Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я села. Часы на камине показывали одиннадцать; удивившись тому, что уже так много времени, я услышала в соседней комнате голоса. Встав, я накинула на себя теплый шерстяной платок и подошла к двери. Аксель разговаривал с Эстер. Голос Акселя звучал сдержанно, потом я услышала рассерженный тон Эстер. Я поняла, что женщину что-то сильно разволновало.

Я открыла дверь и застыла в изумлении, не веря своим глазам.

Эстер держала в руках мое письмо; я с гневом и возмущением поняла, что кто-то вскрыл его.

Злость пересилила страх. Думая только о совершенной подлости, я ворвалась в комнату и вырвала письмо из пальцев Эстер прежде, чем она успела раскрыть рот.

— Как вы посмели!

Спазм сдавил мое горло. Я почти ничего не видела.

— Как вы посмели вскрыть мое письмо!

Ей потребовалось не более пяти секунд, чтобы прийти в себя.

— А как смеешь ты! — парировала она. — Как ты смеешь писать такую возмутительную клевету обо мне школьнику! Меня никогда в жизни так не оскорбляли!

— Жизнь подтверждает мою правоту! — отозвалась я. — Только женщина, меняющая любовников, как перчатки, способна опуститься до чтения чужого письма...

— Постойте, — сухо произнес Аксель; Эстер не отреагировала; он повысил голос, и она замолчала. — Пожалуйста... нет, Эстер, послушай меня! Говорю тебе, послушай меня! Я считаю, что если моя жена поступила дурно, решив посплетничать со своим братом, то ты также повела себя не лучшим образом, вскрыв письмо, адресованное другому человеку.

— Она постоянно пишет своему брату — я никогда не доверяла ей! Да кто она такая? Внебрачная дочь ланкаширского повесы и жалкой французской эмигрантки, которую всю жизнь содержал любовник.

— Извини, — вмешался Аксель, — по-моему, подобные обвинения в незаконнорожденности и аморальности звучат немного странно из твоих уст.

— Я, — произнесла я, но он перебил меня:

— Помолчи.

Я замолчала.

— ...строит из себя леди, — в ярости выпалила Эстер, — вечно пытается продемонстрировать, какая она воспитанная.

— Она действительно воспитана лучше тебя. Порядочной женщине не придет в голову вскрывать письмо, адресованное другому человеку... нет, дай мне закончить! Ее отец был английским джентльменом, принадлежавшим к тому же классу, что и твой муж. Думаю, тебя всегда устраивало его происхождение и воспитание. Ее мать принадлежала к одному из лучших домов Франции, была аристократкой значительно более знатной, чем твои предки — извини меня за мою прямоту в столь деликатном вопросе, как происхождение, но первой эту тему затронула ты. Что касается ее незаконнорожденности, так бастардом был английский король Вилльям Завоеватель, к тому же вся династия Тюдоров произошла от незаконнорожденного отпрыска Джона Гонта. Так что я не желаю больше слышать намеки на то, что моя жена ниже тебя по происхождению. На самом деле справедливо обратное. Думаю, это тебе отлично известно.

И тут с моим сознанием что-то случилось. Я обнаружила наличие в нем темного тайного уголка, в существовании которого я не признавалась себе, так и не зарубцевавшейся раны, причинявшей мне боль. Я ощутила несправедливость жизни; чувство неполноценности уязвило мое самолюбие. Я вдруг увидела в Акселе не чужака, но мужчину, готового встать на мою защиту. Рана тотчас начала заживать, я потеряла страх перед темным уголком сознания, ко мне вернулись та гордость и то самоуважение, которые были у меня еще тогда, когда я не знала слова «бастард». Исцеление произошло так быстро, что на моих глазах появились слезы; я не могла говорить. Я посмотрела на Акселя с любовью.

Эстер собралась уходить. Ее лицо было разъяренным; высокомерие женщины казалось сломленным.

— Пожалуйста, оставь нас, — сказал ей Аксель.

Пробормотав что-то, она резко повернулась к двери; ее шаги были стремительными, голова — высоко поднятой. Дверь хлопнула, и мы остались одни.

— Аксель, — сказала я и разрыдалась.

Он обнял меня, я прильнула к нему. Я плакала на его груди, не стыдясь моих слез. Он гладил пальцами мои волосы, шею.

— Ну, довольно, — сказал он наконец. — Ничего страшного не произошло! Жаль, что ты написала такое письмо, но если Эстер почувствовала себя оскорбленной, она сама в этом виновата. Даже если она подозревала, что ты могла написать подобную глупость, она не имела права вскрывать письмо.

Я не могла сказать ему, что мои слезы вызваны другой причиной, но он, вероятно, сам об этом догадался.

— Ее слова задели меня, — сказал Аксель. — Терпеть не могу, когда англичанин или англичанка заговаривают о классовой принадлежности или происхождении человека. Меня слишком часто называют иностранцем; я не выношу нелепые предубеждения.

Он поцеловал меня в лоб; я все еще не могла раскрыть рот; Аксель взял письмо с секретера, куда я бросила его, вырвав из рук Эстер.

— Должен, однако, сказать, что мне весьма не понравилось это письмо.

— Ты прочитал его? Целиком?

Я едва дышала.

— Эстер указала мне на места, где упоминаются наши имена.

Он сложил письмо и, не глядя на меня, спрятал в свой бумажник.

Меня снова охватили мои страхи и тревоги. Ноги одеревенели от напряжения.

— Могу я получить письмо назад? — неуверенно промолвила я. — Мне все же хочется отправить его.

Он по-прежнему отказывался посмотреть на меня. Впервые я почувствовала его смущение.

— Извини, — сказал наконец Аксель, — к сожалению, я не могу позволить тебе послать его Алекзендеру. Мне не хочется выступать в роли цензора, но в данном случае я вынужден сделать это.

В комнате надолго воцарилась тишина. Я почувствовала, что бледнею. Наконец Аксель заставил себя взглянуть на меня.

— К несчастью, ты во многом права, — медленно сказал он, — а во многом — нет. Например, ты полагаешь, что Мэри отравили ядом для мышей, который хранится на кухне. Так вот — Элис не держит его на кухне. Он находился там прежде, пока одна из служанок не попыталась отравить своего любовника. После этого отец распорядился, чтобы яд готовили, когда он нужен, но не держали про запас. Нет доказательств того, что Мэри была отравлена. Ты можешь строить догадки относительно того, что кому-то ее смерть на руку, но доказательства убийства отсутствуют и не появятся. То же самое справедливо в отношении других твоих утверждений. Ты пишешь, что каждый из нас мог убить отца, имея мотив и шанс сделать это, но тебе не известно, кто именно совершил преступление — у тебя даже нет доказательств невиновности Родрика. Прежде чем обвинять других, тебе следует доказать невиновность Родрика. Все известные нам факты свидетельствуют о том, что отца убил Родрик. Что же касается утверждений Мэри, якобы видевшей его живым, то я по-прежнему убежден, что это игра ее воображения. В любом случае поиски истинного убийцы не входят в твои обязанности, и я настоятельно рекомендую тебе прекратить твои крайне опасные расспросы. Если Мэри была отравлена — а я так не считаю, — и убийца находится в доме, ты со своим расследованием окажешься в опасности. Я настаиваю на том, чтобы ты прекратила его.

Я ничего не сказала. Я тоже была смущена, испугана, полна сомнений.

— Если ты отправишь это письмо Алекзендеру, — сказал он, — то только осложнишь ситуацию. Он — всего лишь семнадцатилетний школьник, его развитие соответствует этому возрасту. Бог знает, какие сложности возникнут, если, получив это письмо, он запаникует и поступит легкомысленно. К тому же ему не стоит покидать школу преждевременно. Через три недели он приедет на Рождество, и вы увидитесь.

— Через четыре, — уточнила я.

— Три-четыре — какая разница? К тому времени все успокоится. Понимаю, смерть Мэри потрясла тебя, но к Рождеству ты почувствуешь себя лучше и отвлечешься от обстоятельств гибели моего отца и Родрика, тем более что тебя они никоим образом не касаются, хотя ты и считаешь иначе.

Я продолжала молчать. Затем, поддавшись внезапному порыву, спросила:

— Эстер обязательно оставаться в Хэролдсдайке?

— Я обсужу с ней это.

29
{"b":"168383","o":1}