— Но… — Я дважды открыл и закрыл рот, так ничего и не сказав.

— Обратимся к фактам, — с готовностью заговорил снова юноша, вылив еще немного кроваво-красного соуса на свою тарелку и обмакивая в него хлеб. — Краснов был не из тех убийц, которые убивают во имя идеи или чтобы прославиться, и вовсе не собирался погибнуть при покушении. Он знал, что на счету в банке его ждали десять тысяч долларов. И никогда не согласился бы убить Пола, если бы ему не показали надежный путь для бегства с места преступления. Поскольку через главный вход он выйти не мог, как и вылететь в окно или просочиться вместе с дымом через каминную трубу, то он должен был уйти через дверь на Уиллоу Элли. Это ему и обещали. Он не подошел бы и на милю к банку без ключа от этой двери в кармане. Они, разумеется, знали, что он будет уничтожен, но сам-то Краснов думал, что выйдет из здания живым.

— Да. Разумеется, — прочистил я глотку. И подумал, какое выражение может быть в эту минуту на моем лице. — Да, конечно, по у О’Рейли могли оказаться дубликаты ключей.

— Каким образом? Он что, шарил по карманам партнеров?

— Но когда он был личным помощником Пола…

— Это было тогда, когда дубликаты ему не были нужны. У него был доступ к ключам Пола. Да и зачем бы ему тогда был нужен запасной комплект? Ведь он очень хорошо понимал, что не сможет воспользоваться этим входом иначе, как вместе с Полом.

— Я все же думаю…

— Вы можете до посинения объяснять, как попали в чужие руки ключи от выхода на Уиллоу Элли, Стив, но не сможете объяснить, почему О’Рейли живет, как миллионер.

Я попытался подсунуть ему мою фантастическую версию об иностранном правительстве. Корнелиус пустил ее ко дну за несколько секунд.

— О, прошу вас, Стив, я уже не ребенок, чтобы верить в Санта-Клауса!

— А как насчет рынка ценных бумаг? В него вы верите или тоже нет?

— Если бы О’Рейли провернул какое-нибудь громадное дело на рынке, ваши агенты немедленно прознали бы об этом и проследили за ним. Полагаю, что ваши агенты не спускали с него глаз.

Я пустил в ход свою козырную карту:

— Ни у кого из нас, партнеров фирмы, не было причин убивать Пола.

— Вы имеете в виду, что у одного из вас она была, но мы пока еще не можем сказать, у кого именно. Догадываюсь, что то была финансовая причина.

— Но мы все достаточно богаты.

— Вы в этом уверены?

Мы смотрели друг на друга. Острое маленькое лицо Корнелиуса выглядело изможденным. Внезапно он содрогнулся.

— Это был отвратительный заговор, — тихо проговорил юноша, — и он продолжает действовать. Как вы намерены его пресечь?

Я колебался, но понимал, что у меня не было иного выбора, как довериться Корнелиусу. Он слишком много знал, чтобы я мог попытаться его обмануть.

— Я начну с подкупа О’Рейли. Думаю, он назовет нам имя, — тихо проговорил я. — Пол всегда говорил, что О’Рейли самый продажный из всех его протеже.

— А дальше?

— Дальше Сильвия скажет ему, что отправится вслед за ним в Аргентину, как только продаст дом и покончит со всеми своими делами в Нью-Йорке. О’Рейли возвратится в Аргентину и расстелит красный ковер. В следующем месяце я жду с визитом наших клиентов — представителей аргентинского правительства — и на переговорах с ними намекну о существовании некоего исписанного условия предоставления им очередной ссуды.

Корнелиус кивнул. Насколько я мог видеть, он не был ни шокирован, ни удивлен, а просто соглашался со сказанным.

— Могу ли я сделать одно предложение? — вежливо спросил он. — Когда вы будете добиваться от О’Рейли имени виновного партнера, нужно, чтобы ваш разговор записывался. В противном случае этот партнер просто все опровергнет. О’Рейли вернется к себе в Аргентину, и вы не сможете ровным счетом ничего доказать.

Я отнесся к этому предложению скептически.

— Как, черт побери, я смогу это сделать? Или вы предполагаете, что О’Рейли согласится на встречу со мной в студии звукозаписи?

— Мы можем воспользоваться обычной комнатой.

— Мы? — переспросил я, опасаясь самого худшего.

— Мы, я и Сэм. Сэм запишет. Он в этом разбирается прекрасно.

— Не дурите мне голову, — сказал я, обливаясь потом. — Сэм мне нравится. Он хороший малый. Но…

— Послушайте, Стив, — продолжал Корнелиус. — Вы хотите, что называется, распять этого партнера на кресте, не так ли? Хорошо, но если вы намерены это сделать, то, ради Бога, подумайте о том, чтобы пригвоздить виновника к кресту как можно надежнее.

Я смотрел прямо в его жесткое, напряженное, мелкое лицо. Глаза его были серыми, как арктический лед. И неожиданно для самого себя я рассмеялся.

— Ваша взяла! — весело сказал я, а когда он покраснел, выдавая как свою молодость, так и воспитание, полученное у Милдред, засмеялся снова. — Все в порядке, сынок, — сказал я, переходя, наконец, Рубикон. — Поговорим об этом с Сэмом в офисе.

Мне следовало бы знать, когда я смотрел на кровь, сочившуюся из моего превосходного бифштекса, что я играл со спичками около ящика с динамитом.

Глава четвертая

— Теренс? — спросил я, и телефонная трубка словно начала плавиться у меня в руке. — Это Стив Салливэн. С приездом обратно в город.

Он хорошо держал удар.

— Стив? Не разыгрывайте меня! — осмотрительно отвечал он после напряженной паузы. — Как дела? Вот уж сюрприз, так сюрприз!

— У меня в запасе есть для вас сюрпризы покрупнее этого. Хотелось бы встретиться с вами вечером, часов в десять, чтобы о них поговорить. Я оставлю для вас открытой дверь с Уиллоу Элли, и мы сможем в кабинете Иола предаться приятным воспоминаниям о лете тысяча девятьсот двадцать шестого года.

Он задумался. Я почти слышал, как работал этот холодный умный мозг, словно тикавший электросчетчик. Наконец он ответил:

— Не люблю ворошить прошлое.

— Зная ваше прошлое, — заметил я, — не удивляюсь. Приходите, Теренс, не то я коротко и ясно в точности расскажу Сильвии о том, как вы убили ее мужа. Брюс Клейтон оставил предсмертную записку.

Оборвав ужасную тишину, воцарившуюся на другом конце провода, я повесил трубку.

В восемь часов, когда другие партнеры ушли и осталось только несколько клерков, склонившихся над поступившими за день бумагами, я открыл дверь в сад из кабинета, ныне принадлежавшего Чарли Блэру, и прошел через двор к выходу на Уиллоу Элли. За стеной уже стоял черный «кадиллак», но без шофера. За рулем сидел сам Корнелиус. В тревожном молчании они с Сэмом курили.

— Все в порядке, мальчики, — сказал я, обращаясь к ним. — Тащите свои причиндалы.

Корнелиус сказал мне, что у Сэма, увлекавшегося записыванием джазовых импровизаций и экспромтов, были друзья в студиях Американской радиокорпорации. И поэтому я ожидал самого худшего — массы оборудования, которым можно было бы заполнить целый концертный зал, микрофона с хорошую дыню, и кабелей, которых хватило бы, чтобы опутать всю Уолл-стрит, до самой церкви Троицы. Но я был приятно удивлен, увидев, что все сводилось к, правда, порядочному, деревянному ящику с круглыми шкалами и кнопками на панели управления и к двум маленьким квадратным шкатулкам с парой очаровательных маленьких микрофонов. Даже неизбежный кабель был едва заметен, теряясь среди окружающих предметов.

Я был поражен.

— Где вы это раздобыли?

— Аппаратуру одолжил мне Джек Райшман, — ответил Сэм. — Он привез ее этим летом из Европы. В Германии живет один парень, по фамилии Штилле, он-то и изобрел всю эту диктовальную машину для офисов. Можно диктовать в микрофон письма или же записывать лекции, а то и разговоры по телефону. Джек говорит, что в банке Райшмана, в Гамбурге, несколько таких установок, и они очень удобны для работы. Огромное преимущество их в том, что они позволяют вести запись непрерывно в течение длительного времени, дольше, чем любые другие разработанные ими системы.

Мы внесли аппаратуру в дом, и я, как зачарованный, смотрел на манипуляции с ней Сэма. Это было так интересно, что я даже забыл о том, для чего все это понадобилось.