда мы точно знаем, что это такое!

Кеннет помолчал, потом медленно произнес:

— Барбара — славная женщина. Я не хочу ей вреда.

— Чего стоит жизнь одной женщины, да и наши жизни, все вместе, по сравнению с этим? — воскликнул герцог.

— Да, конечно, вы правы, — неуверенно сказал Кеннет, — но Барбара… И потом, речь идет не о жизни, а о рассудке.

— Мне очень жаль, — сказал герцог, — но он значит больше, чем весь мир.

Кеннет взглянул на архидиакона.

— Наверное, вам решать, — промолвил он.

На протяжении предыдущего дня как-то само собой выяснилось, что общность духовных устремлений еще не гарантирует единства мнений. После ночной атаки на Грааль герцог проснулся поутру, переполненный идеями. Наиглавнейшая из них состояла в том, чтобы немедленно перевезти сокровище в Рим и сдать под надлежащий надзор. За завтраком он поведал план своим сообщникам и едва не уговорил их, заразив своей убежденностью. Архидиакон охотно согласился, что Рим — и в церковном, и в географическом смысле — вполне подходит. Там хранится немало реликвий, там их почитают, а на низшем, деловом уровне — умеют стеречь. Да, Рим не хуже Вестминстера и традиционней Кентербери[В Вестминстере, то есть в самом центре Лондона, находится т.н.

Вестминстерское аббатство, теперь там музей. Кентербери — кафедра архиепископа Кентерберийского, главы англиканской церкви.]. Правда, он чувствовал, что какой бы ни была истинная ценность их реликвии, в Риме ее все равно раздуют сверх всякой меры. Это даже как-то невежливо… «Словно стянуть у матери бабушкину люстру и отдать тетке», — попытался он объяснить свои сомнения, но заметив, как похолодел взгляд герцога, поспешно добавил:

— И потом, я человек подневольный. Не мне здесь решать. Пусть архиепископ думает или хоть епископ.