Тогда-то я и пришёл к Эле безо всякой цели (стихи, блядь!), но оказалось, что это охуительно своевременно. На следующее утро, оказавшееся по иронии судьбы несуществующим ныне старым праздником очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, мы уже шли с Элей и с ее приятелем Олегом Мавроматти на «Дебаркадер» (я написал это слово в кавычках, ибо к тому времени это уже стало официальным, фигурирующим в прессе и масс-медиа названием) договариваться на предмет того, что им, дебаркадерцам, необходимо за сходную цену арендовать у студии «Мизантроп» концертный аппарат.
Мы пошли туда пешком, попивая обмененную в коммерческой палатке на компакт-диск Александра Башлачева водочку. Естественно мы нажрались очень круто, и я, с каждой секундой все более пьянея, с ужасом понимал, что каждый делаемый Элей глоток все неизбежней подводит меня к потере моего реноме в глазах ни о чем не подозревающих ещё дебаркадерцев, которых Шмелева, человек, которого я, глубоко нетрезвый, вынужден буду рекомендовать, через несколько минут начнет обрабатывать на предмет предоставления им ее аппарата.
Но все сложилось очень удачно, потому что все они оказались чуть ли не более пьяны, чем мы, и разговор сразу пошел в очень правильных тонах. Хотя я сразу понял, что бедной пьяненькой Эле несильно верят привыкшие к жизненному говну пьяненькие мужчинки. Я не буду описывать подробности наших переговоров, в ходе которых милейший Олег Мавроматти чуть не свалился в трехметровой глубины трюм как раз в то момент, когда Вова-3 закончил рассказывать трепетную историю о человеке, которому это однажды уже удалось.
Скажу лишь, что Эля оказалась все же на высоте, и через три дня аппарат уже стоял и работал.
Вообще, наверно, харэ уже рассказывать про «Дебаркадер», хотя там я узнал очень многих достойнейших персонажей, о которых, если я стану когда-нибудь коммерчески выгодным автором, а я им стану, и передо мной встанет необходимость писать романы, для того, чтобы порадовать лишним походом в ресторан мою будущую Прекрасную Сожительницу, я конечно напишу отдельную книгу и о «Дебаркадере», и о Сереже Лобане, и о Мавроматти, и о многих-многих других, как ни странно, весьма дорогих мне людях.
Но сейчас времена иные: трудные и злые. Имярек к величайшему сожалению позади, или, напротив, в очень туманных будущих перспективах. А для того, чтобы быть счастливым с С мне надо помолодеть лет на пятнадцать, и опять уверить себя в том, что я гений, а я крайне не уверен, что у меня с этим что-нибудь получится. Короче, все в говне, но по хую мороз! Поэтому я продолжу свой рассказ о наших отношения с Элей, с которой мне совершенно неожиданно довелось тесно общаться в течение чуть ли не девяти месяцев, в ходе записи первого варианта девичьих песен.
Мы стали часто видеться с ней и делиться пассионарным опытом. А нам было чем поделиться, ибо нам было по двадцать три года и мы общались, уже в силу сделанных дел, на равных с людьми много старше нас. Я сетовал на свои злоключения с глобальной революционной программой, которую называл про себя «Новыми праздниками», ещё и не подозревая, что через несколько месяцев брошусь в попсовый омут и отдам это на мой взгляд ко всему подходящее название музыкальному проекту, о котором, собственно, все время здесь и пизжу.
Тогда моя революционная инициатива заключалась в издании журнала, который, конечно, не стал регулярным, «Вестник Другого Оркестра», подразумевая в данном, журнальном, случае под Другим Оркестром весь альтернативный мир и радуясь удачному рекламному ходу в промоушене собственной группы. Мне казалось, что это действительно очень мудро с точки зрения тактических действий: не расширяться внутри какой-то уже существующей системы, а переопределить ее существо через себя любимого, и таким образом не утвердиться в этом ебаном мире, а небрежным отточеным жестом запихать его, мир, в собственный вещмешок. Это и была основная, может и не очень оригинальная, но мало кем осознаваемая в деталях концепция. «Новыми праздниками» же я изначально хотел назвать альтернативный музыкальный фестиваль, деятельность которого, по моим представлениям, должна была быть выражена в сборных компактах, записанных Элей, о чем она, кстати, и не подозревала тогда, хотя вряд ли бы отказалась. А она, в свою очередь, рассказывала мне о своих былых победах и поражениях в ходе строительства собственной студии, потому как, что кстати явилось для меня большой новостью, достопочтенный Андрей Тропилло, несмотря на то, что некоторое время был связан с Элей интимными узами, ни хуя никогда и не думал оплачивать строительство своего филиала из собственного кармана. Деловой человек, ебемте!
И очень трогательно мы пропиздели с Элей весь осенне-зимний период девяносто пятого, неизменно попивая при этом «красненькое» в замечательном баре со столиками на огромных якорных цепях и иногда вместе возвращаясь домой. Эля в то время очень хорошо относилась к доживающему последние дни Другому Оркестру, и устраивая бесконечные свои музыкальные фестивали, всегда имела нас в виду, хоть мы, не считая той нашей бездарной смены, когда я пытался в одиночку записать «Postскрипtum», никогда не работали на ее студии, что, во всех остальных, кроме нашего, случаях не было большим достоинством в ее глазах.
«Дебаркадер» же за считанные месяцы расцвел буйным цветом. Каждый день происходили какие-то концерты, презентации, дискотеки и прочая клубная дребедень. Я смотрел на эту счастливую молодежь и вспоминал то время, когда клуб ещё не был клубом, а сама «баржа» стояла на «Автозаводской», как мы играли там, как играли там «Ехидные портреты», которых почему-то в новое время настойчиво и совершенно незаслуженно пытались забыть; как мы проводили там первый вечер нашей с Гавриловым и Калининым литературной партии «Практика». Меня это все болезненно умиляло. Люди есть люди, они есть сентиментальное говно, и более ни хуя.
Теперь Эля развернула бурную деятельность, окучивая новых потребителей младо-интеллектуального творчества через радио «Ракурс» (бывшее SNC) и по обширным рок-н-ролльным знакомым. Кошеверов стал чуть ли не программным директором, каковую роль ранее исполнял Сережа Лобан, и грузил всех направо и налево, периодически выходя в эфир «Эхо Москвы», «Монморанси» и ряда других радиопередач. Таким образом, на безвестной ранее сцене «Дебаркадера» появились многочисленные культовые представители младо-интеллектуального андеграунда: «Ночной проспект», «Вопли Видоплясова», «Вежливый отказ» и многие другие. Короче, все шло заебись.
В тот день, когда ко мне приехала ещё любящая меня Имярек, я окончательно понял, что она все-таки приедет, после того, как именно Эля поведала мне о том, что влюбилась. Влюбилась она в (встречайте его аплодисментами!) Вову-2, Володю Коновалова, в то время басиста дурацкой группы «Вино», единственно что о которой я помню, так это то, что в недрах ее пропагандировал свое творчество так называемый виолончелист «Аквариума» Всеволод Гаккель. Этот Володя Коновалов, в которого влюбилась Эля Шмелева, когда-то давно играл в группе «Рабочий район»; их видеоклип в далеком восемьдесят девятом ещё году крутился периодически по «2 х 2» и, насколько я помню, не вызывал у меня реакции отторжения.
Ко мне приехала Имярек. А Элю, охуевшую от концертной звукорежиссуры, как раз стала одолевать жажда студийной работы. Благо в январе нового девяносто шестого года к ней приехал новый двухдюймовый шестнадцатиканальный магнитофон. Мне было суждено стать первым, кто начал и закончил на нем проект. Правда, проект сначала предполагался совсем иной и естественно ещё авангардный. Я, конечно, испытывал некоторое, идущее из недр моей интуции, недоверие к совместной работе с Элей, но решил рискнуть, потому что с внезапно наруленной горькой свободой (гибель Другого Оркестра) необходимо было срочно что-то сделать. На хуя быть свободным от коллегиальных творческих решений, если ничего не делать самому?! А тем более, в тех ситуациях, когда все вроде как само идет в руки.
