-Да тут и понимать нечего! - Начал было снова Алик, но я поднялся, настойчиво взял его под локоть и потащил к выходу.
Мы ходили по пустому пока дому, Алик без умолку болтал рассказывая о проведенных работах, красавицы восторженно верещали споря где что будет стоять и висеть, а я кивал с умным видом и думал о том, что тут пусто. Бесконечно, невозможно, болезненно пусто. Особенно тягостное впечатление на меня произвел зимний сад с единственной, чудом выжившей большой пальмой в кадке. Светка правда обрадовалась и этому - какое поле для деятельности, да как тут можно все будет устроить, а Кристина поняла мою мрачную задумчивость, обняла и шепнула: «Еще чуть-чуть осталось, всего пара месяцев». Спасибо, - так же шепотом ответил я обнимая её, - спасибо что вы рядом.
Дальше ходил уже веселее, смеялся их шуткам, отвечал и строил планы, но даже полностью преобразившийся третий этаж, превращенный в шикарную комнату отдыха с панорамным окном, не смогли до конца убрать тоску поселившуюся у меня в груди после отъезда Марины.
Я.
29 сентября, суббота, 5 часов утра. Я сижу в кресле на веранде моего, нет - нашего дома, и пью очередную чашку кофе. Руки трясутся так, что не получается прикурить новую сигарету. Я только что повесил трубку, звонила Марина, она уже проснулась, позавтракала и ждет такси в лобби больницы. Она меня не разбудила, нет, я сам не сплю уже вторую ночь - не могу. Со вчерашнего дня считаю часы до её прилета. Осталось 5 часов и 50 минут. В 7:50 по Москве, или в 5:50 по их времени она вылетает из аэропорта Бен Гурион и в 10:50 будет в Домодедово. Потом еще 30 минут и я её обниму. Обниму мою девочку.
Петрович мне даже думать запретил летать к ней и выжал из меня обещание не делать глупостей. Аргумент железный - врач сказал, пока не восстановятся нервные чего-то там, никаких потрясений, в том числе приятных. Тоскует - замечательно, будет лучше стараться, а пока не пойдет не отпустим. И она старалась. Три недели назад, держась за поручни на специальной дорожке, сделала первый шаг. Сейчас самостоятельно и почти не держась за стену проходит половину больничного коридора. Врачи довольны, она старается и опережает график на пару недель. Она идет ко мне. Она спешит ко мне. А я могу лишь плотнее прижимать к уху телефонную трубку ловя и запоминая каждый звук её голоса.
Скучаю по ней смертельно, в этом я себе признался спустя неделю её отсутствия. На второй неделе разлуки мне её стало остро не хватать. Откровенно говоря, я маялся словно влюбленный мальчишка. Приезжая к Петровичу ловил себя на том, что вслушиваюсь ища услышать шум покрышек её спешащего ко мне кресла. Садясь кушать первым долгом вспоминал, как она подтрунивала над моей привычкой резать все очень мелкими кусочками. «Ты как цыпленок для клювика все крошишь» - смеялась она. Но хуже всего стало просыпаться. Я просыпался и долго лежал не открывая глаз, все ждал ощутить её ладошку гладящую меня по голове.
На следующей неделе я два раза за день назвал Алину Мариной, она только улыбнулась и на следующий день у меня на столе появилась фото Марины в красивой рамке. Никак не прокомментировал, даже спасибо не сказал. Но и фотографию убирать не стал. Тем не менее намек понял и, несумев взять себя в руки, решил утопиться в работе. Не помогло. После держался только на силе воле и её редких звонках. Да, каждый день - это редко. Сам не звоню. Боюсь.
Боюсь не сдержаться и вылить из себя все мысли что терзают меня последнее время. Боюсь попросить её помощи в поиске ответов на мучающие меня вопросы. Боюсь услышать её ответ который не смогу опровергнуть. Боюсь услышать то, что она однажды уже мне говорила. И еще боюсь разболтать ей о домике который я не представляю без неё. И без Кристины. И без Светы. Черт!!! Черт! Черт.
Кристинка - вода. Она разумна и игрива, весела и спокойна, изворотлива и податлива. Она сильна своей слабостью, тем, что я, дурачок, принимал за наивность. Светланка - огонь. Страстная, необузданная, заводная и отчаянно смелая. Она не глупа, нет, просто она излишне импульсивна, порывиста. Не было бы Кристины, общаться с ней было бы... Нет - не пыткой, но сложно. Сложно было бы в одиночку сдерживать её взрывной характер, а так, с помощью Кристы... Черт! Да я их и не воспринимаю уже по отдельности!
И люблю я их вместе, именно вместе. А они любят меня и Марину. Господи! Когда я в прошлую субботу застал их в зимнем саду за высадкой очередной партии растений чуть не умер от тоски! Они сидели рядышком, Кристинка придерживала какой-то очередной фикус, а Света его прикапывала и они разговаривали о ней! О Марине! Что тут надо обязательно поставить кофейный столик и повесить несколько клеток с щеглами, Мариночка так любит птичек. Они не видели меня увлеченные беседой и занятием, а я стоял привалившись к стене и, не в силах пошевелиться, слушал их разговор. Его теплота, сквозившая в каждом слове забота, камнями, огромными бетонными плитами наваливались сверху вдавливая в пол.
Да, я не врал им, даже признался что Марина мне не дочь, а подопечная, которую давно взял под крыло и привязался к ней. Но они полюбили меня, отдали себя моей заботе и я был им благодарен за те частички своей души, что они ежедневно предоставляют в мое распоряжение выслушивая мои жалобы, утешая, развлекая рассказами, заботясь обо мне. Да и просто, без остатка, даря свою плоть мне на утеху.
Да, я ничего им не обещал, даже не скрывал своих, недавно осознанных чувств к Марине, но и не прогнал, требуя освободить ей место. Я не смог. Просто не смог, хоть и решил, кто будет всегда спать в моей постели. Я не смог предложить им остаться друзьями, да и не хотел этого. Честно - не хотел. Ужаснувшись своей шизофрении и еще раз более внимательно прислушавшись к чувством я вынужден был признаться, что люблю мою Криветку, моих Кристину и Светку и не смогу без них. Я замерзну без огонька-Светки и умру от жажды без водички-Кристинки. Но и без Марины я не смогу так же. Она - земля и воздух.
Тогда, пять лет назад, не я помог изувеченному ребенку, но она спасла меня. Спасла от безумия, помогла выжить в зловонной мрази из вещизма, пуританской морали и лицемерия - среде обитания человечества. Дала шанс отмыться самому и увидеть в окружающих хорошее.
Однажды, когда Марина уже месяц была в Израиле, тоска пригнала меня в Отрадное, к подъезду её старой квартиры. Было очень ранее утро и в пустом дворе не было никого, лишь двое бомжей возились около мусорного бака. Парень и девушка. Хоть и затруднительно у бомжа определить возраст, но было видно, что они молоды, не больше 30 лет. Мне не известно, да и не интересны, причины что привели их к такой жизни: опухшие испитые лица, обноски, неизменные баулы с отысканным в мусорных кучах хабаром - типичные бомжи. Но меня поразило другое: он нашел в мусорном баке целый банан, без кожуры. Возможно его уронили и некто брезгливый выбросил в мусор.
Банан был мятый, местами почерневший, но вполне целый. Он протер его смахивая прилипший мусор и протянул ей. Она приняла подношение, откусила и поднесла к его губам, он улыбнулся ей и тоже откусил, чуть-чуть. Они стояли около давно переполненного мусорного бака, по колено в зловонных отходах и вместе кушали банан, при этом смотрели друг на друга с неповторимой, такой искренней любовью и нежностью, такой теплотой, что все внутри меня сжалось превратившись в единый кусок льда - айсберг зависти.
И вот, в прошлую субботу, подслушивая щебетание моих девочек, я понял: они - островок чистоты в океане мрази обыденности. Понял и мгновенно вспомнил, как мы с Мариной сидели на её кровати обнявшись, а вокруг нас суетились люди оформляющие смерть Марининой матери. Вспомнил, как вместе: я, Марина, Кристина и Света, плескались в бассейне у Петровича. Как на следующий день Марина прикатила к нам в спальню и со смехом стащила одеяло заставляя нас подняться - вот она ЧИСТОТА! Все остальное - мразь.
Я понял и, без сил опустившись на пол, заплакал. Я, умудренный, битый жизнью мужик с сединой на висках, сел на пол и заплакал. Они встрепенулись, подбежали ко мне, обнимали, с тревогой заглядывали в глаза, целовали бегущие по щекам слезы, а я лишь обнимал их сильнее прижимая к себе и не находя в себе сил и смелости сказать, что я их люблю. Сказать как сильно я их люблю. Сказать, что я нашел ответ на давно мучивший меня ворпос. Сказать, что Марина был права.