Л.в. Бетховен

(Л.в. Бетховен)

Льва

Голова.

Сжаты губы,

Воли, энергии зубы.

Глухой

Звуков титан,

Громов повелитель,

Великан,

Ворвавшийся в Рока обитель,

Страшной силы таран

У трагических Фатума стен,

Грозный вулкан,

Певец перемен,

Железных шагов,

Великих побед

И радостных лет.

Буйный

Крушитель оков,

Страсти неистовый пламень,

Твердости камень.

Много струйный

Творчества водопад,

Звезд золотых каскад,

Планет небесных хорал.

Он созидал

Гимн всемирной

Любви величавый,

Бессмертный Храм Славы

Братьев-людей,

Расплавивших звенья цепей

Свободы огненной лавой.

Гремите, Музыки громы!

Сверкайте, молний изломы!

Теките,

Потоки лавы!

Люди! Идите

В Храм Человеческой Славы!

16.VII.37 г.

Фартук кузнеца

(Древнейшая иранская легенда)

В истоках древности великого Ирана

Жил царь свирепый, именем Зохак.

Кровавою и гнойной раной

Он разъедал страну, как печень рак.

Средь всех царей, коварных, свирепейших,

Людей простых топтавших в прах,

Не находилося чудовищ злейших,

Чем страшное чудовище, Зохак.

В дворце роскошном или в храме, на базаре

На коромысле двух своих плечей

Всегда носил он отвратительную пару

Узорчатых гигантских змей.

Те змеи были вовсе не простые,

А слуги верные мучителей-царей

И ели кушанье одно: густые

И свежие мозги удавленных людей.

По всей стране царил безумья ужас,

Но в тишине ночей уж зрел отпор:

Тугой, медлительною мыслью тужась,

Народ готовил острый на царя топор…

На свете жил тогда, среди других людей,

Огромный Кауэ, искуснейший кузнец,

Могучий богатырь. Семнадцать сыновей

Пожрали змеи у него, как волки двух овец.

И лишь один-единственный остался сын,

Но на него точил уж зубы властелин…

Собрал кузнец всех рабочих людей,

С молотками, стамесками, пилами,

Фартук кожаный свой из шкуры зверей

Прикрепил он ручищами сильными

К древу прочному, знаменем сделав

Свободы великого дела.

И пошел он храбро в мятежный поход

Со своим ремесленным людом,

И царя разгромил рабочий народ:

От смерти тот спасся лишь чудом

И в страхе к горе Демавенду бежал,

Но здесь его Феридун приковал

К вулкану крепкою цепью.

И весь народ, как дитя, ликовал,

Узрев конец лихолетью…

Простой кожаный фартук чтили люди в веках,

Как знамя великой победы.

Но богатые выкрали кожаный стяг,

Чтоб накликать новые беды…

Они знамя простою покрыли парчой,

Алмазов, сапфиров звездами,

Рубинами, пурпуром и бирюзой,

Тяжелой оправы дарами.

Никто уж поднять тяжкой ноши не мог,

Никто не видел прежних дорог

К простому фартуку кузнеца,

За народную долю бойца…

И снова настали лихие года,

И снова царит над страною нужда.

Но время придет, и где-то найдет

Свое знамя Ирана народ?

Утро 20.VII.37 г.

Гнилые ворота

«Еще только воровство может спасти собственность, только клятвопреступление — религию, только прелюбодеяние — семью, только беспорядок — порядок».

К. Маркс

«Ничто не пахнет так мерзко, как сгнившая лилия».

Шекспир

Среди болот загнивших мира,

Средь дыма черного и вражеских траншей,

Безумных оргий пьяного сатира —

Зловонный урожай червей.

Вердена нежной скрипки пенье,

То тленья смертный аромат,

Мистические озаренья,

Что «Падалью» Бодлера говорят.

И странная экзотика Рэмбо,

И чёрт у Мережковского серьезный,

И утонченные кошмары По —

То пятна чумные болезни грозной,

То на гнилых стволах роскошные грибы,

Что яд сочат на пиршество судьбы…

А рядом арлекины и шуты,

Ватаги наглых акробатов,

Бездушья сутенеры и коты,

Сосущие отвсюду сок дукатов,

Поодаль истощенные мозги

Академических окаменевших мумий,

Напыщенной и важной мелюзги,

Тщеславия ходячего безумье.

Повсюду гниль и гнили слизь.

Альковное, салонное искусство

С притоном, с кабаком в один клубок сплелись

В бессилии больного чувства.

И вот теперь фашист-герой

С пустою тыквой-головой,

Элементарный, как полено,

С собой

Приносит перемену:

Жуя жвачку воловью

Болото осушает… новой кровью.

20. VII.37 г.

Vanitas vanitatum

«Vanitas vanitatum et omnia vanitas» («Суета сует и всяческая суета»).

Экклезиаст

«Считать последним словом мудрости сознание ничтожности всего, может быть, и есть на самом деле некая глубокая жизнь, но это — глубина пустоты, как она много выступает в античных комедиях Аристофана».

Гегель, ХД1,48

Всё — суета сует,

Всё в мире сем ничтожно:

И счастия привет,

И море злейших бед,

И то, что правильно, и то, что ложно.

Так формулировал премудрый Соломон

Пессимистический канон.

Но с равным правом можно

Всё формулировать противоположно

И воспевать миров величье

И бесконечности глубинной безразличье…

Сенека старый утверждал,

Что смерть — предельный идеал,

А Лейбниц, в философии Панглосс,

Пел песнь об этом мире,

Как ученик-портной о короля мундире,

Расшитом золотом по промыслу Творца,

Миров зиждителя и всех монад Отца.

Но пессимизма философского понос

То — паразитов жизнью пресыщенье,

Мозгов усталых Katzenjammer,

Тех импотентов наукоученье,

У коих весь ток жизни замер

И измеренье мысли высоты

Есть измеренье… пустоты!

Наивности Панглоссов

Младенческих запросов

Не могут разрешить:

Их только овцам пить…

И радость, и страданье

Застряли в складках бытия…

Не в волнах забытья,

А в пламенном исканье,

В преодолении страданья

Есть радость высшая Творца,

Активности, не знающей конца.

У жизни в ней самой ее же оправданье.

Не нужно санкций ей иных,

Аргументов наивных и пустых.

23. VII. 37 г.

Танец горилл

Крики, хрипы, лязг и визги,

Грохот, хохот, барабан,

Дробь, и брань, и крови брызги —

У горилл гремит канкан.

Посреди — костер огромный,

Треск, и шип, и хруст хрящей,

Кто-то злой и кто-то темный

Дров приносит, груз костей.

Книги бросил на растопку,

Черной гарью дым взвился,

От земли, кроваво-топкой,

Пар зловещий поднялся.

Волосатых рук сплетенье,

Топот ног и звоны шпор,

Скрежет, чавканье, сопенье,

Похотливый разговор…

Вот уж звезды догорели,

И костер давно потух,

«Heil» кричит на мертвом теле

Раскричавшийся петух…

15. VIII.37 г.

Воспоминание

Ты помнишь ли ночь голубую,

Сирени густой аллею

И пляску лучей золотую,

Веселую эльфов затею?

Там шлейфом играли туманы,