– Я иногда д-думаю… ой! Язык прикусил! – вскрикнул Мишутка. Танк немилосердно трясло. Только Парасольке всё было хоть бы хны.
– Опять эти новобранцы! – возмутился майор. – Чёрт бы их подрал! На «старичках» так не трясёт. Они почти по-человечески подыхают. А новобранцы эти, мать их, ни ума, ни таланта!
– Да уж я думаю! – ответил Мишутка казённой фразой и на мгновение сник. Ему почему-то казалось, что с такими людьми, как Парасолька, и в таких ситуациях надо общаться именно такими нарочито резкими и твёрдыми короткими фразами ala muzhik, как выразился бы писатель Иван Тургенев. В сознании Мишутки, как и у абсолютного большинства мыслящих существ, представляющем собой нечто среднее между словарём идиоматических выражений и словарём толковым, эта реплика, «да уж я думаю», прочно соседствовала со словосочетаниями «тёртый калач», «нам самим жрать нечего», «ясен буй», «а ты как хотел?», «спасибо на хлеб не намажешь», «будем живы – не помрём!» и прочими. Но стоило ему достаточно глубоко задуматься о сходствах и различиях живых существ и компьютеров, как Танк снова тряхнуло. Да так, что Мишутка чуть не свалился ему под правую гусеницу.
– Эко подбрасывает! – присвистнул майор Парасолька. – Зря ты, Мишаня, валенки надел, вот что я тебе скажу! Они к пластилину хреново липнут. Надо было резиновые сапоги брать. Или хоть кеды на крайняк.
– Чего ж ты сразу-то не сказал? – деланно возмутился Мишутка.
– Да ты б всё равно меня не послушал! – парировал майор, - ты ж у нас известный умник.
Некоторое время они ехали молча. Медвежонок попросил у Парасольки бинокль и во все глаза смотрел, как разлетаются в щепки бастионы условного противника.
– Всё-таки, – начал он снова уже минут через десять, – я иногда думаю, что всё дело, быть может, в том, что одним людям судьба даёт возможность делать верные, то есть полезные для них выводы из всяких спорных ситуаций, а то и вовсе событий драматического характера, а других всё время подталкивает к ошибкам. То есть, я хочу сказать, к ошибочным выводам.
– Ага. – согласился Парасолька. – Ядрить-кубыть! – крикнул он уже проскакавшему мимо командиру кавалеристов Котовскому, – куда они метят-то у тебя, любить тебя в душу! В голову! Только в голову надо метить! Так чего ты говоришь-то? – обратился он снова к Мишутке.
– Я говорю, что, вероятно, есть люди, которые просто обречены на делание ошибочных выводов.
– А-а… Так это само собой. Ясен буй! На всё воля божья! Знаешь, кстати, как таких людей у нас, в народе-то, называют?
– Как? – встрепенулся Мишутка.
– Дураками их кличут, господин философ! – засмеялся Пластмассовый Майор. – Дурак, он, понимаешь, Мишаня, и есть дурак. Что ты с ним ни делай – он всё равно будет свои глупости совершать. Вот как новобранцы мои. Я уж их учу и учу, а они всё прут со шпагами против танков. Ну и приходится их давить. На войне как на войне! Тяжело в учении – легко в бою, как говаривал, что называется, генералисимус Александр Василич Суворов, не проигравший за всю жизнь ни одного из шестидесяти своих сражений. Наука побеждать – это вам всем наукам – наука!
Мишутка не ответил. Потом вернул Парасольке бинокль и попросил автомат. Майор дал. Медвежонок перевёл АКМ в режим одиночной стрельбы и принялся шарить стволом в безоблачном небе. Сначала подходящей мишени не было, но вдруг где-то в западном секторе видимой части небес показалась лебединая стая.
Они летели и пели тихую грустную песню:
Там, где Солнце встаёт каждое божье утро,
н ету танков и пулемётов,
н ету танков и пулемётов.
Этой страны не найти ни на одной карте.
Разве что на картах Таро,
р азве что на картах Таро.
Откуда является в наш горестный мир
п ечальное и доброе Солнце?
Спрашивают люди у птиц – те молчат.
Спрашивают птицы у людей – те молчат.
Ночной дом грустного Солнца называют люди Востоком.
Востоком, в который входит оно через Запад,
как в потайную дверь…
Но где он этот Восток?
Существует ли он в природе?
Где он этот Восток?
Где?..
Восток русских – это Китай.
Восток китайцев – это Америка.
Восток Америки – это Атлантика.
А восток Атлантики – это Африка.
Потому что мир – круглый!
Бог создал этот мир круглым…
п о своему образу и подобию …
Только для печального доброго Солнца
В осток – это его странный дом,
которого, на самом деле, у него нет…
Однажды, когда Солнце будет тревожно дремать,
Луна войдёт в потайную дверь Запада,
и всё кончится навсегда…
Всё кончится навсегда…
Когда это будет? Зачем это нужно?
Можно ли этого избежать? –
Вы спросите об этом у нас, ласковых лебедей,
и мы снова споём вам эту печальную песню,
Чтобы каждый понял, что нет ответа…
Чтобы каждый понял, что нет ответа…
Но чтобы никому от этого не было больно…
Мишутка спустил курок. Заместитель лебединого вожака на мгновенье как будто остановился в воздухе, а потом начал падать, неуклонно сбавляя скорость в горизонтальном, но неуклонно наращивая её в вертикальном плане существования своего последнего полёта.
Пластмассовый Майор похлопал плюшевого медвежонка по плечу и коротко похвалил его:
– Молодца, братушка! Все про тебя говорят «философ, философ», – а по мне, так ты – отличный мужик!
– Спасибо – сказал Мишутка и перешёл на автоматическую стрельбу. Не бросая слов на солоноватый ветер он дал долгую очередь в небо.
Он хотел уж было начать думать о сходствах и различиях лексико-семантических вариантов значения слова «очередь» и уже было представил себе, как один патрон спрашивает другой, ну чего, мол, скоро ли магазин откроют, но вовремя пресёк эти неконструктивные мысли, подумав, в свою очередь, о том, что скорее всего количество сбитых в лёт лебедей прямо пропорционально количеству лишних мыслей. И как будто в подтвержденье его размышлений под гусеницы танка упало ещё не то четыре, не то пять ласковых птиц.
Падали они одна за другой и достаточно быстро. Поэтому Мишутка не успел посчитать их точное число. Майор посмотрел на него с нескрываемым уважением и немедленно спросил:
– Мишань, как думаешь, вот ты мне честно скажи, сдюжим мы эту войну?
– Ясен буй. – спокойно ответил медвежонок, а сам призадумался, означает ли его успех в сегодняшних стрельбах, что Судьба решила перевести его в ранг людей, застрахованных отныне от ошибочных выводов или всё-таки пока ещё нет.
16.
Экстрасенс Эйлер, насколько позволяла его аномально длинная шея, высунул голову из дверей своего кабинета и что было силы крикнул: «Следующий!»
Из дальнего, плохо освещённого конца коридора в его сторону медленно двинулась тёмная, едва различимая в синтетическом полумраке бункера, одинокая фигура. Через несколько секунд Эйлеру удалось разглядеть, что из темноты на него наплывает не что иное, как чёрный халат, расшитый жёлтыми шестиконечными звёздами и лилиями, и заключающий в себе человеческое тело неопределённого пола. Халат подплыл ещё ближе, и экстрасенс увидел, что заключённый в него человек не отказал себе в удовольствии натянуть на голову капюшон. «Понятно, – пробурчал себе под нос Эйлер, – стало быть, это женщина».
Он открыл дверь пошире, заботливо взял халат за хрупкие плечики и легонько подтолкнул в кабинет.
Некоторое время халат молчал. Только маленькие яркие глазки неуверенно поблёскивали на дне капюшона.
– Нуте-с, что тут у нас? – участливо спросил экстрасенс и принялся ласково раздевать Симу. – Гитлер мне всё сказал. У нас всё получится, девочка… – нежно приговаривал Эйлер, завязывая Симе глаза, – вот сюда, пожалуйста. Не бойся. Здесь мягко и тепло…
