Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Зачем вам знать? Что вам до этого?

– Понимаете, мадам Лаутаро, я лучше объясню, вкратце. Я историк, но я изучаю не историю войн и правительств, не историю наук и искусств – во всяком случае, наук, как мы их сейчас понимаем. Я изучаю историю убеждений. Я стараюсь фиксировать не только факт, что люди тогда-то верили в то-то и то-то, но и причины, и логику, стоящую за этими убеждениями. Пускай даже это убеждение было ошибочным или кажется нам ошибочным сегодня; меня интересует само его существование. Видите ли, я не думаю, что люди глупы и верят в полную глупость; может быть, они заблуждаются, но это значит, что у них есть причины верить в неправду, – она заполняет брешь в ткани того, что они хотят знать, или того, что им, по их мнению, нужно знать. Мы часто отбрасываем такие верования, не поняв их сути. В наши дни о приближении вражеской армии сообщает рация или полевой телефон, но в старину в каждом войске были люди, которые могли узнать о приближении врага, приложив ухо к земле. Сегодня этого недостаточно, потому что армии движутся быстрее и мы атакуем, еще не видя врага, но несколько тысяч лет этот прием неплохо работал. Это простой пример; я не хочу утомлять вас сложностями. Но чуткий слух, позволяющий услышать приближение армии за несколько миль без каких-либо приборов, почти не встречается в наше время. Сотни миллионов людей теряют ощущение себя как части природы, умение полагаться на естественные явления и даже не осознают своей потери. Я занимаюсь этими вещами не потому, что предпочитаю все старое всему новому; я уверен, нам стоит исследовать то, что знали люди в старину, прежде чем это знание исчезнет с лица земли, – их знания и образ мышления, стоящий за ними. Я узнал про бомари совсем немного, но то, что я знаю, наводит на мысль, что это может быть очень важно для моей работы. Надеюсь, в моих словах есть какой-то смысл.

К моему изумлению, мамуся кивнула:

– Вполне здравый смысл.

– Смогу ли я убедить вас поговорить со мной об этом?

– Мне нужно соблюдать осторожность: тайны – это очень серьезно.

– Я вас прекрасно понимаю. Уверяю вас, я пришел сюда не для того, чтобы разнюхивать. Мадам Лаутаро, мы с вами понимаем всю важность секретов.

– Мария, принеси чаю, – велела мамуся, и я поняла, что победила во многом – может быть, во всем.

Холлиер оказался на высоте. Его искренность и серьезность пробили броню даже моей подозрительной матери. А ее способности к пониманию оказались намного больше, чем я предполагала. Дети часто недооценивают умственные способности родителей.

Заваривая излюбленный мамусей обжигающий крепкий чай, подходящий к этой встрече больше, чем любой общепринятый светский напиток, я слушала доверительную беседу мамуси и Холлиера. Я передам их разговор, но не мамусин ломаный английский – его сложно воспроизводить и утомительно читать. Кроме того, это выставит ее в смешном свете, хотя на самом деле она вовсе не смешна. Когда я вернулась, мамуся, похоже, брала с Холлиера клятву.

– Никогда, никогда не рассказывать этого ради денег, вы понимаете?

– Абсолютно. Я тружусь не ради денег, мадам, хотя мне и нужны деньги, чтобы жить.

– Нет, нет, вы трудитесь, чтобы постичь мир; весь мир, не только маленькое «здесь» и мелкое «сейчас», а это означает тайны, верно?

– Без сомнения.

– Тайны – кровь жизни. Каждая важная вещь – тайна, даже если ее знаешь, потому что никогда не узнаешь ее всю. Если можно узнать о чем-нибудь все, это знание того не стоит.

– Прекрасно сказано, мадам.

– Тогда поклянитесь, поклянитесь могилой своей матери.

– У нее нет могилы – она живет примерно в миле отсюда.

– Тогда поклянитесь ее чревом. Клянитесь чревом, вас носившим, и сосцами, вас питавшими.

Холлиер с блеском выполнил это весьма неканадское требование.

– Я торжественно клянусь чревом, меня носившим, и сосцами, меня питавшими: я никогда не выдам то, что вы мне рассказали, ради выгоды или по любой другой недостойной причине, что бы мне это ни принесло.

– Мария! Кажется, мисс Гретцер упала: что-то грохнуло наверху. Сходи проверь, все ли с ней в порядке.

Черт! Но от моего послушания зависело многое, и я пошла наверх, где обнаружила мисс Гретцер, живую и вполне здоровую, на кровати в обществе пуделя Азора; она уплетала свое любимое лакомство – фаршированные финики. К тому времени как я вернулась, клятва была скреплена, но чем именно поклялся Холлиер, кроме указанных органов своей матери, я так и не узнала. Мамуся устраивалась на диване, готовясь произнести речь.

– Как вы поняли по табличке на двери, моя фамилия Лаутаро. Мой муж, Нимцевич-Феотоки, упокой Господь его душу, скончался, и я вернулась к своей девичьей фамилии. Почему? Потому что она обозначает то, чем я занимаюсь. Лаутаро – то же, что лютьер. Вы знаете, что такое лютьер?

– Скрипичных дел мастер?

– Мастер, творец, любовница, мать, рабыня скрипок и всего семейства смычковых. Цыганский род, из которого я происхожу, сделал скрипки своим ремеслом, а в каждом ремесле есть тайны. Это мужская работа, но отец стал меня учить, потому что увидел у меня особый дар, а мой брат Ерко захотел стать кузнецом; вы знаете – да? – работать с цветными металлами, и особенно с медью, в лучших цыганских традициях, и у него так хорошо получалось, что было бы черным грехом его остановить. Кроме того, он был нужен нам, лютьерам, по причинам, о которых вы узнаете в свое время. Я научилась ремеслу лютьера от отца, который научился от своего отца и так далее. Мы были самые лучшие. Я скажу вам – и плюньте мне в рот, если я вру, – что Изаи, великий Эжен Изаи, не позволял дотрагиваться до своих скрипок никому, кроме моего деда. Я переняла все знания своих предков.

– Да, это поистине великое искусство.

– Делать скрипки? Нет, мое искусство выше. Мое искусство оживляет их. Кому нужна новая скрипка? Ребенку. Для них делают скрипки в половину, в четверть размера, да, но великому артисту не нужна новая скрипка: ему нужна старая. Но старые скрипки – как старые люди: они с причудами, их нужно умасливать, посылать на курорт, делать притирания и все такое.

– Значит, вы в основном занимаетесь ремонтом?

– Ремонтом? О да, я делаю и обычный ремонт. Но это больше ремонта. Это означает отдых, восстановление юности. Вы знаете, что такое волк?

– Наверное, не в том смысле, в котором вы употребляете это слово.

– Будь вы скрипачом, вы боялись бы волка. Это – жужжание или вой, которые возникают на одной струне, когда вы играете на другой, и его могут вызвать самые разные мелочи – даже капля отслоившегося клея, – а убрать его дьявольски трудно. Конечно, если использовать эпоксидный клей и все такое, можно многого достичь, но хорошую скрипку нужно ремонтировать тем же клеем, какой использовал ее создатель, а выяснить, что это был за клей, совсем непросто, потому что клей был одним из ревностно охраняемых секретов. Но волка можно убить и другим способом, а именно – после ремонта поместить инструмент в бомари. Вы понимаете, я говорю не о дешевых скрипках, но о работах великих мастеров. Например, к Гоффриллеру, к Бергонци, к чему угодно от Маркненкирхена до Мирекура или хорошего Бэнкса нужно подползать на коленях, если хочешь выманить их обратно в жизнь.

– И для этого используется бомари?

– Для этого используется бомари, если вы сможете его найти.

– И бомари представляет собой лечение теплом – что-то вроде запекания?

– Как, во имя дьявола, вы об этом догадались?

– Моя профессия – отгадывать такие вещи.

– Вы, должно быть, великий маг!

– В мире, где мы с вами трудимся, мадам Лаутаро, с моей стороны было бы глупо отрицать ваши слова. Творить магию – значит производить эффект, для которого нет видимой причины. Но мы с вами также знаем, что причина есть всегда. Так что я объясню свое волшебство: я подозреваю – и, судя по вашим словам, правильно, – что бомари – искажение, или цыганская форма, того, что первоначально называлось bain-marie. Bain-marie вы найдете в любой хорошей кухне: это всего лишь водяная баня, которая держит в тепле то, что свернется или испортится, если остынет. Но почему это называется bain-marie? По преданию, водяную баню изобрела вторая величайшая Мария в мире – Мириам, сестра Моисея, великая волшебница. Говорят, что она умерла от поцелуя Бога. Нам позволительно сомневаться в ее истории, хотя никогда не следует сбрасывать предания со счетов, не исследовав их сначала. Кажется более вероятным, что bain-marie – изобретение Марии Профетиссы[66], которая считается автором книг; Корнелий Агриппа[67] верил, что она – историческая личность, хотя она жила на несколько веков раньше его. Она была величайшей из женщин-алхимиков, а это, надо сказать, весьма устрашающая компания. Мария Профетисса была еврейкой, она открыла соляную кислоту, а также изобрела balneus mariae, или bain-marie, алхимический инструмент, дошедший до наших дней; хотя его унизили и изгнали на кухню, все же он овеян определенной славой. Так вот – от bain-marie до бомари. Я прав?

вернуться

66

…изобретение Марии Профетиссы… – Мария Профетисса (Мария Еврейка, Мария Коптская) – женщина-алхимик, жившая в I или III в. н. э.; возможно, основательница Александрийской алхимической школы, изобретательница ряда химических аппаратов и процессов, используемых по сей день. Некоторые ошибочно отождествляли ее с сестрой Моисея Мириам-пророчицей или с Марией Магдалиной.

вернуться

67

Корнелий Агриппа (Генрих Корнелиус, Агриппа из Неттесгейма, 1486–1536) – даровитый и богатый познаниями, склонный к мистике писатель, врач, философ, астролог и адвокат. Корнелий родился в Кёльне и имя Агриппа взял в честь основателя своего родного города.

39
{"b":"168164","o":1}